— Какое алиби?

— У меня много свидетелей, готовых показать, где находился после половины десятого, в том числе несколько людей, что ценно. Но я был один до того, как приехал в клуб.

— Хм… Я запросто найду тебе свидетелей на этот период времени, но все они будут лупи. Таким показаниям копы и судьи не поверят.

Губы Рула дрогнули:

— Наверное, у них есть на то причины.

— Может, и есть, — хмыкнул Айзен. — Ладно, сделай вот что. Во-первых, выясни, действительно ли человека убил лупус. Не впервой кому-то сваливать грехи на нас.

— Я тоже об этом подумал. И уже поговорил с репортером, жаждущим заполучить информацию, но тот пока ничего не разнюхал. Учитывая то, что Каллен нам сказал…

— Это может быть правдой, а может и не быть ею.

— Относительно нападения на тебя он оказался прав.

— Но его предостережение несколько припозднилось, верно? Если он пытался убедить меня в своих честных намерениях… Не кипятись, мальчик. Я даже через телефон чувствую, как ты распалился. Знаю, он твой друг, и не умаляю значимость его информации, но не собираюсь глотать все без разбору. Он не принадлежит ни к одному клану.

— Что не ставит его вне закона.

— Он мазурик ненормальный по определению. Тут Рул ничего не смог возразить и сказал:

— Мы знаем — что-то затевается.

— Но мы не знаем что и не знаем, кто затейник. — Голос Айзена звучал утомленно. — Можем только предполагать. Мне нужны факты. Не исключено, что копы нароют какую-нибудь информацию. Мне нужно знать, что они разнюхают. А тебе важно не сесть за решетку. Лучше всего было бы соблазнить эту хорошенькую полицейскую ищейку.

Рул почувствовал себя так, словно получил удар под дых, а когда через секунду пришел в себя, спросил:

— Почему ты думаешь, что она хорошенькая?

Айзен снова рыкнул утробным хохотом:

— Ты можешь скрыть что угодно от кого угодно, но ведь я не просто твой Ро, я твой отец. Думаешь, я не вижу, когда ты неравнодушен к женщине?

Айзен задал еще несколько вопросов. Выдал указания. Рул слушал вполуха. Ему очень хотелось сказать отцу, что он не может соблазнить Лили Ю ради пользы дела, потому что она… она… видимо, она. Точно он пока не знал. Ведь глоток запаха ничего не доказывает.

— Шутки в сторону, — сказал он. — Может, выйдет толк, если я расскажу ей о наших подозрениях.

— Только не переусердствуй и не рассказывай всего! — огрызнулся Айзен. — Все равно не поверит. Это помешает завоевать ее доверие.

— У тебя такой голос, словно Нетти слишком рано разбудила тебя, оторвав от сна.

— Все считают, что знают о моем здоровье больше, чем я сам… Да, черт возьми! — Это уже он ответил Нетти, чей голос Рул слышал на заднем плане. — Знаю, что у тебя есть клочок бумаги, удостоверяющий, что так и. и есть. Думаешь, поразила меня?

Рул живо себе представил Нетти, стоящую подле постели пациента со скрещенными на груди руками. И слышал, как она говорит, что и впрямь знает о здоровье Айзена гораздо больше, чем он сам. И он должен быть этому рад, раз сам он такой болван.

— Мы просто думаем, что ты не привык соизмерять свои силы, — мягко сказал Рул, взволнованный жалобными нотками в голосе Айзена. Отец ворчуном не был. — еще я боюсь Нетти. Она уже стращала меня.

Айзен опять засмеялся, но на сей раз явно теряя силы. Ее стоит бояться. Она настоящий тиран… Нет, ты не будешь. — Последняя фраза была адресована Нетти, а не сыну.

Они заспорили, и Рул услышал аргументы обеих сторон, Нетти одержала победу. Через несколько минут она взяла трубку:

— Я уложила его спать. И на сей раз его сон продлится двадцать четыре часа.

Рул провел рукой по волосам.

— У него мысли будут путаться, если он проспит так долго. Конечно, если это необходимо…

— Рул, ты же видел его раны. Он все может излечить, но пока раны не заживут, его состояние не будетстабильным. Если, конечно, ты не стремишься взвалить на свои плечи обязанности отца… Рул зарычал.

— Не будь таким раздражительным. Ты являешься Наследником, и, если Ро умрет, именно ты возьмешь бразды правления в свои руки. И кое-кому будет интересно, желал ли ты того.

— Ты подсовываешь мне хрящи — пожевать можно власть, а вот мяса маловато. Скажи честно, как он?

— Упрямится. Тревожится. Он стар и не хочет это признать. Его терзают страшные боли, и выздоравливает он не так быстро, как раньше. В больницу он не поедет — нет, не спорь. И я его понимаю. Раз для излечения он не может воспользоваться достижениями прогресса, значит, должен побольше спать.

Рул унял страх. Сейчас ребячиться не время. Побыть сыном удается так редко…

— Надо — значит, надо.

— Не нужно было преждевременно выводить его из Сна, — сказала Нетти. — Он обвел меня вокруг пальца. На время взял основные жизненные показатели под контроль, чтобы… ну, что тут говорить. Не волнуйся за нас. Отец поправится, а делами пока займется Совет.

Проклятье, ему тоже хотелось домой! Традиция запрещала ему видеть отца, пока тот исцеляется, но ведь в Поместье-то находиться он мог. Все это происки старшего брата. Желание Бенедикта не пускать Лу Нунция в Поместье казалось странным, но и непоколебимым. Относительно безопасности с Бенедиктом не спорил никто. Да и вообще с ним предпочитали не конфликтовать.

По крайней мере Рул знал, что Ро в безопасности. Если отца охраняет Бенедикт, значит, никто не сможет до него добраться.

— Поцелуй за меня Тоби, — сказал он на прощание. — Будем на связи.

Он нажал отбой и убрал телефон в карман пиджака.

И замер все в том же положении. Он боялся. За отца, за свой народ, за себя самого. Ужасно, что вождь клана Ноколай вышел из строя.

Конечно же, именно этого добивались те, кто напал на Айзена. Один явственный аромат привлек внимание Рула, он встал и пошел к бару.

— Ага, мой кофе готов.

— И как только ты его пьешь?.. — проговорил Макс.

Каллен усмехнулся и подвинул по барной стойке чашку в ней был кофе, сваренный из специально запасенных для Рула зерен.

— Для этого нужно обладать особым вкусом. — Наконец-то он смог расслабить плечи. — Когда светает, это местечко, в самом деле, похоже на ад, — заметил он, усаживаясь, на высокий табурет.

Макс поставил на стойку бокал для себя — в нем плескался ирландский виски — и запрыгнул на табурет рилом с Рулом.

— Пожалуй, — ответил он.

— Эдакий утренний ад, точнее, «на следующее утро» после ада. Вроде как карнавал перед заходом солнца, когда огни и музыка уже больше напоминают мистерии.

— Ну так сейчас пять часов утра, что ты хочешь? В любом случае я не желаю слышать о карнавалах. Вспоминаются годы, проведенные у циркачей.

— Ты угодил к циркачам? — подал голос Каллен, расположившийся по другую сторону стойки. Настроение у него было беспокойное, такое бывает, когда хватаешься то за одно, то за другое. — Это случилось до или после войны?

— Какую войну ты имеешь в виду? Род человече кий — настоящая дрянь. — Макс опрокинул бокал, залпом выпил половину содержимого и удовлетворенно рыгнул. — Да оставь ты эти чертовы бокалы в покое.

Но Каллен продолжал полировать тот, что взял в руки. Он уточнил:

— Вторая мировая война. Та, о которой ты вечно прешь.

— Зависть. — Макс печально покачал головой. — Вот бич молодежи. А еще — отсутствие уважения.

Каллен ухмыльнулся:

— Это меня ты называешь молодежью?

— Все вы молодежь. Дети. Вертитесь волчком, как сумасшедшие, так можно не заметить, когда придет время помирать. — Макс достал из кармана пиджака серебряный портсигар и выбрал одну из дешевых сигар, которыми обычно отравлял воздух. — Взять, например, стремление идеализировать правду — как вы ее высказываете, разыскиваете и… — он фыркнул, — …и находите! Словно она где-то специально лежит и ждет, чтобы вы ее отыскали. Ребячество. Люди живут не правдой, а вымыслом. На самом деле вам нужны ответы, потому что никто из вас не хочет пораскинуть мозгами самостоятельно. — Он щелкнул зажигалкой. — И это понятно, ведь на размышления нужно время.