— Я все смогу!

Вадим, осторожно постучав, вошел к хозяину.

— Вызывали?

— Надеюсь, я вам не помешал, — любезно улыбнулся ему одноглазый. — У меня короткое сообщение, всего на несколько минут. Я хочу познакомить вас с вашим новым коллегой. Вот, прошу любить и жаловать — Алексей.

Он сделал небрежное движение рукой, и навстречу Вадиму поднялся из кресла человек лет на десять моложе Валерия и самого Вадима Григорьевича, в хорошем, дорогом костюме, который он явно умел носить. Лицо у него оказалось приятное, правильных черт, но непроницаемое, а глаза холодные, отстраненные, с безжалостным взглядом бойцового пса.

Вадиму он сразу не понравился, но руку он все-таки протянул. Чтобы не протянуть ноги, как по-дурацки шутил Валерка.

— Вадим Григорьевич, — представился сухо, подчеркивая разницу между собой и этим хлыщом, — очень приятно.

— Взаимно. — И Алексей слегка прищелкнул каблуками, чем еще сильнее раздражил своего нового коллегу.

— Я могу задать вам нескромный вопрос? — обратился тот к одноглазому.

— Я это не поощряю, но один раз — что ж, валяйте, — разрешил Владислав Витольдович.

— А с Валерием мне больше не придется работать?

Влад смерил его взглядом, в котором сквозили любопытство и некоторое даже уважение. Он ценил в людях решительность и бесстрашие, хотя и их не слишком поощрял, особенно при обсуждении его решений.

— Валерий оказался некомпетентен, — пояснил он терпеливо. — Что удивительно, его рекомендовали мне люди, чьему мнению я склонен доверять. Но, увы, они ошибались. И от услуг вашего коллеги мне пришлось отказаться. Надеюсь, вас это не слишком опечалило?

— Нет, нисколько. Просто…

— Конечно, вы имеете право поинтересоваться судьбой сослуживца. Что вам сказать? Незавидная у него судьба… Все, вы свободны. Можете идти. А я пока обсужу с Алексеем кое-какие детали.

Вадим чуть ли не бегом добрался на другую половину дома, где жил он сам, а также другие помощники, телохранители и обслуживающий персонал Владислава Витольдовича; кинулся к комнате Валерия. Вопреки обыкновению, та оказалась не заперта.

Он распахнул все шкафы, выдвинул ящики, перерыл письменный стол в поисках чего-то неведомого, чего и сам толком определить не смог бы. Но тщетно — помещение оказалось девственно-пустым и чистым, как гостиничный номер, из которого уже уехал постоялец, не оставив по себе ни единого следа.

Все выглядело так, будто никакого Валерия на свете не было, будто он приснился Вадиму Григорьевичу в каком-то особо замысловатом сне.

Он рухнул на кровать и обхватил голову руками. Его колотило.

Когда Татьяна появилась на Музейном, тетушки ждали ее с нетерпением, желая немедленно поделиться сенсационными открытиями. Подобными сведениями они предпочитали делиться исключительно на улице, твердо памятуя пословицу, что и у стен есть уши: в былые времена — потайные комнаты, в нынешние — средства слежения.

— Таточка! — Капа цепко ухватила ее за рукав. — Мы проникли в твою комнату и нашли тайник.

— Это оказалось так захватывающе интересно и так легко, что теперь у меня просто чешутся руки обнаружить еще что-нибудь, — прибавила Липа со скромной гордостью археолога, только что открывшего материальные свидетельства существования неизвестной цивилизации. — Какой-нибудь клад, например. Скифское золото…

— Скифское золото лежит в далеких курганах, — не слишком уверенно заметила Капитолина Болеславовна.

— Ах, где оно только ни набросано — это скифское золото. — И Липа обвела комнату широким жестом сеятеля. — Главное, правильно вычислить точку отсчета и иметь в кармане маникюрные ножницы, чтобы было чем поддеть пимпочку.

— Если вы думаете, что я хоть что-нибудь понимаю, — наконец смогла вставить слово Татьяна, — то вы высокого мнения о моем интеллекте. Что вы нашли? Тайник? Золото? Драгоценности?

— Тайник, — заговорщицки понизив голос, доложила Капа. — А в нем три письма. На очень хрупкой бумаге не бумаге, но она буквально рассыпается в руках, так что с ней надо очень осторожно обращаться. И чернила странные.

— Текст написан на французском, — подхватила Липа, — Старом. Очень интересный почерк. Два письма явно писал мужчина, одно — женщина. И содержание такое любопытное…

— Так что, — разочарованно протянула Тото, — в тайнике хранились чьи-то старые письма?

Капа и Липа лукаво переглянулись. Затем Олимпиада Болеславовна торжественно возвестила:

— Я боюсь произносить это вслух, может, это слишком смелая догадка, но письма стоят того, чтобы прятать их в тайник. И не только в наш. К тому же мы нашли еще кое-что. Таточка, идем же скорее, ты сама должна на все посмотреть.

Внимательно изучив содержимое шкатулки-книжки и с легкостью, повергшей тетушек в изумление, открыв черепаховый ларец, Тото глубоко и надолго задумалась. Во всяком случае, одна причина, по которой их семья вызывала у окружающих нездоровый интерес, наконец обнаружилась.

— Но это реально? — растерянно уточнила она у ошарашенных тетушек, которые не могли оторваться от черепахового ларчика.

— Твои прабабки еще не то учудили. Думаю, к ним в руки вполне могло попасть несколько подобных документов. Я еще удивлена, что так мало. Конечно, это может быть и подделка, но зачем тогда ее было так тщательно прятать? — рассудительно ответила Олимпиада.

— Судя по всему, мои прабабки были способны на все — в том числе и на розыгрыши, — недоверчиво хмыкнула Татьяна. — Почему не посмеяться над доверчивыми потомками?

— Но это ведь не розыгрыш, — возразила Липа. — Вряд ли Шура настолько верила в загробную жизнь, что рассчитывала посмеяться над доверчивыми потомками, глядя на них с какого-нибудь облачка. К тому же, Таточка, посуди сама: если письма и являются подделкой, то относительно вот этих штучек я авторитетно заявляю — они настоящие.

— Все правильно, — согласилась Тото. — Я и сама так думаю. И все-таки не худо бы отыскать эксперта. Это должно быть не очень сложно. Сохранилось ведь немало документов того времени. Только как это технически провернуть, чтобы не привлекать к себе преждевременно внимания? Надо обмозговать; теперь убивают и за меньшее, не только за подобный клад. Вы позволите, я возьму их с собой?

— Таточка! — ахнули тетушки. — А как же иначе?! Это ведь твоя и только твоя собственность. Мы только немножко подковырнули вон ту фиалочку. — И Липа торжествующе ткнула сухоньким пальчиком в изразец, в том месте, где они с Капой обнаружили скрытый механизм.

— И все-таки не верится, что я держу в руках письма, которые пришли из семнадцатого века!

— Да, — озорно согласилась Капа, — почта работает отвратительно. Вот и пенсию задерживают…

Телефонный звонок настиг ее у самых дверей.

— Таточка! — крикнула Капитолина Болеславовна. — Как хорошо, что ты не успела уйти. Это Андрей!

Татьяна схватила трубку с неподобающей ее возрасту и положению прытью и радостно произнесла:

— Да, здравствуй, милый.

— Здравствуй, — довольно сухо и отстраненно ответил он. — Послушай, я звоню, чтобы извиниться, но сегодня вечером я не смогу тебя увидеть. И завтра, вероятно, тоже.

— Что-то случилось?

Возникла небольшая пауза.

— Да, случилось, — наконец ответил Трояновский. — Я пока не могу рассказать, через пару дней вероятно. Я позвоню завтра, и мы договоримся о встрече.

— Я не могу ничем помочь? — осторожно спросила она, не желая верить в столь скорую и явную перемену в нем.

— Нет, нет, — поспешно сказал молодой человек. — Извини, что так глупо вышло. Я перезвоню.

— Хорошо, солнышко, я буду ждать. Целую тебя.

Андрей механически ответил:

— Пока, целую. — Но последнее слово почти проглотил, и оно скорее подразумевалось, нежели было произнесено вслух.

Капа, внимательно следившая за выражением лица Татьяны, заволновалась:

— Что-то не так?

— Совершенно не так, — изогнула бровь Тото. — Он не может говорить, это очевидно. Но он и не хочет говорить.