— Не понимаю все же, — сказал он, — почему вы решили ехать именно с вечера? Зачем, если самолет улетал только в одиннадцать? На регистрацию, вы сами сказали, вам нужно было в девять тридцать. Поезд в этом случае явно ни при чем.

Она искоса кинула в его сторону оскорбленный взгляд. Было ясно, что сержант нравился ей все меньше и меньше.

— Если уж вы так настаиваете, мне не хотелось ни с кем видеться утром. — Судя по лицу Вайна, от подобного ответа ситуация ясней для него не стала. — Хорошо, не старайтесь прыгнуть выше головы, чтобы понять. Я не хотела, чтобы люди видели меня с чемоданами, не хотела никаких вопросов, не хотела, чтобы вдруг позвонил кто-нибудь из сестер — годится?

— Оставим на время ваше таинственное путешествие, миссис Гарланд, — проговорил Уэксфорд. — В котором часу вы поехали в Тэнкред-хаус?

— Без десяти восемь, — тут же ответила женщина. — Время я знаю точно. Это мой пунктик. Я никогда не опаздываю. Наоми хотела уговорить меня приехать попозже, но это все выдумки ее матери. Она оставила мне сообщение на автоответчике, но я к подобному уже привыкла и в тот день, во вторник, решила не принимать его во внимание. Я хочу сказать, почему я должна всегда считаться с леди Дэвиной? О Господи, ее больше нет, не стоило мне так говорить… В общем, как я сказала, я уехала без десяти восемь и через двадцать минут уже была там. Если говорить совсем точно, в одиннадцать минут девятого. Я как раз взглянула на часы, когда звонила в дверь.

— Вы позвонили в дверь?

— Несколько раз. Я знала, что они меня слышат. Знала, что они дома. О Господи, мне казалось, что они дома. — Краски покинули ее лицо, ставшее теперь бумажно-белым. — Они уже были мертвы, так? Должно быть, это только что произошло. О Господи… — Уэксфорд видел, как она быстро закрыла глаза, судорожно глотнула. Он дал ей немного времени, чтобы прийти в себя. Изменившимся, низким голосом Джоан Гарланд продолжила свой рассказ: — В гостиной горел свет. У меня еще мелькнула мысль, прости Господи: вот сейчас Наоми объясняет Дэвине, что мы с ней успели сделать все необходимое днем, а та отвечает, что в таком случае самое время научить эту женщину не вторгаться в ее дом, когда она ужинает. От нее вполне можно было этого ожидать. — Яркое воспоминание о том, что случилось с Дэвиной Флори, помешало продолжению рассказа. Джоан Гарланд судорожно поднесла к губам руку.

Дабы избежать очередной мольбы к Господу о прощении, Уэксфорд поспешил задать следующий вопрос:

— Вы позвонили еще раз?

— Всего я звонила три или четыре раза. Потом пошла взглянуть в окно гостиной, но ничего не разглядела. Мешали шторы. Поймите я, конечно, была зла. Сейчас это звучит ужасно, я понимаю. А тогда я подумала: ну что ж, не стану вам навязываться. И отправилась домой.

— И все? Вы проделали весь этот долгий путь туда, а потом, когда вам не открыли, — обратно, и только?

Ответом Бэрри Вайну послужил откровенно раздраженный взгляд.

— А вы бы чего хотели? Чтобы я выломала дверь?

— Миссис Гарланд, пожалуйста, подумайте хорошенько. Может быть, вы проезжали мимо или встретили по пути в Тэнкред-хаус какое-нибудь транспортное средство?

— Нет, совершенно точно.

— Какой дорогой вы ехали?

— Какой? К главному въезду, конечно. Я всегда так езжу. То есть я знаю, что есть и другой путь, но никогда им не пользовалась. Тот, другой, — узкоколейка.

— Так вы никакого транспорта не заметили?

— Нет, я же сказала. Да и раньше никогда не встречала. Нет, правда, однажды было. Я встретила… как там его? Джона… Гэббитаса. Но с тех пор прошло уже несколько месяцев. Нет, одиннадцатого марта я точно никого не видела.

— А на обратном пути?

Она потрясла головой.

— Ни туда, ни обратно я не видела и не проезжала мимо какого бы то ни было транспортного средства.

— А когда вы были в имении, вы не заметили перед домом какой-либо другой машины, фургона или еще чего?

— Нет, точно не было. Свои машины они всегда убирают. Ох, Боже мой, кажется я поняла, о чем вы…

— А вы не подходили к дому с торца?

— Вы хотите сказать, не проходила ли я дальше гостиной? Нет, не проходила.

— Вы что-нибудь слышали?

— Не знаю, о чем вы. Что я должна была слышать? О… ох, поняла. Выстрелы. О Господи, нет.

— А когда вы уехали, сколько было времени? Четверть девятого?

Ответ прозвучал четко и ясно:

— Я же вам говорила, что время я знаю точно. Было шестнадцать минут девятого.

— Если это поможет, можете еще выпить, миссис Гарланд.

Если она ждала Бэрри, то ожидания ее были напрасны. Нарочито вздохнув, Джоан Гарланд поднялась и пошла к бару.

— Вы точно не будете?

Было ясно, что вопрос адресовался одному Уэксфорду. Он покачал головой.

— Откуда у вас на лице эти синяки? — спросил он.

Виски, которое Джоан Гарланд держала на колене, качнулось, она выпрямилась, плотно сжав колени. Уэксфорд попытался разгадать по лицу, какие чувства пробудил в ней его вопрос. Застенчивость? Смущение? В любом случае, никак не боль за перенесенное оскорбление.

— Их уже почти нет, — наконец проговорила она. — Сейчас они едва заметны. Я бы не вернулась, если бы не убедилась, что они почти полностью рассосались.

— Я их вижу, — настойчиво повторил Уэксфорд. — Может быть, я не прав, но впечатление такое, будто недели три назад вас крепко отделали.

— Вы совершенно точно назвали дату, — отозвалась миссис Гарланд.

— Рассказывайте, миссис Гарланд. Вам многое еще предстоит нам рассказать, но начнем с лица.

Слова обрушились на них неукротимой лавиной.

— Я сделала косметическую операцию. В Калифорнии. Остановилась у подруги. Там это обычное дело, все через это проходят — ну, почти все. Подруга тоже сделала, ну и пригласила меня пожить у нее и обратиться в ту же клинику…

Уэксфорду удалось ее остановить, употребив единственное известное ему в этой области выражение:

— Вы делали подтяжку?

— Полную, — подтвердила она, уже медленее, — и морщинки вокруг глаз, и пилинг, в общем, все. Понимаете, здесь я бы не решилась. Здесь все мгновенно становится известно. Мне хотелось уехать, уехать подальше, к тому же туда, где тепло… В общем, меня начала раздражать моя внешность, понимаете? Обычно обижаться на зеркало причин у меня нет, а тут вдруг все стало не нравиться.

Картина очень живо начала приобретать четкий и ясный вид. Неужели наступит время, подумал Уэксфорд, когда и Шейле потребуется подобное, и тут же ужаснулся своим мыслям. Но насмехаться над Джоан Гарланд, осуждать ее или презрительно фыркать по ее адресу? Глупо. Она решилась и поставленной цели — доказательства налицо — достигла. Вполне понятно, почему ей так не хотелось оповещать жадную до сплетен родню, не хотелось, чтобы знали соседи, — лучше представить пред ними fait accompli: пусть объясняют себе перемены в ее внешности отменным здоровьем или редким в ее возрасте баловством судьбы. Одной лишь Наоми, рассеянной, не от мира сего, позволено было приобщиться этой тайны. Кто-то ведь должен же знать, чтобы защищать тылы и управлять магазинчиком. Лучше Наоми тут не найти: и дело наизусть знает, и к подтяжке относится, как иная — к стрижке или окраске волос.

— Не думаю, что вы беседовали с моей матерью, — сказала Джоан Гарланд. — Да и зачем? Но если все же беседовали, то должны знать, почему я стараюсь не посвящать ее в подобные тонкости.

Уэксфорд промолчал.

— Ну, а теперь вы позволите мне сорваться с крючка?

— На некоторое время, — кивнул Уэксфорд. — Мы с сержантом Вайном идем обедать. А вы, наверное, захотите немного передохнуть. После чего мне снова хотелось бы увидеть вас. В Тэнкред-хаусе у нас свой пункт наблюдения. Встретимся там, скажем, — в полпятого?

— Сегодня?

— Сегодня, в половине пятого. На вашем месте я позвонил бы Фреду Гаррисону. Не стоит после такой беседы гнать самой во весь опор.

Опять на воротах висели цветы. На этот раз алые тюльпаны, штук сорок, не меньше, прикинул Уэксфорд, стебли закрыты головками следующего ряда; вся эта масса покоилась на ложе из зеленых веток, образуя ромб. Бэрри Вайн взял прикрепленную к цветам карточку: «Даже твердейшие камни при виде на то кровоточат».