Мексиканка повернулась к туземцу.

— А ты уверен, что то, что ты рассказываешь, правда? — спросила она. — Может, это и в самом деле обычная легенда, придуманная для того, чтобы заставить белого человека держаться от ваших земель подальше?

— Морсего быть такие же настоящие, как и мы, — возразил Иак. — Они быть много раньше, чем прийти белый человек, и они с древние времена утаскивать в ад все, кто заходить на их территория. Они быть ночные демоны и хозяева в Черный Город. Животные это знать, и поэтому ни один животное не приходить в этот место.

— Ну что ж, даже если они и существуют — в чем лично я очень сомневаюсь, — то с ними, мне кажется, можно договориться, — сказала Кассандра. — Даже с самыми враждебными племенами всегда удавалось достичь того или иного соглашения.

Иак с мрачным видом покачал головой.

— Ты тоже ничего не понимать… — горестно произнес он и вздохнул. — Если морсего приходить, ты не мочь говорить с они.

— Да ладно, не преувеличивай, приятель, — стала настаивать Касси. — Договориться можно с кем угодно.

Иак очень медленно — как при замедленных съемках — приблизился к Кассандре и, вынув из чехла мачете, приставил его острие к груди мексиканки.

— Если они тебя встречать раньше, чем ты замечать они, они убивать, резать на куски и есть твое мясо. И если ты очень удачливый, то они делать это именно в такой последовательность, а не в другой.

Кассандру — молодую женщину, которая уже не раз рисковала жизнью и вела себя при этом необычайно отважно, — слова туземца заставили серьезно задуматься.

— Послушай, Иак, — вмешался я, решив попытаться ослабить напряжение. — Перестань рассказывать нам эти свои страшные сказки, которыми ты пугаешь…

— Тихо! — вдруг перебил меня профессор, резко поднимаясь на ноги. — Вы ничего не слышали?

Мы с Кассандрой испуганно переглянулись.

— Я слышал там, внизу, какой-то шум, — сказал профессор, показывая на находящийся под нами верхний ярус растительности сельвы. — Я уверен, что что-то слышал.

— Черт бы вас побрал, проф, — пробормотал я, становясь рядом с ним, — сейчас неподходящий момент для шуток.

— Это никакая не шутка, — с очень серьезным видом возразил профессор. — Я тебе клянусь, что я слышал какой-то шум — как будто кто-то двигался среди ветвей деревьев.

— Может, обезьяна? — предположила Кассандра.

— Ты сегодня видела хотя бы одну обезьяну?

Мексиканка ничего не сказала в ответ.

Тогда профессор, подойдя к самому краю террасы, сложил ладони рупором и крикнул в темноту:

— Валерия!

Ответом ему была лишь тишина.

— Валерия, если ты меня слышишь, отзовись! — снова крикнул профессор, уже изо всех сил.

Опять тишина.

Профессор Кастильо еще раз сложил ладони рупором и выкрикнул имя своей дочери.

На этот раз он наконец-таки получил ответ.

Однако совсем не тот, которого мы ожидали.

Тишину джунглей разорвал, заставляя кровь стыть в жилах, умопомрачительный рев, представляющий собой что-то среднее между рычанием животного и воплем человека. Однако больше всего нас испугало то, что он донесся не из сельвы, а… из-за наших спин, причем не откуда-нибудь, а из хищной пасти каменного «демона», дальняя часть горла которого терялась в глубине пирамиды.

В течение нескольких бесконечно долгих секунд зловещей тишины, последовавших за этим ревом, я слышал только биение собственного сердца, с надрывом качающего по венам кровь.

Затем я услышал испуганный голос Иака:

— Теперь они знать, что мы быть здесь.

В эту ночь нам всем четверым, конечно же, было страшно не то что спать, но даже хотя бы закрыть глаза.

Мы дежурили по два часа каждый, следя за тем, чтобы костер не погас, держа мачете в руке и постоянно наблюдая одним глазом за лестницей, спускающейся к подножию пирамиды, а другим — за пастью большой каменной головы, которая в мерцающем свете костра казалась все более и более жуткой…

Когда мое дежурство уже подходило к концу, солнце начало выползать из-за вершин деревьев, и я со вздохом облегчения сел на холодный камень, скрестив ноги. Внезапно я почувствовал, что мне холодно, и, чтобы согреться, бросил в костер последние из собранных нами веток. «Хорошо, что в эту ночь хотя бы не было дождя, — мелькнуло у меня в голове, — а то я даже понятия не имею, где бы мы могли от него укрыться».

Я бросил взгляд на своих товарищей, все еще спящих прямо на гранитной поверхности террасы: туземец-метис, пытающийся спасти своих соплеменников, спал, положив себе под голову сумку со своими скудными пожитками и крепко сжимая в руке лук; вышедший на пенсию преподаватель истории, затеявший эту сумасбродную авантюру по поиску своей дочери, которая отнюдь не горела желанием поддерживать с ним какие-либо отношения (он за всю свою жизнь разговаривал с ней всего лишь один-единственный раз, и у него имелась только одна ее фотография), тихо посапывал во сне; женщина-археолог, устроившаяся у костра, привычно раскинула ноги в разные стороны (именно так она когда-то спала и в моей кровати). Последняя, как мне казалось, должна была стать главной любовью моей жизни, но по все еще непонятным мне причинам стала для меня человеком, с которым у меня имелось очень много оснований для того, чтобы жить подальше друг от друга, и еще больше оснований для того, чтобы жить вместе.

— Черт бы побрал… — пробурчал я, протирая глаза. — А ведь раньше мне было так хорошо одному…

В этот момент, элегантно планируя на своих огромных красно-синих крыльях, парочка попугаев — первых теплокровных представителей животного мира, которых я увидел со времени нашего появления в этом заброшенном городе, — пролетела над моей головой. При этом птицы издавали такие умопомрачительные звуки, что создавалось впечатление, будто на них возложили задачу срочно разбудить всех обитателей джунглей. Я, вдруг почувствовав себя счастливым оттого, что нахожусь в этом необыкновенном месте и в этот замечательный момент, сделал глубокий вдох, наполнив свои легкие свежим воздухом раннего утра, а затем стал рассматривать проглядывающие сквозь неравномерную зелень растительности элегантные очертания сооружений величественного каменного города; некоторые из них превышали по своей высоте самые высокие деревья и казались со стороны необитаемыми островками, разбросанными посреди бурного зеленого океана.

Какое-то время спустя из-за моей спины стали доноситься звуки недовольного ворчания и зевков. Все еще сидя с прищуренными глазами, лицом к солнцу, я почувствовал, как мои товарищи, проснувшись, поднимаются на ноги, в этот почти идиллический момент даже и не подозревая — так же, впрочем, как и я, — чтоуготовила нам судьба в этот новый день, который покажется нам бесконечно долгим.

— Доброе утро, — сказал профессор, подходя ко мне. — Черт побери… какой замечательный вид!..

— Да, неплохой.

— Отсюда весь город как на ладони, — сказал профессор. — Мы находимся в его самой высокой точке… и, как мне кажется, в самом его центре.

— Возможно, — равнодушно ответил я, больше думая в этот момент о том, как бы согреться, а не о том, где именно я сейчас нахожусь.

Профессор отошел от меня в сторону, и я услышал, как он начал ходить нервным шагом взад-вперед по террасе. Мне оставалось только молиться Богу, чтобы мой старый друг позволил мне спокойно насладиться этим прекрасным утром.

Однако, конечно же, я хотел уж слишком многого.

Минутой позже профессор, подойдя ко мне, стал хлопать меня ладонью по плечу.

— Вставай, Улисс, — сказал он. — Тебе следует на это взглянуть.

— Если вы принесете мне чашечку кофе с молоком, — ответил я, все еще сидя с прищуренными глазами, — я пойду за вами куда угодно.

— Хватит придуриваться. Вставай и пошли со мной.

— Если бы вы стали Мессией, — пробурчал я, с неохотой поднимаясь на ноги, — то замучили бы всех своих приверженцев этим вашим занудством… Неужели то, что вы хотите мне показать, и в самом деле имеет большое значение?