— Вот почему… приходил штаркер. Вот зачем… он меня пытал.

— Пытал? — К горлу подступила тошнота.

— Да-да. Он хотел… чтобы я это написал. Но я не стал. Не стал!

— Написал что? Чего он хотел?

Кляйнман улыбнулся за маской:

— Einheitliche Feldtheory. Последний дар… от Herr Doktor.

Дэвид был поражен. Самое простое объяснение — что у профессора галлюцинации. Травма от нападения всколыхнула воспоминания полувековой давности, когда Ганс Кляйнман был молодым физиком в Принстонском институте фундаментальных исследований, нанятым в помощь легендарному, но нездоровому Альберту Эйнштейну. Дэвид писал об этом в своей книге: нескончаемый поток расчетов на доске в кабинете Эйнштейна, долгие бесплодные попытки найти уравнение поля, которое будет включать и гравитацию, и электромагнетизм. Вполне объяснимо, что в предсмертном бреду Кляйнман вернулся к этим дням. И все же сейчас непохоже было, чтобы старик бредил. Грудь его дрожала, на теле выступал пот, но лицо было спокойно.

— Прости, Дэвид, — прошептал он хрипло. — Прости, что я тебе никогда не говорил. Herr Doktor… видел опасность. Но он не мог… не мог… — Кляйнман снова закашлялся и содрогнулся всем телом. — Он не мог сжечь… свои записи. Теория была… слишком красивой.

Еще один приступ кашля — и вдруг профессор рухнул.

С другой стороны кровати подбежала сестра, подхватила Кляйнмана под избитые плечи, снова усадила. Дэвид, все еще держащий его за руку, увидел, что маска полна розовой пены.

Сестра быстро сменила маску, убрала мокроту. Но когда она попыталась снова надеть маску, Кляйнман замотал головой. Она ухватила его сзади за шею, пытаясь зафиксировать, но он отбил маску свободной рукой.

— Нет! — хрипло выдохнул он. — Хватит. Прекратите!

Сестра глянула сердито, повернулась к напарнице:

— Приведи ординатора, — велела она. — Будем интубировать.

Кляйнман прислонился к Дэвиду, и тот обнял его за плечи, чтобы старик не свалился. Бульканье в груди стало громче, взгляд метался из стороны в сторону.

— Я умираю, — прохрипел он. — Времени… мало.

У Дэвида жгло глаза.

— Все будет хорошо, профессор. Вы попра…

Кляйнман взметнул руку, ухватил Дэвида за ворот рубашки.

— Слушай… Дэвид. Ты должен… осторожно теперь. Помнишь статью? Нашу совместную? Помнишь?

Дэвид не сразу сообразил, о чем говорит профессор.

— Когда я был студентом? «Общая теория относительности в двумерном пространстве»? Эту?

Профессор кивнул:

— Да, да… ты был близко к истине… очень близко. Меня не станет… могут прийти к тебе.

Дэвид почувствовал в животе странное покалывание.

— О ком вы говорите?

Кляйнман сильнее стиснул воротник.

— У меня… есть ключ. Мне Herr Doktor… сделал этот дар. Я передаю… тебе. Сбереги… сбереги надежно. Не давай… не давай им. Понимаешь? Никому!

— Ключ? О чем…

— Нет времени! Слушай! — С неожиданной силой Кляйнман притянул Дэвида к себе. Губы старика говорили прямо в ухо: — Запомни… числа. Четыре, ноль… два, шесть… три, шесть… семь, девять… пять, шесть… четыре, четыре… семь, восемь, ноль, ноль.

Произнеся последнюю цифру, профессор отпустил воротник Дэвида и упал ему на грудь.

— Повтори… повтори последовательность.

Дэвид был в полной растерянности, но повторил. Приблизив губы к уху Кляйнмана, он произнес цифры в том же порядке. Хотя с уравнениями квантовой физики у него получалось плохо, зато длинные строки цифр запоминались легко. Старик кивнул.

— Хороший мальчик, — тихо сказал он в рубашку Дэвиду. — Хороший.

Сестра встала у тележки с приборами, готовясь к интубации. Дэвид увидел, как она берет какой-то инструмент вроде серебряной косы и длинную пластиковую трубку с черными засечками по длине. Вот это сейчас засунут профессору в горло, подумал он — и тут почувствовал на животе что-то теплое. Он посмотрел вниз. По его рубашке тянулась вязкая розовая струйка, свисающая изо рта Кляйнмана. Глаза старика были закрыты, бульканье в груди стихло.

Когда прибыл ординатор отделения «скорой помощи», он первым делом выставил Дэвида за дверь и вызвал бригаду реанимации. Вскоре кровать Кляйнмана была окружена полудюжиной врачей и сестер, пытавшихся вернуть профессору жизнь, но Дэвид знал: это безнадежно. Ганс Кляйнман окончил свой земной путь.

В коридоре его тут же перехватили Родригес и двое патрульных. Детектив, все еще держащий в руке «СуперПолив», изобразил на лице сочувствие и протянул автомат Дэвиду.

— Ну как, мистер Свифт? Он что-нибудь сказал?

Дэвид покачал головой:

— Мне очень жаль. Он то и дело отключался… в общем, бессмыслица.

— Ладно, но что он все-таки сказал? Это было ограбление?

— Нет. Он сказал, что его пытали.

— Пытали? Зачем?

Дэвид не успел ответить — из коридора донесся голос:

— Эй, там! Всем стоять на месте!

Это крикнул высокий, румяный, с толстой шеей человек, подстриженный под бокс и одетый в серый костюм. По бокам от него шли еще двое бывших игроков задней линии примерно того же вида, и шагали они все трое быстро и решительно. Подойдя к копам, тот, что в середине, вытащил из кармана документы и сверкнул значком.

— Агент Хоули, ФБР, — объявил он. — Это вы работаете по делу Кляйнмана?

Жирный сержант и тощий стажер шагнули вперед, встали плечом к плечу с Родригесом.

— Да, это дело в нашем ведении, — ответил детектив.

Агент Хоули махнул рукой одному из своих спутников, и тот направился в отделение травматологии. Хоули снова полез в карман и вытащил сложенное письмо.

— Дело переходит к нам, — заявил он, передавая письмо Родригесу. — Вот полномочия от офиса федерального прокурора.

Родригес развернул письмо, прочел и нахмурился.

— Чушь собачья. Тут не ваша юрисдикция.

— Если у вас есть жалобы, можете подать их федеральному прокурору.

Дэвид глядел на агента Хоули, а тот поворачивал голову влево-вправо, с непроницаемым видом оглядывая коридор. Судя по акценту, он был точно не из Нью-Йорка. Скорее сельский парнишка из Оклахомы, пообтесавшийся в смысле произношения в корпусе морской пехоты. Интересно, почему этот суровый фэбээровец так заинтересовался убийством физика на пенсии. И снова закололо в животе иголочками.

Будто ощутив состояние Дэвида, Хоули показал на него.

— Это кто такой? — спросил он у Родригеса. — И что он тут делает?

Детектив пожал плечами:

— Кляйнман просил его привезти. Его зовут Дэвид Свифт. Они только что закончили разговор, и он…

— Бога мать! Вы позволили этому человеку говорить с Кляйнманом?

Дэвид поморщился. Ну и дубина он, этот агент.

— Я пытался помочь, — пояснил он. — Если бы вы на секунду заткнулись, детектив бы вам объяснил.

Хоули резко отвернулся от Родригеса, прищурился и шагнул к Дэвиду:

— Вы физик, мистер Свифт?

Агент угрожающе навис над ним, но Дэвид ответил ровно и уверенно:

— Нет, я историк. И называйте меня докторСвифт, если не трудно.

Пока Хоули пытался переиграть Дэвида в гляделки, вернулся агент, посланный в отделение травматологии. Он подошел к Хоули, что-то шепнул ему на ухо. На долю секунды губы Хоули стянуло гримасой, но тут же лицо его снова сделалось непроницаемым и каменным.

— Кляйнман умер, мистер Свифт. А это значит, что вы поедете с нами.

Дэвид чуть не рассмеялся.

— С вами? Ну это вряд ли.

Но не успел он договорить, как третий агент ФБР оказался у него за спиной, дернул ему руки назад и защелкнул на запястьях наручники. Звякнул об пол выпавший из рук «СуперПолив».

— Вы что делаете? — заорал Дэвид. — Я арестован, что ли?

Хоули не дал себе труда ответить — схватил Дэвида за руку выше локтя и развернул. Агент, который надевал на него наручники, подхватил с пола «СуперПолив», держа на вытянутой руке, будто настоящее оружие. Все три фэбээровца повели Дэвида по коридору, быстро минуя остолбенелых врачей и сестер. Дэвид обернулся через плечо на детектива Родригеса и его людей, но те тоже стояли столбом.