Жак Дюфур пожал плечами:

— Да, пожалуй, это так.

— Но почему? А если бы так считал Коперник, сделал бы он свое открытие? Или Крик и Уотсон, когда описывали модель ДНК? Я-то тут действительно никто, я не ученый, но на вашем месте я бы шла напролом, разматывая нить, которую мы держим в руках, и потом с гордостью поведала миру, кто разгадал тайну старения.

Зоя Перселл невольно подумала об Эндрю Фолсоме, потратившем сотни миллионов на патенты, чтобы изучить именно эту мечту человечества, и про себя рассмеялась. Потом снова повернулась к Дюфуру:

— Объясните мне еще раз, что вы на сегодняшний день узнали об этой хромосоме.

— Мы еще далеко не со всеми анализами управились. Только начали идентифицировать гены. Когда это удастся, нам еще придется разобраться, как эти гены взаимодействуют. А после этого будем выяснять, влияют ли эти гены — и если влияют, то как и почему — на другие области ДНК и управляют ли ими. Я думаю, пройдут годы, прежде чем мы поймем эти взаимосвязи.

— Но не думаете же вы, что все это время я буду здесь сидеть в ожидании результатов? — съязвила Зоя Перселл. — Неведомая хромосома, ДНК которой превращает дряхлых мышей в резвый молодняк. Вывод из этого, как ни крути, однозначный! Что говорят результаты вскрытия мыши?

Дюфур сглотнул, потом тихо приступил к объяснению:

— В ядрах клеток и митохондриях обнаружено повышенное количество энзима каталазы. Митохондрии — это электростанции клеток, они преобразуют энергию в аденозинтрифосфат. Но при этом они производят и отходы: свободные радикалы кислорода и агрессивные оксиданты — такие, как перекись водорода. Повышенная доля каталазы означает, что радикальная молекула перекиси водорода обезврежена. Отходы, которые вредят клеткам при обмене веществ, то есть вызывают их старение, побеждены.

— Это что-то новое?

— Факт тот, что опыты с энзимом каталазой у мышей уже производились и были успешными. Время жизни животных может удлиниться таким образом более чем на двадцать процентов. Ново то, что здесь энзим активирован явно через хромосому в якобы естественном процессе.

— И о чем вам это говорит?

— Первые предположения доходят до того, что Y-хромосома имеет гены, которые управляют протеинами в митохондриях. С новым анализом мы узнаем больше.

Зоя Перселл сверлила обоих ученых взглядом.

«Трусы, — думала она. — Ну и пусть!» Она, по крайней мере, полна решимости воспользоваться этим неповторимым шансом. Но для этого ей все же придется принудить этих малодушных к тому, для чего они явно еще не созрели.

Она задумчиво вернулась от окна к письменному столу и снова села на жесткий стул. Сосредоточенно полистала стопку историй болезни, лежащую перед ней.

— Мы должны обсудить еще ваши дальнейшие опыты, — она холодно воззрилась на Дюфура. — Нас беспокоит смерть пациента Майка Гилфорта.

— Несчастный случай, — сдержанно буркнул Дюфур.

— Да-да, это я уже поняла. Однако весьма опасный для фирмы. Публикации, конкуренты, зависть. — Она строго глянула на Дюфура: — Можем ли мы исключить повторения этого? Я хочу сказать, есть ли здесь испытуемые, с которыми нечто подобное может случиться?

— Почему вы об этом вспомнили?

— Вопросы здесь задаю я, — резко ответила Зоя Перселл и вскочила. Она подалась вперед, опершись руками о стол, и продолжала повышенным тоном: — Вы, может быть, не отдаете себе отчета, в какое положение вы и Фолсом поставили фирму. Если об этом просочится наружу хоть одно слово, курс наших акций рухнет ниже плинтуса. Столб пыли от падения поднимется такой, что будет походить на извержение вулкана. Как минимум! Знаете ли вы, что после этого произойдет? Во-первых, эту вашу здешнюю лавочку мы разнесем в щепки! Потом мы бросим вас на растерзание толпе. Итак: должны ли мы прекратить дальнейшие опыты?

Про себя Дюфур был с ней согласен. Прессу не будет интересовать то, что смерть Гилфорта была несчастным случаем. Одни только заголовки его уничтожат, а концерн загонят в угол. Потом вмешается прокуратура…

— В настоящий момент у нас идут четыре серии доклинических испытаний. В трех из них все под контролем. Нет никаких проблем. Четвертая серия, в которой участвовал Майк Гилфорт, остановлена. У меня был подготовлен следующий испытуемый, но тесты я еще не начал.

— Кто этот испытуемый?

— Мальчик, ему нет и десяти. Маттиас Кьельссон.

Зоя Перселл порылась в историях болезни и нашла тонкую папку, в которую были подшиты несколько листков с лабораторными анализами и другими результатами обследований.

— Чем он болен?

— Цирроз печени. Он умрет, если мы ему не поможем. Трансплантация по разным причинам сорвалась, мать видит последний шанс в наших опытах с теломеразой.

— Ему всего семь лет.

Дюфур кивнул:

— Он племянник этой Джесмин Пирссон, которая во всем этом…

Зоя Перселл ошеломленно подняла глаза:

— Да вы что?

Она задумалась. Это был шанс, которого она так ждала. Теперь в руках у нее было все, чтобы устранить Фолсома и убедить Торнтена, что настоящий гендиректор — это она. Если действовать решительно, она за несколько недель форсирует результаты многолетних исследований и поставит в угол этих робких ученых.

У нее есть средство и есть больной, для которого все равно нет спасения и родственница которого понимает в деле настолько, что вынуждена будет содействовать. Зоя Перселл схватила мобильник и вызвала к себе Салливана.

— Другие испытуемые тоже страдают болезнями, которые их неизбежно убьют?

— Нет, — Дюфур отрицательно покачал головой: — Одна серия тестов касается нового средства от астмы, вторая — средства от ревматизма, а третья серия опытов тестирует вариант синтетического инсулина.

Салливан вошел в комнату с тремя папками под мышкой и положил их на письменный стол:

— Вот все, что касается смерти молодого человека — Гилфорта.

Зоя Перселл встала и отвела Салливана в сторонку. Шепнула ему что-то, и он поднял брови. Потом кивнул и вышел.

— Что это значит? — с удивлением спросил Дюфур. — Для чего вам эти документы? Они пока еще нужны мне.

— Зачем? — Зоя Перселл снова села. — Чтобы подсунуть прессе? — Она враждебно рассмеялась: — Есть кое-что, о чем мне нельзя забывать: хоть с пациентами работаете вы, я знаю, что этим проектом руководит Фолсом. А представьте себе, что произойдет, если станет известно, что гендиректор нашего предприятия находится под подозрением, поскольку соучаствовал в смерти одного из наших больных?

— То был несчастный случай! — Дюфур вскочил и взволнованно заговорил, с каждым словом становясь все агрессивнее: — Пациент был заранее информирован в полном объеме и сознательно взял на себя все риски, в чем и подписался. Он также дал разрешение в крайнем случае, который, против всех ожиданий, все-таки наступил, обойтись с его трупом по нашему усмотрению. У нас есть право исследовать его и дальше в научных целях… — Дюфур прервался, прислушался к собственному тяжелому дыханию и упал как подкошенный. Опять его грудь сжимал обруч, а в голове возникла глухая пустота, которая пожирала его со времени смерти молодого человека.

Нед Бейкер напряженно смотрел в пол, а потом поднял глаза на Зою Перселл; та нагло ухмылялась Дюфуру.

— Я врач. Свидетельство о смерти подписано мной… Никем больше… — Дюфур клятвенно поднял руки.

— В том-то и дело, — Зоя Перселл порылась в документах и извлекла свидетельство о смерти. — Очень важный документ. Если кто-то пожелает вам зла, Дюфур, этот документ даст ключ. И этот ключ теперь у меня в руках. Поэтому вам следует подумать над моим предложением.

«И Фолсом теперь тоже у меня в руках», — подумала она. Она не забыла позор, который пережила в Вилкабамбе, и вся ее плоть взывала к мщению. Но вначале она разыграет другой свой козырь, чтобы сменить Фолсома на посту гендиректора. Если это не сработает, тогда ей останется только месть, а для мести эти документы были необходимы.

— Каким предложением? — спросил Дюфур. С каждой секундой он дышал все тяжелее. Его рассудок отказывался понимать то, что открыла ему Зоя Перселл. Однако слова были ясны и недвусмысленны. Минутой позже он побледнел как мел.