Про кучу подарков в середине комнаты, которую мы сами приготовили для детей, мгновенно забыли. Как и про хот-доги, колу и другие вкусные вещи. Сначала надо было испробовать приставки.

Мы чувствовали себя немножко выбитыми из колеи роскошным подарком Симона. Михел раздраженно прореагировал на мой вопрос, куда мы дома денем эту приставку, и сказал, что если с ней так много проблем, он заберет ее к себе в офис. Иво и Ханнеке поссорились из-за того, чья очередь идти готовить кофе, Эверт предложил свои услуги, а дети пребывали в такой эйфории от компьютеров, что распаковывали остальные подарки безучастно и нехотя и вздыхали с досадой, что нужно было еще и стишки читать.

— Что за идиот? — ворчала Ханнеке. — Зачем он это делает? Что он хочет доказать? Он уже купил наших мужей, а теперь хочет купить и детей?

Мне казалось, она права, но я все-таки пыталась ее успокоить, чтобы предотвратить ссору, которую она сгоряча могла затеять с Симоном. Возможно, он сделал это из лучших побуждений. Он хотел разделить с нами свой успех, ему нравится делать подарки, и нечего зацикливаться на этом. Она поднесла свой бокал с вином к моему и пообещала, что будет держать язык за зубами, ради детей.

— Но тебе я все-таки скажу. Такие номера ему больше нечего отмачивать. Строить из себя богатого дядюшку. Как будто мы — кучка бедняков.

Вдруг раздался звон разбитого стекла. Мы оглянулись. Эверт, разгорячившись, схватил Симона за лацканы пиджака. Симон нервно смеялся и, подняв руки вверх, смотрел на нас умоляющим взглядом.

— Ну хватит, Эверт, это же детский праздник… Давай не будем, не сейчас…

Эверт начал трясти его. Его подбородок и сжатые губы дрожали. По щекам текли слезы. Бабетт и Патриция вскочили с места, подбежали к мужьям и стали растаскивать их в разные стороны. Бабетт вопила в ухо Эверту, чтобы он вел себя нормально и отпустил Симона. Эверт притянул к себе Симона, прорычал ему в лицо «мудак» и с силой отшвырнул от себя.

— Пусть оставит меня в покое! — крикнул он и в полном отчаянии выбежал из комнаты. Ханнеке бросилась за ним. Патриция склонилась над всхлипывающей Бабетт.

— Ах, ах, — сказала Анжела, потирая руки, — он опять сорвался. В самом деле. Ему опять плохо…

Симон поправил пиджак, плеснул воды в лицо и с непонимающим и невинным видом развел руками.

— Простите, ребята. У нас тут с Эвертом один вопрос… По делу, не личное, но он, как оказалось, не разделяет эти понятия. П-ф-ф, пивка бы. Поставь какую-нибудь музыку повеселее, Иво. Не будем портить вечер из-за ерунды.

На следующий день Ханнеке не проронила ни слова о происшедшем накануне. Она сказала, что обещала Эверту и Бабетт молчать.

— Но ничего хорошего не жди, Карен. Вот увидишь, нашему «клубу гурманов» скоро придет конец.

На пустой убогой парковке за «МакДоналдсом» завывал ветер. По асфальту носились пустые стаканчики из-под колы и коробки из-под гамбургеров. Детский батут клоуна Рональда громыхал на ветру и тянул веревки, привязавшие его к земле. На часах было без трех девять. Я опять не спала всю ночь и сейчас в сотый раз проверила свое отражение в зеркале. Веки опухли, и глаза казались еще меньше из-за большого количества светлых теней, при помощи которых я как раз старалась сделать их побольше и освежить. Кожа с каждым днем становилась все более бледной и серой и сейчас была похожа на губку, щедро намазанную тональным кремом. Это была не я. Это не могла быть я, раскрашенная клоунесса, которая приехала на парковку встретиться со своим любовником. Я должна была уехать отсюда. Вернуться домой и честно рассказать обо всем мужу. А не сидеть здесь, как испуганный подросток, с трясущимися коленками и выпрыгивающим сердцем в ожидании Симона, надеясь, что он еще хоть один раз поцелует меня, что он извинится за наш стремительный секс в сарае, скажет, что мы должны остановиться на этом и все забыть, хотя именно этот текст я собиралась произнести сама. Только бы он приехал. Меня тошнило от самой себя, и все равно я не могла заставить себя перестать хотеть его. Каждую секунду он был у меня в голове, воспоминания о сексе с ним перечеркивали все остальные мысли. Я сама не знала, что чувствую. Влюбилась ли я в него на самом деле, или просто заскучавшая домохозяйка кинулась в рискованную авантюру? И в то же время внутри у меня завывал страх, такой же резкий и пронзительный, как ветер на улице. Я так же сильно боялась Симона, как и хотела его, но еще больше я боялась самой себя, того чувства, что бросало меня к нему, и над которым я, видимо, потеряла контроль. Саморазрушение. Вот чем я занималась. У меня было все, что другие люди напрасно ищут годами, и теперь я все это ломала. Почему? Была ли это наивная романтичная мысль — что мы будем любить друг друга раз и навсегда? Подходили ли мы друг другу? Я потрясла головой, чтобы прогнать эти смешные домыслы. У нас был секс всего один раз. Мы были пьяные и ничего не соображали. Это ничего не значило, и я должна была прекратить вечно придумывать себе что-то на пустом месте, искать цели и мотивы. Я изнывала от желания по мужчине, который совершенно не подходил мне. Слишком скользкий, слишком самодовольный, слишком поверхностный. То, как он обращался со мной в первый раз, было ужасной наглостью, а засунуть руку мне в трусы в присутствии Михела вообще было гадко и пошло. Это не имело ничего общего с любовью и романтикой. И самым странным в этой истории было то, что я позволила всему случиться, я наслаждалась его силой, как мартовская кошка, вместо того чтобы влепить ему пощечину. Хуже того, сейчас я сидела и ждала его, готовая отдаться ему, желая большего, предавая всех и все. Единственным положительным моментом было то, что я должна была добраться до правды. Поэтому я сказала себе, что дрожу здесь от страха и холода, только чтобы задать Симону пару прямых вопросов.

Как раз в тот момент, когда я уже потеряла последнюю надежду, что он появится, и завела мотор, чтобы ехать домой, чувствуя себя последней неудачницей, на парковку въехал бордово-красный «Гольф», широко развернулся прямо за моей машиной и остался стоять там. Я подождала несколько минут, разозлившись на такое хамство, нажала на гудок, но он и не подумал мне уступить. Я вышла из машины, вне себя от злости, и собиралась наорать на этого типа, чтобы он отъехал и дал мне дорогу, подошла к «Гольфу» и увидела в нем улыбающегося Симона. На нем была белая, сильно накрахмаленная рубашка и кобальтово-синий галстук из блестящего шелка. Он открыл мне дверь, и я как покорная овца села к нему в машину, застенчиво улыбаясь. Симон наклонился ко мне и поцеловал в губы. Не слишком настойчиво, а мягко, нежно, как будто мы уже долгие годы были вместе, и этим поцелуем он показывал мне, как сильно он до сих пор меня любит. Я растаяла. Все мои мышцы обмякли и отяжелели, и даже если бы я этого захотела, то физически не смогла бы выйти из этой машины. У моего тела была собственная, сильная воля, и оно как магнит притягивалось к его телу. Я поняла, почему все время, что мы были знакомы, я избегала его: я не могла ему противостоять. Как только он оказывался поблизости, я теряла голову, и меня больше никто и ничего не интересовало. В последние дни я на самом деле боялась, что, подойди он поближе, мы спонтанно начнем целоваться.

— Привет, девчонка.

Он ущипнул меня за бедро, нажал на газ, молниеносно переключил скорость и как безумный понесся на шоссе, глядя только на дорогу, а я пыталась подобрать слова, но у меня ничего не получалось, мозги словно отказали. Я только удивлялась сама себе, что так запросто села в его машину, ни о чем его не спрашивая, и это я, чокнутая на контроле, моралистка, трусиха. Дорин Ягер считала, что именно этот мужчина стоит за смертью Эверта и полусмертью Ханнеке. С тем же успехом он мог отвезти меня куда-нибудь подальше и там вместе с машиной утопить в озере.

— Это моя машинка для города. Я никогда не езжу на БМВ в центр, сейчас этого нельзя делать. Да и вообще… — он наконец-то посмотрел на меня и улыбнулся дразнящей заводной улыбкой, — это так здорово, такая колымага, в которой никто тебя не узнает.