Ханна вскочила, зажгла лампу, бросилась в комнату сына, приоткрыла дверь – и что же? Солон спал: дышал мерно и спокойно, пребывая, судя по всему, в полнейшем порядке. Ханна тихонько затворила дверь, вернулась в супружескую спальню, легла рядом с Руфусом и до утра не сомкнула глаз, гадая, к чему этот сон – красивая смирная кобыла, которая ни с того ни с сего взбесилась и нанесла Солону столь чудовищный вред. А сам Солон? Пока кобыла не начала свои выкрутасы, он ведь был совершенно уверен в ее кротости и дружелюбии!

Что все это значит? Ханна решила не пересказывать сон домашним, но ее не отпускало ощущение, что так или иначе он может быть связан с визитом Уоллинов в Окволд ну или с внезапным изменением материального и социального статуса самих Барнсов.

Однако Солон просто бредил выходными в Окволде – разумеется, из-за Бенишии. В Окволдской академии, или школе-пансионе, учились двести с лишним сыновей и дочерей филадельфийских квакеров. Разделение по половому признаку было здесь очень строгим. Юноши и девушки не только жили, питались и занимались науками в разных зданиях, но не могли пересечься даже в часы досуга. Вот почему каждая девушка с большим нетерпением ждала в гости родителей – отец и мать считались хозяевами гостиничного номера, и девушке дозволялось пригласить на чай любого юношу из числа учащихся. Бенишия, чуждая девичьей ветрености, относилась к визитам спокойнее – из юношей ее интересовал только Солон.

Тем не менее в день приезда Солона гости собрались и у Бенишии: она тоже воспользовалась родительским присутствием, чтобы пригласить, в частности, наследников двух богатых уилмингтонских семейств (к этим весьма красивым юношам питали слабость сестрички Кимбер). Была еще хорошенькая кареглазая Сюзан Скаттергуд; был друг Синтии по имени Барнабас Литл; были Коггешелл и Паркер – поклонники Бенишии. Впрочем, заметив, что она увлечена Солоном, оба переключились на Роду Кимбер. Окволдская суровая религиозность угнетала, и каждый с нетерпением ждал этих нескольких часов относительной свободы. Разумеется, ни о музыке, ни о танцах, ни об азартных играх не шло и речи. Юноши и девушки не могли даже принарядиться – их выходная одежда почти копировала повседневную.

Главное в тот день случилось, когда затеяли игру «ниточка-иголочка». На ухоженной лужайке, посреди которой стояла гостиница, было достаточно места, и вся компания числом четырнадцать человек с энтузиазмом стала строиться в шеренгу. Солон бросился к Бенишии, но его опередили Коггешелл и Паркер – Бенишию, оказавшуюся между ними, держали за руки. Тут Солон увидел, что Лора Кимбер беспомощно озирается, стоя во главе шеренги; Солон поспешил к ней, взял за руку – теперь «иголочкой» был он. От Бенишии (и соперников) его отделяли две трети «ниточки». Кровь в нем вскипела.

– Вот что, Лора, – сказал он кузине, – как только я обниму тебя за талию – живо отцепляйся от остальных.

Все наконец-то выстроились; Солон крикнул: «Начали!» – и пустился бежать, резко поворачивая то вправо, то влево, как и полагалось по правилам игры. Остальные следовали за ним, стараясь не расцепиться, – выпустивший руку товарища обычно падал. Солон был силен и ловок. Очень скоро он заметил, что Бенишии в таком темпе не продержаться; этого он и добивался. Мощным рывком уйдя влево – то есть в сторону Бенишии, – он шепнул Лоре:

– Отцепляйся! Я тебя удержу!

Лора послушалась, и вся шеренга, лишившись «иголочки» – Солон-то отцепился заодно с Лорой, – попросту распалась, но он был уже возле Бенишии. Она еле-еле сохраняла равновесие, ведь Коггешелл и Паркер тоже отпустили ее руки. Момент был решительный. Солон обвил рукой талию Бенишии, и девушка удержалась на ногах.

– Ты меня просто спас! – воскликнула Бенишия, лучась благодарностью. – А то ходить бы мне с разбитым носом.

– Я бы такого не допустил.

– Вот интересно, каким образом? Ты ведь был далеко.

– Скажу, если обещаешь, что это останется между нами.

– Обещаю, – выпалила Бенишия, растроганная и польщенная дальновидностью Солона и вдобавок заинтригованная: раньше она за ним коварства не замечала.

– Я нарочно так повернул, когда понял, что всему «хвосту» – и тебе – грозит падение. – И Солон указал на игроков, которые поднимались с земли и отряхивались.

– Значит, ты все подстроил, чтобы меня выручить? – уточнила Бенишия. В голосе ее Солон уловил если не любовь, то чувство, очень к любви близкое. – Какой же ты сильный, если сумел разрушить целую шеренгу!

– Ты меня простишь? – В его взгляде была мольба. – Простишь за то, что я поддался искушению?

– Солон! – Бенишия буквально выдохнула его имя. – Какое прощение? Это ведь просто игра.

Около секунды он безмолвствовал, словно искал и не находил нужных слов.

– Если б я… если б я только мог… – начал Солон и запнулся.

– Что, Солон?

– Бенишия, – вымучил он, – я не в силах… потом скажу.

Они уже стояли в кругу приятелей – поневоле пришлось бросить объяснения и включиться в общую болтовню.

Это признание в нежных чувствах потрясло и Солона, и Бенишию – оба не ожидали от себя подобной смелости. Зато, едва сцена была прервана, обоих начало потряхивать. Бенишия боялась реакции родителей – что они подумают, что предпримут, если заметят, как ее тянет к Солону, а его – к ней?

Что касается Джастеса Уоллина, он поощрял Солона исключительно в коммерческих делах. Бенишия, прикидывал Уоллин, еще дитя, да и Солон тоже. Надо выждать, поглядеть, какой из этого юноши получится делец. Вот почему после возвращения из Окволда Солон не получал вестей о Бенишии – разве только Синтия нет-нет да и упомянет ее в разговоре. Так продолжалось до конца учебного года – то есть до последней недели мая.

Зато действовали иные силы. Рода Кимбер, которой уже исполнилось шестнадцать, обладала внешней привлекательностью и живым нравом. Воспитание в квакерской вере не заглушило в этой девушке чутья, и чутье это подсказывало: жизнью движет половое влечение. В свои шестнадцать Рода уже имела желания и угадывала таковые в представителях противоположного пола; правда, пока дело не шло дальше милых улыбок, которые Рода, впрочем, дарила только юношам из семей, равных Кимберам по положению либо Кимберов превосходящих. От отца ей передалась тяга к праздности и роскоши, и пусть матушка не жаловала излишеств материального характера, да и в других квакерских домах, где случалось бывать Роде, благословенная простота еще не сдала позиций – за пределами квакерского мирка роскошь била в глаза. То было время, когда в Филадельфии и окрестностях каждый, кто мог, обзаводился чистокровными лошадьми и блестящим экипажем, а также дорого и пышно, и в соответствии с модой, убирал свой дом и свое бренное тело.

Роде хотелось вырваться из привычной среды. Простота, столь ценимая квакерами, ей претила, расчет был на замужество. От внимания Роды не укрылась сердечность Бенишии к Солону во время его визита в Окволд, и вообще Барнсы и Уоллины (отметила она), похоже, намерены сблизиться. И Рода решила: надо тоже показать себя во всей красе – устроить прием. Трентонский дом сгодится; Солон будет среди гостей как приманка для Бенишии, а еще Рода пригласит, скажем, четверых юношей из Окволда, и в их числе – Айру Паркера, давнюю свою пассию.

Однако тут перед ней встал вопрос первостепенной важности – где именно собирать гостей? Ведь дом Кимберов не чета особняку Уоллинов. Нет, у них, конечно, обстановка достойная, а вот места мало. Вдобавок при доме нет участка; расположенный на одной из самых престижных трентонских улиц, он, увы, зажат между другими столь же тесными домами. Тут нечего и думать о забавах на свежем воздухе, которым все общество предавалось бы на лужайке перед даклинским домом Уоллинов или в Торнбро. Вот где простор! Угораздило же матушку отдать дяде Руфусу такое прелестное местечко! Правда, пока Барнсы не переехали из этого своего Сегукита, сама Рода ничего прелестного в запущенном неряшливом Торнбро не находила, но теперь-то усадьба просто идеальна для ее праздника! Айре Паркеру можно сказать, что матушка подарила усадьбу тете Ханне с дядей Руфусом – это Айру заинтригует. Зря только Барнсы расписали все стены девизами и библейскими цитатами. Впрочем, не беда – гости-то будут сплошь квакеры, им ли язвить по этому поводу?