— Поразительно, — заметил я.

— Да. Но есть и отрицательные моменты. Теоретически те же самые кри могут сообщить копам, нарушал ли ты скоростной режим при возвращении из магазина.

— Ну уж это вряд ли, — усомнился я.

— Еще как могут, — сказал Лука. — Во многих местах в машинах уже используют такие чипы, чтоб оплатить проезд по платной дороге или мосту, к примеру, на Е-Зет в Нью-Йорке, где электронный пропуск крепится на лобовое стекло. Им всего-то и остается, что вычислить твою среднюю скорость на пути следования из пункта А в пункт Б и выписать тебе штрафную квитанцию, если ехал слишком быстро. Большой Брат должен наблюдать за тобой, и если даже сейчас этого нет, то скоро будет.

— Откуда ты так много знаешь об этих самых чипах? — спросил я.

— Изучал в колледже, читал разные журналы по электронике, — ответил Лука. — Просто раньше не доводилось видеть такие маленькие. — И он снова принялся разглядывать стеклянное зернышко.

«Интересно, почему у отца в рюкзаке оказалось целых десять таких устройств? — подумал я. — Возможно, они имеют какое-то отношение к копиям лошадиных паспортов».

— А может, та черная штуковина и есть сканер? — предположил я.

Лука поднес его к чипу, нажал на кнопку. Красный огонек вспыхнул ненадолго, затем выключился, как и прежде.

— Сомневаюсь, потому как здесь вроде бы нет считывающего устройства, — сказал Лука. — Могу, если хочешь, поспрашивать ребят из клуба любителей электроники.

— Клуба любителей электроники? — удивился я.

— Да. Туда в основном ходят подростки. Делают всяких там роботов, радиоуправляемые машинки и прочее. Собираются по пятницам в местном молодежном клубе, в Вайкомб. Я иногда прихожу, помогаю им.

«Отдать ему это загадочное устройство или нет? — раздумывал я. — А может, лучше передать в полицию вместе с деньгами?»

— Ладно, — сказал я. — Поспрашивай в клубе, может, кто и знает, что это такое. И захвати стеклянные зернышки, вдруг они как-то связаны.

— Сделаем, — с улыбкой сказал Лука. — Там любят интересные задачки. А можно их распатронить?

— Ну, наверное, — ответил я. — Но только чтоб вернули в собранном виде.

— Сделаем, — повторил он. — Тогда заберу их прямо сегодня. А завтра с утра дам знать, если что выясним.

Я высадил Луку и Бетси в Хай-Вайкомб, а сам поехал проведать бабушку.

Ее комната в доме престарелых в Варвике являла собой микрокосм моих детских воспоминаний. На стене над кроватью висела акварель девятнадцатого века с изображением мальчика, кормящего цыплят, прежде она занимала почетное место в гостиной, над камином. На старинном сундуке, который раньше стоял в спальне дедушки и бабушки, выстроились в ряд фотографии в серебряных рамочках, фарфоровые горшочки и прочие мелочи. На стене гобелен с изображением королевы в коронационном наряде, тоже в раме, соседствовал с расписанной от руки тарелочкой, которую я подарил им на рубиновую свадьбу.

Каждый предмет был так знаком. Вот только бабушку я не узнавал. Для меня она была незнакомкой, как и я для нее.

— Привет, ба, — сказал я. Наклонился и поцеловал ее в лоб.

Она подняла на меня глаза, на миг в них, как показалось, промелькнуло узнавание, и промолчала. Медсестра говорила, что иногда она могла болтать целыми днями, а потом вдруг замолкала и не произносила ни слова. Сам я вот уже несколько недель не слышал ее голоса.

— Как себя чувствуешь? — спросил я. — Смотрела скачки по телевизору? И королеву?

Ответа не последовало, как и признака того, что она понимает. Ясно, что сегодня не ее день.

Принять решение поместить ее в дом престарелых было одновременно и трудно, и легко. Я понимал, видел, что она теряет память, но приписывал это возрасту. Один раз со мной связались из полиции, сообщили, что нашли ее блуждающей по улицам в розовой ночной рубашке и домашних тапочках. Они отвезли ее в больницу. И вот после всех анализов и визитов к невропатологам предварительный диагноз подтвердился — болезнь Альцгеймера. Софи решила снять с себя всю ответственность по уходу, что и понятно — у нее было полно своих проблем. Я нанял сиделку с проживанием, чтоб присматривала за бабушкой в ее собственном доме. Мне страшно не хотелось отдавать ее в дом престарелых, полный старух и стариков, которые весь день просиживают в большой комнате и смотрят в пол.

Как-то раз мне пришлось провести с ней весь вечер, и она страшно возбудилась и разволновалась. Похоже, она не понимала, кто я такой, и непрерывно обвиняла в том, что я украл ее обручальное кольцо. Мне было еще тяжелей, чем ей, но больше всего была огорчена сиделка.

Бедная девушка окончательно изнемогла от всех этих выходок и тяжкой ноши, которую на себя взвалила. Рыдая, она заявила, что уходит, а потом поведала мне, на что теперь похожа жизнь бабушки. Прежде всего она совершенно одинока. Держать ее в пустом доме нехорошо, никому от этого не легче, и уж особенно — старушке. И вот на следующий день я договорился о переезде бабушки в дом престарелых, где ей будет обеспечен постоянный и надлежащий уход. А потом продал ее дом, чтобы за это заплатить.

Было это два с половиной года назад, деньги подходили к концу. Страшно даже было думать о том, что произойдет, проживи она долго.

Как обычно, по вечерам она сидела у себя в комнате, где были включены все лампы. Она не любила темноты и настояла на том, чтобы свет горел и днем и ночью. И этим летним днем солнце все еще ярко светило в ее выходящее на запад окно, но она, словно не замечая этого, не желала выключать электричество.

Я уселся в кресле напротив, взял ее за руку. Она смотрела мне в лицо пустым взглядом. Я погладил ее по руке, улыбнулся. А потом начал думать, что только напрасно трачу время.

— Бабуля, — осторожно начал я, — я пришел спросить тебя о Питере. Помнишь своего сына Питера?

Она продолжала смотреть сквозь меня, словно ничего не слышала.

— Твой сын Питер, — повторил я. — Он женился на девушке по имени Триша. Помнишь? И у них родился маленький мальчик, назвали его Нед. Помнишь Неда? Ты за ним присматривала.

И тут вдруг она улыбнулась и произнесла тихо, но отчетливо:

— Нед, — сказала она. — Мой маленький Нед.

Голос ее ничуть не изменился, и я вдруг страшно разволновался.

— Да, — кивнул я. — Твой маленький Нед, бабуля. Это я. Я здесь.

Она так и впилась глазами мне в лицо.

— Нед, — повторила она.

Я не был уверен, вспоминает ли она прошлое, узнает ли меня.

— Бабушка, — начал я, — ты помнишь Питера? Своего сына Питера?

— Умер, — сказала она.

— А жену его Тришу помнишь? — осторожно спросил я.

— Умерла, — ответила она.

— Да, — сказал я. — А ты знаешь, как она умерла?

Бабушка продолжала смотреть на меня с каким-то странным выражением на лице.

А потом сказала:

— Секрет. — И приложила тонкий длинный палец к губам.

— А Питер? — спросил я. — Куда уехал Питер?

— Умер, — повторила она.

— Нет, — сказал я. — Питер не умер. Это Триша умерла. Где Питер?

Она не ответила, глаза ее вновь смотрели отрешенно.

«Секрет», сказала она. Так, значит, наверное, знала.

Я достал из кармана фотокопию с отцовским снимком, положил ей на колени. Она посмотрела. Тогда я достал маленькую фотографию отца и матери в Блэкпуле и тоже положил рядом.

Какое-то время она смотрела на них, потом мне показалось, что задремала. Я забрал фотографии, сунул обратно в карман. И уже поднялся, собравшись уйти, наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. Тут она вдруг выпрямилась в кресле.

— Убийца, — тихо, но отчетливо произнесла она.

— Кто убийца? — спросил я, опускаясь рядом на колени.

— Убийца, — повторила она.

— Да, — кивнул я. — Но кто он, этот убийца?

— Убийца, — снова сказала она.

— А кого убили? — я решил сделать заход с другой стороны. Хотя уже и знал ответ.

— Он убил Тришу, — сказала она. И заплакала. Я достал из коробочки салфетку, протянул ей. Она высморкалась, потом подняла на меня глаза, и я увидел: в них светится узнавание и понимание. — И еще он убил ее дитя.