Чтобы скорее закончить с этим делом, жителей следовало хорошенько напугать, поэтому Ищейка решил добавить в голос грозности: надо говорить как человек, которого стоит бояться, а не как человек, который сам вот-вот наложит в штаны. Как говорил бы Логен. Нет… Это напугает их больше, чем следует. Тогда как говорил бы Тридуба. Жестко, но справедливо, желая сделать так, чтобы всем было хорошо.

– Староста есть среди вас?! – рявкнул Ищейка.

– Это я, – хрипло сказал старик с мечом.

На его лице читалась растерянность, он явно не мог оправиться от потрясения: два десятка вооруженных до зубов чужаков на площади посреди его города!

– Меня зовут Брасс, – добавил старик. – А вы, черт побери, кто такие?

– Я – Ищейка. Это Хардинг Молчун. А вон тот большой парень – Тул Дуру Грозовая Туча.

Некоторые горожане, округлив глаза, начали перешептываться. Они, похоже, знали эти имена.

– С нами пять сотен карлов. И этой ночью мы взяли город.

Толпа заохала, запричитала… На самом деле карлов было сотни две, но зачем говорить правду? Вдруг горожане вздумают сопротивляться? Убивать женщин Ищейке не хотелось, да и умереть от их рук тоже.

– Воины заняли весь город. Стража связана, некоторых пришлось убить. Кое-кто из моих парней, и вы должны знать – я говорю о Черном Доу…

– Это я. – Доу мерзко ухмыльнулся, и люди в страхе отпрянули от поленницы, словно там сидели демоны.

– …Они пришли для того, чтобы жечь дома, сеять страх, смерть и ужас – словом, творить все то, что делали под предводительством Девяти Смертей. Вы понимаете, о чем я? – Ищейка обвел собравшихся взглядом.

В глубине толпы захныкал, захлюпал носом ребенок. Мальчик с мясницким ножом настороженно заозирался, руки у него дрожали; темноволосая девушка, прищурившись, крепче сжала вилы. Что ж, суть они уловили. Отлично!

– Но я решил дать вам шанс. В городе одни женщины, дети и старики, вы должны иметь выбор сдаться. У меня счеты с Бетодом, а не с вашими людьми. Союзу требуется ваш порт – им нужно переправлять солдат, провизию и прочее. Через час подойдет их флот. Кораблей будет много. Они явятся в любом случае, хотите вы того или нет. Если вы предпочитаете кровавое решение, так тому и быть. Видят мертвые, опыт у нас богатый. Либо же вы сдаете оружие, и мы улаживаем дело… как это называется?

– Цивилизованно, – подсказал Молчун.

– Точно. Цивилизованно. Что скажете?

Старик взялся за меч, но размахивать им, похоже, не собирался – скорее хотел опереться, как на трость. Запавшие глаза скользнули по крепостной стене, с высоты которой за происходящим на площади наблюдали карлы. Плечи старика сгорбились.

– Вижу, ты взял нас холодными. Ищейка, да? Я давно слыхал, что ты умный ублюдок. Драться у нас некому. Бетод забрал всех, кто в состоянии держать копье и щит. – Он оглянулся на жалкую толпу женщин и детей. – Женщин вы не тронете?

– Не тронем.

– Тех, кто не хочет, чтобы их тронули, – проронил Доу, хищно посматривая на девушку с вилами.

– Не тронем, – прорычал Ищейка, смерив Доу тяжелым взглядом. – Я прослежу.

– Что ж, так и быть. – Староста вышел вперед, опустился, морщась, на колено и уронил к ногам Ищейки ржавый меч. – По мне, ты куда лучше Бетода. Думаю, я должен поблагодарить тебя за милосердие, если ты сдержишь слово.

– Уфф…

Ищейка не ощущал себя милосердным. Убитый на пристани старик едва ли был ему благодарен, как и пронзенный насквозь однорукий. И паренек с перерезанным горлом, которому бы еще жить да жить!

Люди по очереди выходили из толпы, бросая в кучу жалкое подобие оружия: ржавые инструменты и прочую рухлядь. Последним подошел мальчик с мясницким ножом. Клинок с лязгом упал на холмик металла. Метнув испуганный взгляд на Черного Доу, он припустил бегом за остальными и вцепился в руку темноволосой девушки.

Они стояли и смотрели, и Ищейка чувствовал исходящий от них запах страха. Все, видимо, ожидали, что Доу с карлами тут же на месте их перережет. Все ожидали, что их загонят в дома, подопрут двери и подожгут. Ищейка видел все это раньше. И теперь он не мог их винить за то, что они жались друг к другу, точно овцы на зимнем поле. Он бы вел себя так же.

– Хорошо! – гаркнул Ищейка. – Возвращайтесь по домам. Союзники прибудут к полудню, и лучше бы улицы были пусты.

Люди в толпе смотрели на Ищейку, на Тула, на Доу, затем друг на друга. Все дрожали, нервно сглатывали слюну и возносили хвалы мертвым. Наконец толпа начала медленно рассасываться, расползаться, расходиться кто куда. Живые, к величайшей радости каждого.

– Отлично сработано, вождь, – шепнул на ухо Ищейке Тул. – Тридуба и тот бы лучше не справился.

С другой стороны нерешительно подошел Доу.

– Это… насчет женщин… Если хочешь знать мое мнение…

– Не хочу, – отрезал Ищейка.

– Вы не видели моего сына?

Одна женщина так и не ушла домой; в глазах у нее стояли слезы, лицо кривилось от отчаянной тревоги. Она подходила со своим вопросом то к одному, то к другому. Ищейка, опустив голову, отвел взгляд.

– Мой сын стоял в дозоре на причале! Вы не видели? – Ее голос звучал скрипуче и плаксиво. Она дернула Ищейку за куртку. – Прошу вас, скажите, где мой сын?

– По-твоему, я знаю где каждый? – резко бросил он зареванной женщине и с озабоченным видом зашагал прочь, как будто его ждет куча дел. А в голове пульсировало одно: трус ты, Ищейка, черт тебя дери, паршивый трус! Нашелся герой! Обвел вокруг пальца горстку женщин, детей и стариков!

Нелегко быть вождем.

Огромный ров, осушенный еще в начале осады, превратился в широкую яму с черным илистым дном. На дальнем конце моста, тянущегося от крепости, не покладая рук, трудились четыре солдата – они выгружали с телеги трупы и сбрасывали их вниз. Изрезанные, обожженные, окровавленные тела последних защитников Дунбрека с глухим стуком падали в грязную жижу. За три месяца осады бородатые, длинноволосые дикари, выходцы с восточных земель за рекой Кринной, изрядно ослабели и отощали; в них не осталось ничего человеческого – так, жалкое подобие. Победа над столь несчастными созданиями особой радости Весту не принесла.

– Досадно… – пробормотал Челенгорм. – Они так храбро дрались… И такой печальный конец.

Вест смотрел, как очередной истерзанный труп соскользнул с края рва и шлепнулся в груду страшных тел и торчащих конечностей.

– Так большинство осад и заканчиваются. Особенно для храбрецов. Их похоронят в грязи, ров снова наполнят водой, и над ними заплещутся безмолвные воды Белой… Храбрецы они или нет, будет уже неважно.

Офицеры зашагали через мост. Стены и башни высящейся впереди крепости Дунбрек напоминали огромные черные прорехи в полотнище сумрачного белесого неба. В вышине кружили встрепанные птицы; еще парочка, хрипло каркая, сидела на разбитом парапете.

Тот же путь через мост занял у солдат генерала Кроя целый месяц; раз за разом они получали жестокий отпор, прежде чем под плотным градом стрел, камней и потоками кипящей воды все-таки разбили тяжелые крепостные ворота. Через неделю ожесточенных боев в тесноте подземного туннеля они преодолели очередные двенадцать шагов, затем огнем и мечом отвоевали вторые ворота и захватили внешние стены. Все преимущества были на стороне защитников – о том позаботились при возведении крепости.

Однако настоящие трудности начались после того, как союзники прорвались через ворота. Внутренняя стена оказалась в два раза выше и толще внешней, поэтому враг видел их как на ладони, и они не могли укрыться от стрел и копий, сыпавшихся им на головы с шести исполинских башен.

Для захвата второй стены люди Кроя перепробовали все способы из руководства по ведению осад. Они пытались продолбить стену киркой и ломом, но ширина кладки у основания составляла не меньше пяти шагов. Они хотели сделать подкоп, но земля вокруг была слишком влажной, а сама крепость стояла на голой инглийской скале. Они обстреливали стены из катапульт, но не смогли причинить могучим бастионам особого вреда. Они подбирались к стене с штурмовыми лестницами, раз за разом, то целыми волнами атакующих, то мелкими отрядами; незаметно подкрадывались ночью и дерзко выходили днем. Однако и в темноте, и при солнечном свете, изрядно поредевшие, шеренги раненых союзников неизменно отступали ни с чем, торжественно утаскивая за собой убитых. Наконец они решили договориться с отчаянными защитниками крепости через переводчика-северянина, но беднягу забросали нечистотами.