— Ты что, маленький, — сердито спросил Алексей, — не понимаешь? Что бы ты хотел, чтобы он тебе сказал?

— Ты добрался? — не то спросил, не то утвердил Иван Андреевич.

Алексей тревожно огляделся по сторонам, жестами показывая, что нужно соблюдать тишину и отойти подальше.

— Пошли туда, — предложил он, понизив голос. — Там моя машина.

Иван Андреевич покорно пошел следом, покорно сел в машину и откинулся на спинку сиденья.

— Ты что-то выяснил? — приступил он сразу к делу.

— Много всякого, но пока ничего важного, никакой системы. Мне нужно, чтобы ты передал Халку следующее… Нет, лучше отъедем ближе к городу, а то, если здешние заметят, я костей не соберу.

Человек понимающе кивнул, настороженно, немного испуганно оглянулся. Отправляя на это задание, Халк предупредил его о «милых» привычках здешнего хозяина. Алексей попытался завести машину, но она зачихала, взвыла и не тронулась с места. Огромный джип «крайслер» стоял как вкопанный.

— Вылезь, посмотри, что там, — попросил Алексей у компаньона. — Ты же у нас не зря — Кулибин.

Тот рассеянно кивнул, выбрался из машины и сунул голову под капот. Он погрузился в свои размышления настолько, что не замечал ничего вокруг — что-то странное чудилось ему во всей этой ситуации, но он еще не понял, что именно. Они с Алексеем знали друг друга слишком давно, чтобы заподозрить самое худшее.

И потому Иван Андреевич так ничего и не понял, когда в затылок ему уперлось что-то твердое и раздался едва слышный хлопок.

Откровенно говоря, Машка не ожидала так скоро услышать голос своей подруги. Зная ее, она вообще не слишком на это надеялась. Однако сомнений быть не могло. Ей звонила Татьяна — причем в распрекрасном настроении.

— Машка, чучундра, это ты? Здравствуй, ласточка сизокрылая! Ты помнишь, что у единственной подруги завтра выставка?

— Здравствуй. Помню, конечно. Это ты меня приглашаешь, что ли? — недоверчиво уточнила Машка.

— Без Гриця вода не освятится. Приглашаю, естественно. Куда я без тебя?

— После часов? — помолчав, спросила Машка.

— Никому не возбраняется держать где угодно какие угодно часы, — заявила Тото. — Если захочешь, после выставки обсудим это подробнее.

— Если бы ты знала, как я переживаю… — всхлипнула подруга.

— Нечего тут переживать. Машуль, я не сержусь и не дуюсь, но у меня на самом деле мало времени. Поэтому сейчас я бегу, завтра жду тебя часам к двенадцати в Доме профсоюзов, и планируй, что у тебя занят целый день. А к вечеру освободимся, и я обещаю тебе, что мы все обсудим. Как в старые добрые времена. И будь красавицей. Серж должен непременно явиться.

— Он тебе обещал?

— Еще нет, но я из шкуры вылезу, чтобы его добыть. Хотя что-то мне подсказывает, что моя шкура останется на месте. И еще, Маш, огромная просьба. При виде Саши не краснеть, не тушеваться, не смущаться. Голову держать высокоподнятой, потому что ничего, противного людской природе, между вами не было.

— Ты и правда так думаешь? — с надеждой спросила Машка.

— Ты у меня привлекательная женщина, он — чертовски привлекательный мужчина. Я думаю, что кусать локти все равно поздно, да и поза неудобная. Все, солнышко мое, я побежала.

— Опаздываешь в свинячий голос…

— Как всегда. Ну, целую тебя.

— И я тебя, — пролепетала растерянная Марья.

В конечном итоге жизнь вошла в привычную колею. Во всяком случае, именно так думал Трояновский, собираясь на работу. Он сделал себе чашечку кофе и только сел за стол, чтобы быстренько ее выпить и умчаться на работу (как же он запустил фирму!), когда в дверях появилась одетая и накрашенная Марина. В этот ранний час ее появление да еще в таком виде представлялось беспрецедентным феноменом.

— О, кофе! — обрадовалась она. — Сделай и мне чашечку.

— Доброе утро, — напомнил Андрей.

— Доброе, доброе, — иронично заметила Марина. — А когда ты вчера вернулся домой?

— Не слишком поздно, — неохотно буркнул он.

— Ты же знаешь, нам с малышом вредно волноваться.

— Сколько, ты говоришь, беременна? — внезапно поинтересовался он.

— Два месяца с маленьким хвостиком, а что?

— Тогда тебе вредно и много кофе. И вина вчера не стоило пить.

— Я переживала, — сказала она обвиняющим тоном. — Мог хотя бы позвонить.

— Ничего со мной не случится.

— Мы с мамой все равно против, чтобы ты так поздно где-то разгуливал, — важно заявила девушка. — Сейчас криминогенная обстановка резко ухудшилась, ночью не слишком спокойно. Не думаешь о себе, подумай хотя бы о семье.

Андрей с интересом взглянул на подругу, как посмотрел бы на телевизор, который внезапно обратился конкретно к нему с воспитательной речью.

— Что ты так смотришь? — поежилась Марина.

— О чьей маме все время идет речь, дорогая моя? — полюбопытствовал он.

— О твоей.

— А я что — делегировал тебе свои сыновние права и обязанности? Или ты успела оформить надо мной опекунство, а я, дурак, ничего не заметил?

— Что тебе вожжа под хвост попала с самого утра? Мне что, слова сказать нельзя? — обиделась Марина.

— Штамп четыреста тринадцать, — радостно возвестил Трояновский.

— Чего-чего?

— Ты, милая, разговариваешь штампами. — И он засмеялся каким-то неприятным, колющим смехом. — А я голову ломаю, почему мне все время кажется, что я уже это где-то слышал. А это не дежа вю, это вполне естественное явление для человека с более-менее нормальной памятью.

— Ты уже позавтракал? — как ни в чем не бывало спросила она.

— А было чем? — хмыкнул Трояновский. — Извини, не обнаружил.

— Тогда поехали, — скомандовала Марина.

— Тебя куда-то подбросить?

— К тебе на фирму. Если мы поженимся, то я должна быть в курсе твоих дел, помогать тебе во всем, давать советы. — Она обняла оторопевшего возлюбленного и чмокнула его в губы. — И начинать вникать нужно уже сейчас.

— Семен Семенович! — хлопнул он себя ладонью по лбу. — Как же я сразу не догадался!

— Своих я предупредил, — сказал Бабуин, подписывая последнюю бумагу и отдавая папку секретарше.

Секретарша была миленькая, изящная, как точеная статуэтка, и явно неравнодушна к шефу. В каких пропорциях распределялись в этом неравнодушии личная приязнь и корысть — ведь Павел Бабченко числился самым завидным женихом страны, — Варчук определить бы не взялся. Впрочем, поведение секретарши его не удивило, удивило другое: сам Павел Леонидович даже взглядом ее не сопроводил, а стоило.

— Так вот, — и олигарх выразительно посмотрел на нового сотрудника, — я тебя прошу, тем более что ты — личность, где-то заинтересованная (Николай слегка покраснел), а значит, мне где-то соперник (Николай сжал челюсти, чтобы не брякнуть лишнего и не уволиться в первый же рабочий день), и значит, тебе я могу доверять больше, чем кому бы то ни было из моей службы, — неожиданно вывел Бабченко. — Одноглазый. Одноглазый старик аристократического вида. Так мне передал мой человек. Я не уверен, что это он, но другой зацепки все равно не существует. И я принял решение: пусть остальные ловят ветер в поле — то есть бдят без разбору. А ты — целенаправленно. Одноглазый или не одноглазый, но он существует и очень хочет достать нашу Тото. Судя по всему, он явится на эту выставку. Тото тоже так думает, только она слишком легкомысленно настроена. А наше дело — предупредить преступление, так ведь?

— Так точно.

— Ты на меня не обижайся, я же откровенно, по-дружески. Стал бы я тебя на собеседование звать, а ты на него приходить, если бы не она. Верно?

— Верно, — не стал кривить душой Варчук.

Не скажи ему Татьяна, что Павел Бабченко — порядочный и добрый, сказал бы в трубку пару ласковых и даже на сумасшедшие деньги не позарился бы. Хотя, когда уже потом, после, ему озвучили сумму вознаграждения, он решил, что над ним просто издеваются. Не бывает таких денег у обычных охранников.