Реплика насчет жрицы-друидессы напомнила мне об одном из давних дел, касавшихся серийного убийцы. Маньяк жил на Кейп-Коде и своих жертв, прежде чем разделать их в ванне, держал на положении домашних животных. История же о поганках совершенно выпала из памяти. Чем больше я думал обо всем этом, тем больше убеждался, что отнюдь не всегда был внимателен и учтив по отношению к Мирил. В горячке расследования я обращался со всеми как с подчиненными и, очевидно, не раз и не два обошелся с ней излишне грубовато. Именно по этой причине я и отказался от предложения Кивы. Другое дело поработать с Мирил. Наверно мне это даже понравилось бы. Чего я точно не хотел, так это иметь дело с придурками вроде себя.

Итак, в течение нескольких дней мне несколько раз напомнили о былом самомнении, резкости, бесчувственности и самодовольстве. Но после выхода из госпиталя я уже не был таким, каким был раньше, когда служил в Гильдии. Глядя на прошлое со стороны, видишь жизнь по-другому. Да и себя тоже. Нет, чуда не произошло, и я не стал вдруг образцом благодетели и человеколюбия. Я слишком хорошо знал изнанку жизни и не мог притворяться, что в мире нет темной стороны. Но я уже не чувствовал за собой права распоряжаться другими по своему усмотрению. И понять это, открыть глаза мне помогла Бриаллен.

Я вернулся к компьютеру и снова развернул файлы. Легче всего жалеть себя, но меня всегда беспокоило, что будут думать обо мне потом. В моем распоряжении оставалось меньше суток, чтобы исправить ошибку природы и остановить сеющего смерть урода.

Проснувшись, я остался лежать в жидком, серовато-белесом свете, глядя в потолок, ощущая едва пробуждающееся и пока еще неясное томление, схожее с тем, что бывает после отказа от наркотиков. За те несколько дней, на протяжении которых я выполнял утренний ритуал, организм успел синхронизироваться с рассветом, привыкнуть к тому приятному ощущению, что дает прикосновение к обнаженному телу солнечных лучей, пробуждающих его и заряжающих бодрящей новой энергией. В детстве, когда я только учился этому ритуалу, прошло несколько недель, прежде чем телесная сущность настроилась на суточный ритм солнца. Теперь же все происходило быстрее, как простая переустановка будильника.

Я поднялся к постели и встал перед окном, опустив голову и сложив руки на груди. Диск солнца прорезал горизонт, и его теплый свет коснулся моего лба. Я глубоко вдохнул и поднял руки. Я не помнил, какое удивительное ощущение легкости приносит этот обряд, пока не начал повторять слова древнего гэльского пеана, сопровождая их простыми, но эффективными упражнениями, пробуждая уснувшие мышцы. Когда и почему я перестал это делать? Как могло случиться, что выполнение столь элементарной, но действенной процедуры сделалось для меня чем-то неважным и излишним? К тому моменту, когда солнце на мгновение замерло, словно сделав передышку, на краешке горизонта, я завершил песнопение заключительной позой — голова откинута назад, руки опущены и повернуты ладонями вовне, лучи светила сосредоточены на груди, центре моей сущности.

И все же стоя под душем, я не мог не ощущать на плечах тяжести того бремени, что принес с собой наступивший день. Вторник. Слово это снова и снова возникало в мозгу. Вполне обычное и нейтральное для большинства людей, в моем сознании оно отзывалось тревожным эхом притаившейся где-то близко опасности. Прошла неделя с того дня, как я стоял в темном переулке, склонившись над телом с вырванным сердцем. Сегодня кровавый цикл мог повториться. Я вытерся насухо полотенцем, взял чашку с кофе и перешел в кабинет.

Первым делом нужно позвонить Мердоку, узнать, как обстоят дела с кандидатом на роль приманки. В офисе его еще не было — слишком рано. Я не стал звонить ни домой, ни на бипер, а оставил сообщение. Хорошо бы найти Танси и предложить ей, если пожелает, понаблюдать за нашей операцией. Я достал из холодильника светляка, сжал в ладони и тут же почувствовал, как оживает — на удивление быстро! — крошечный замерзший комочек. Его я отправил к Джо с поручением найти Танси и ждать меня в условленном месте.

Следующий пункт — позвонить в Европу, пока еще не поздно. Заграница это почти всегда восток, а значит, на связь нужно выходить до полудня — иначе все просто разойдутся по домам. Плохие парни — народ несознательный и подстраиваться под мой график не станут.

В базе данных Авалона значилась Черил Этуорт, женщина, родившая мальчика по имени Уильям и проживавшая, согласно последним имеющимся данным, в Англии. Отцом был фейри. В Штаты она приезжала в 1960-е, следовательно теперь ей должно быть около шестидесяти пяти. Отделение Гильдии в Лондоне никогда не отличалось большим порядком в том, что касалось бумажной работы, но поскольку иные на Британских островах пользуются в некотором смысле привилегированным положением, скрывать свою связь с бывшим любовником Этуорт вроде бы ни к чему. Исходя из этого предположения, я позвонил Рори Дину, старому приятелю по далеким и смутно запомнившимся пьяным вакханалиям начала девяностых. Должков за ним накопилось немало, и тянули они отнюдь не на кружку пива. После нескольких попыток и долгих блужданий по системе голосовой почты я услышал наконец бодрый баритон Рори, извещавшего, что он ушел на ланч. Я оставил сообщение с изложением просьбы, призывом поторопиться и обещанием нанести визит.

Ситуация с Германией таких перспектив не сулила. Те, кого я там знал, относились к американцам с некоторым презрением, то есть немногим лучше, чем к обитателям Британских островов. В начале века гномы и эльфы образовали так называемый Тевтонский консорциум, ввергший мир в состояние хаоса. В конце Второй мировой войны они заключили сделку с Россией, пообещавшей не чинить препятствий их наступлению на Берлин в обмен на северо-восточную часть Германии. После падения Берлинской стены у границ захваченной консорциумом территории возникла демилитаризованная зона иных. Прошли десятилетия, но и сейчас на саммите в Таре пытаются решить вопрос о положении в прилегающих к границе районах, где продолжаются стычки между силами Тевтонского консорциума и солдатами Мэб. Эльфы постоянно угрожают отодвинуть рубежи поближе к Франции. И если люди после крушения Советов хоть как-то урегулировали разногласия, то иные смотрят друг на друга как на врагов и, держа копья наперевес, всегда готовы возобновить полномасштабные военные действия.

Каких-либо контактов в Германии у меня не было, но я рассчитывал, что Гильдия все же найдет тех, кто мне нужен. Берлин ведет за иными неусыпное наблюдение, а те, что служат в Гильдии, находятся под бдительным правительственным контролем. До последней войны иные вели себя довольно вольно, не обращая внимания на указы и распоряжения, но после приручения атомной энергии игра вышла на новый уровень, так что им пришлось подчиниться более строгим правилам.

Вся моя информация исчерпывалась именами и датами. Герда после войны находилась в Штатах, где в 1948-м родила сына по имени Гетин. Бритт побывала в Америке в 1972-м и произвела на свет дочь, которую нарекла Уилфри. Фамилия обоих, Эльфхайм, указывала на принадлежность к клану эльфов. Связавшись с информационным центром берлинской Гильдии, я, как и следовало ожидать, услышал привычные жалобы на скудость исходной информации, но, набравшись терпения, постарался в меру вежливо изложить суть просьбы, дипломатично намекнув на срочность и назвав номера двух контактных телефонов, своего сотового и служебного Мердока, дабы подчеркнуть официальный характер запроса.

Оставалось только ждать. Я прогулялся по авеню, рассеянно разглядывая магазины и пабы. Все вроде бы знакомое, но, если присмотреться, можно заметить происходящие чуть ли не ежедневно перемены. Там — новая вывеска, здесь — свежая краска. Одни бывают здесь часто, другие от случая к случаю, третьи приходят впервые и уходят навсегда. Для меня же картина остается неизменной, особенно по утрам, когда улица еще не проснулась и кажется сценой, пустой и только ожидающей вечернего спектакля. Увидев меня, сидящая на тротуаре старуха в рваном свитере, со свисающими из-под черной вязаной шапочки седыми волосами потрясла картонной чашкой. Что-то забренчало.