— Верю, — озадаченно сказал капитан. — Как если бы английская королева на самокате по Крещатику каталась.

— Вот-вот, — подтвердил Николай.

— А потом что?

— Потом мне пришлось несладко, потому что у меня как-то не оказалось под рукой ни паршивого «харлея», ни захудалой «хонды», ни даже велосипеда.

— Упустил?

— Отчего же. Иногда и нам везет. Парнишка помог, воду какую-то по фирмам развозит. Я его тормознул, показал удостоверение и попросил следовать за мотоциклом. Благо, она не очень разгонялась, скорее прогуливалась.

— И что? — уже с интересом спросил Юрка.

— Парнишке, по-моему, понравилось. А вообще я ничего не понял. Она приехала в парк этот, к Черторою, — ну, ты знаешь, устроилась на берегу, среди песка и коряг, и пила шампанское прямо из горлышка. Сюрреалистическая картина. Потом она села и уехала, а я поковылял на троллейбус, потому что своего добровольного помощника к тому времени уже отпустил. Вот такие пироги. Да, как ты понимаешь, на работу она два дня не ходит.

— Жаль, мы не можем организовать за ней постоянное наблюдение, — вздохнул Сахалтуев. — Беру свои слова обратно, взамен предлагаю яичницу. Ты прав: что-то у нее случилось. Только вот что?

— И не подойдешь, — повторил Варчук.

— Коля, — одернул его друг и коллега, — ты ей все равно ничем не поможешь. Ты же видишь, какая она…

— Какая?! — грозно спросил Николай, будто ему наступили на больную мозоль.

— Необычная. — Сахалтуев поставил на стол полную тарелку. — Ешь давай, скоро станешь похож на бродячий скелет. Ты бы такую жену или любовницу, как она, сам не вынес. Представляешь, каково это — жить с таким счастьем под боком? Все время меняется, все время какие-то тайны, загадки, сюрпризы, недоговоренности. Долго ли сдуреть? И при этом ты понимаешь, что случайно стал владельцем прелестного динозавра ярчайшей расцветки. Тебе, конечно, все завидуют, но ты-то знаешь, что твой динозавр в любой момент тебя проглотит и костей не останется. Она же для красоты, Колюня, как богиня — для красоты, поклонения и восхищения сугубо издалека, на безопасном расстоянии. Но не для жизни. Вот скажи, что бы ты с ней делал?

— Любил, — просто ответил майор.

Варчук не соврал и не преувеличил: Тото действительно устроила нечто вроде поминок по себе прежней и шампанское прямо из бутылки тоже пила, сидя на берегу реки и ни о чем не думая. Возвращаясь в город, она не слишком представляла себе, куда поедет, однако судьба решила за нее. Зазвонил телефон, и определитель высветил странный комментарий: «Облезьяна». Посторонний, может, и сделал бы вывод, что владелец телефона читал Достоевского, но уж точно не сказал бы, что номер принадлежит Павлу Бабченко.

— Здравствуй, Пашенька! — проворковала она. — А в двух словах нельзя? Совершенно отвратительно себя чувствую. Готов и на это? Договорились. Я вас не пугаю, но я вам не завидую. Все на том же углу? А тебе не кажется, что мы становимся до ужаса предсказуемыми? Так и горят шпионы.

С «того самого угла» Павел повез ее в только что открывшийся японский ресторан, твердо помня, что даже самое худшее настроение Тото легко можно поправить двумя-тремя суши и шашлычком из осьминогов с чашечкой теплого саке. Если он и был удивлен внезапной переменой ее имиджа, то слова по этому поводу не сказал. Разве что велел одному из охранников оседлать «харлей» и следовать за кортежем.

Пережив недолгую, но довольно утомительную церемонию торжественной встречи, которая сопровождала всякий выход Бабуина в свет, радостные причитания владельцев заведения и долгие уговоры пообедать за счет ресторана, они наконец получили возможность остаться вдвоем.

— Это точно должно поправить тебе настроение и здоровье. — Павел нашел в меню особо привлекательное нечто и призывал Татьяну выразить свое мнение.

— Знатный зверюга, — согласилась Тото. — На выставку сможешь прийти?

— А когда?

— Время «Ч» приближается.

— Совсем из головы вон, — признался Бабченко. — Прости. Забегался.

— Что лучше — маразм или склероз? — назидательно молвила Татьяна. — Конечно, склероз, потому что тогда забываешь, что у тебя маразм.

— Я, между прочим, не то что некоторые, а по делу суетился. Обстоятельства выяснял, — насупился Павел.

— И что ты выяснил?

— Интересные вещи, — сразу оживился олигарх. — Значит так, твой Копылов Валерий Степанович — личность любопытная, но одиозная. Эдакий герой фильмов и сериалов постперестроечного периода. Служил в Афганистане, работал в частях особого назначения, в ОМОНе, в частной охранной фирме. Был уволен по состоянию здоровья: расшифровываю — ранен при исполнении. Это третье ранение, и, видимо, он решил не рисковать. Все сослуживцы и работодатели отзываются о нем в один голос положительно, ничего особо интересного нам рассказать не могут. Кроме одного крохотного факта: исчез твой Копылов около года тому. Был, был, а потом взял и исчез. И вот что интересно: сперва исчез относительно — то есть кто-то его видел, слышал, наблюдал. Суетился он по городу, как ветеран броуновского движения, в том числе бывал замечен моими архаровцами и в повышенном интересе к твоей персоне, о чем я тебе уже докладывал. Существовали в природе места, где его всегда удавалось отыскать. А вот теперь он исчез и в частности. Боюсь, что никогда больше и не появится. Хотя буду продолжать поиск.

Татьяна благосклонно взглянула на бутылку белого вина, которую держал бесшумно появившийся официант. Одобрительно покивала, когда животворящая струя устремилась в бокал. Довольно хмыкнула, пригубив.

— Тебе понятно, что произошло? — спросил Павел, когда они снова остались одни.

— В последние дни мне все кажется, что у меня паранойя, — честно ответила она. — И поэтому я боюсь комментировать. Но все-таки спинным мозгом чую, что после неудачного наружного наблюдения за мной Валерий Степанович был отчислен. Очень своеобразным способом отчислен из штата сотрудников твоего загадочного Некто.

— Верно, — согласился Павел. — И я так думаю, хотя доказательств на сегодняшний день у меня нет. Мало ли куда мог направиться совершеннолетний обеспеченный мужчина, не обремененный ни семьей, ни детьми, ни иными прочими обязательствами? Ну, прям, как мои… которые тоже исчезли…

— Не оправдал, получается. Знаешь, так недолго себя убийцей почувствовать.

— А тебе от этого будет плохо? — полюбопытствовал Бабуин. — Или совесть заест?

— Что до совести — то остались остатки. Мешают работать. Он сам это себе выбрал. И я бы шлепнула его недрогнувшей рукой, если бы пришлось.

— Гонишь! — воскликнул Павел.

— Мне не нравится современный жаргон, — сухо напомнила она.

— Ну, прости. Да ты и оружия в руках не держала, что ты говоришь такое? Кстати, а как ты добыла его водительское? Я вообще не догнал, ты звонила тогда и сказала, что он отдыхает, лежит. Ты что с ним сотворила-то, лапушка?

— Павлуш, — она утешающе погладила его по огромной лапище, — тебе лучше этого не знать. Ну, стукнула разочек.

— И парень, который прошел Крым, Рим и медные трубы, взял и откинул тапки? Так, что ли? — не поверил Бабуин.

— Помнишь анекдот про автомеханика? — улыбнулась Тото. — Стукнуть молотком — десять центов. Знать, где стукнуть, — девятнадцать долларов девяносто…

— Ладно, — сказал Павел, — подробностями поделиться не хочешь? Так сказать, взаимообразно.

— Хочу. Но не сегодня. Мне бы еще пару концов с концами свести, и тогда я постараюсь как можно более связно изложить тебе всю историю. Мы под «колпаком», Пашка, но на нас пока еще не охотятся, нас всего только окружают. И потому у нас есть время, чтобы спокойно во всем разобраться. И еще — мы же с тобой умеем перепрыгивать через красные флажки. [11]

— Отпад балды. Кстати, все хочу тебя спросить, ты сегодня какая-то не такая. Непривычная. Что случилось?

— И в общем буквально сразу, всего на четвертый день, Орлиный Глаз заметил, что четвертая стенка отсутствует… Это я подстриглась, Павлуша. Прическу поменяла. Перекрасилась.