Анжела встала и подошла к Бабетт. Они обнялись.

— Ах, дорогая… Тяжелая ситуация. Какой ужас! Почему ты не рассказала нам об этом раньше? Мы бы смогли тебе помочь… Мы так хотим тебе помочь.

Бабетт начала всхлипывать.

— Я сначала так испугалась. Ведь это ужасно, правда? Бояться собственного мужа… Он меня даже ударил во время этой ссоры!

— Это не он, это его болезнь. Так и запомни. Он выздоровеет, вот увидишь. Держись, может, он выйдет из этого кризиса обновленным человеком. Кризис даже пойдет ему на пользу. Самое страшное позади. Ему уже помогают…

— Все он да он! А я? Что мне делать? Он меня бил, обвинял во всем на свете! Мне — что, просто проглотить это? Это больно! Вы даже представить себе не можете, что ты чувствуешь, когда твой собственный муж вдруг поворачивается против тебя. Каково это — бояться его и унижаться перед ним!

Ее голос сорвался. В нем звучало неподдельное отчаянье, растрогавшее нас. Мы сами глотали слезы.

— Бабетт, мы все понимаем, — прошептала я, надеясь, что мои слова успокоят ее. — Пока он в больнице, ты тоже сможешь хоть немного отдохнуть.

Бабетт расстроенно кивнула и сказала, что хочет побыть одна. Она вошла в дом с бокалом в руке, оставив нас в полной растерянности.

В ту ночь я не могла уснуть. Лежа в кровати, я смотрела сквозь кремовые шторы на светлое от звезд небо и вспоминала, когда видела Эверта в последний раз. Мы отводили детей в школу, и он поздоровался со мной так же энергично и весело, как всегда. Он спросил, рада ли я ехать в Португалию, и отпускал шуточки по поводу того, что тут в наше отсутствие будут вытворять они, мужики. Мне тогда не бросилось в глаза ничего странного.

Я замерзла, хотя ночь была душная, и натянула простыню на самый нос. Рядом со мной сладко посапывала Ханнеке, а мне вдруг стало ужасно одиноко и страшно. Что-то здесь было не так. Я вдруг ясно это поняла. В отчаяньи я попыталась прогнать эти ночные химеры. Голова пухла от мрачных мыслей, одно не сходилось с другим. Наверное, я выпила слишком много вина и у меня уже начиналась паранойя. К тому, что произошло с Эвертом, мы не имеем никакого отношения. Никто из нас, даже его собственная жена, не могли этого предотвратить. У него было психическое заболевание, и оно могло прогрессировать, потому что он остался один. Я почувствовала злость и разочарование. Своим сумасшествием Эверт испортил нам весь праздник. Его болезнь была как досадная трещина на гламурной глади отношений в нашем «клубе». В голове у меня постоянно крутилось одно слово, которое я никогда раньше не употребляла. Я не хотела думать в таких категориях. Пока мы не переселились сюда, пока эти люди не стали моими друзьями, оно ничего не значило для меня. Но сейчас в мое сознание стал проникать новый голос, он настойчиво шептал: «Неудачник. Эверт — неудачник». Голос пугал меня. Боже мой, до чего же я докатилась?

Единственное, что напоминало мне о вчерашней попойке — прогорклый сигарный запах и жуткое похмелье в голове. Губы распухли и горели огнем, а по телу проносились воспоминания о руке Симона и его горячем дыхании у меня между ног, о том, как он целовал мои груди. Пока я делала детям бутерброды, я снова возбудилась. Потрясла головой, в надежде, что эти картинки исчезнут. С ним было хорошо. Даже потрясающе. И неизбежно. Но на этом надо было остановиться. Однажды это случилось, но больше никогда не повторится. Он был слишком близко, и к тому же он — муж моей подруги. Но еще он был слишком хорош, он разбудил во мне чувство, которое я не испытывала уже много лет, а сейчас я не могла проглотить ни кусочка, а с губ не сходила улыбка. Это было неправильно, это было запрещено, это нарушало все мои правила. Я любила Михела. И даже если моя любовь к нему уже не была такой сильной, как раньше, он был отцом моих детей, я обещала хранить ему верность. Если бы он обо всем узнал, боюсь, наш брак не пережил бы этот кризис. Правда убила бы его, и она того не стоила. В ближайшее время я должна была держаться от Симона как можно дальше.

— Эй, кто-нибудь дома? — Бабетт постучала пальцем мне по голове и посмотрела вопросительно.

— Извини, у меня мега-похмелье.

— Понятное дело. Не то чтобы ты плохо выглядела, но я просто видела эту кучу бутылок сегодня утром. Водка. Как ты можешь пить эту дрянь? Это, конечно, Симон предложил?

Услышав его имя, я покраснела и быстро отвернулась в надежде, что она не заметит.

— Я хочу сегодня съездить к Ханнеке. Поедешь со мной?

Бабетт налила воды в кофеварку, насыпала кофе и нажала на кнопку, после чего аппарат оглушительно забурчал. Она уже взбила молоко в густую пену, выжала апельсиновый сок для детей и убрала грязные стаканы, пепельницы и бутылки, оставшиеся после вчерашней ночи. Дети носились вокруг стола в теплых зимних куртках, похожие на толстого человечка из рекламы шин «Мишлен», пока Бабетт не прикрикнула на них.

— Я отвезу их в школу, — сказала она, надевая черную дубленку. Она выглядела ослепительно и гордо.

— Ты уверена? — спросила я, осторожно откусив маленький кусочек от бутерброда с сыром.

— Я должна продолжать жить. Надо брать себя в руки. И ради детей тоже…

— Я понимаю, но тебе надо какое-то время, чтобы прийти в себя. В школе все начнут приставать с расспросами. Ты справишься?

— Не думаю, что местные тетки на это решатся. Будут пялиться на меня издалека и шептаться, какая я несчастная. Я же заразная, Карен, несчастье — это как болезнь. Люди не знают, как с ним обращаться. Но я уже привыкла с тех пор, как Эверта в первый раз забрали в клинику. Поедешь потом со мной к Ханнеке?

Я кивнула, и мне тут же стало стыдно, что Ханнеке была не первым человеком, о котором я подумала сегодня, проснувшись. Я убрала со стола, выбросила свой бутерброд и хотела уже пойти наверх приводить себя в порядок, как услышала, что дважды пискнул мой мобильный телефон. Сообщение. Ладони сразу вспотели. Я догадывалась, кто это был. Надо было немедленно его стереть. Даже не читая. Дрожащими руками я выловила телефон из сумки и открыла сообщение.

Мое сердце бешено забилось, пока я лихорадочно стирала сообщение. Симон проснулся сегодня и сразу подумал обо мне. Видимо, он совсем не сожалел о том, что случилось между нами. Конечно, мне это очень польстило. «И какая разница, — подумала я. — Почему я должна себя этого лишать? Ведь мы никому не делаем ничего плохого».

Но ведь Патриция заслуживала моей солидарности. Из уважения к ней я должна была держаться подальше от Симона. Хотя, честно говоря, это он нес ответственность за их брак. Видимо, у них было не все в порядке, и это меня нисколько не удивило. Патриция была помешана на порядке, постоянно проверяя, все ли прибрано и на своих местах. Со временем это должно было наскучить, особенно такому мужчине, как Симон. И должна ли я изображать из себя ангела-хранителя их брака? Трясущимися пальцами я набрала:

Я нажала на «переслать», и сообщение улетело. Вот так просто. Сердце готово было выскочить, и мне пришлось сесть на лестнице, чтобы прийти в себя. Я как будто сошла с ума. Вместо того чтобы терзаться чувством вины и раскаянием, я сидела на лестнице, задыхаясь от желания и страсти, и напряженно дожидалась писка телефона. Ответ на мой вопрос не торопился прийти. Возможно, мое чересчур откровенное сообщение перепугало его до ужаса.

— Ох, как ты разволновалась, — улыбнулась Бабетт, увидев меня на лестнице склонившейся над зажатым в руке телефоном. — Кому звонила? — она повесила на вешалку куртку и остановилась напротив меня. Я не могла посмотреть ей в глаза.

— Хотела позвонить Иво, но потом вспомнила, что в больнице запрещают вообще включать мобильные.

Врать у меня получалось ужасно плохо.