– Кстати, Уоллин, – продолжал Миллер, – у тебя здесь, в Дакле, появился конкурент. Я про эту твою теорию – что предпринимательство и богатство во всех видах создал сам Господь для общего блага. А звать этого конкурента Руфус Барнс. Он не местный – недавно приехал, раньше жил в Сегуките, штат Мэн.

Уоллин вроде заинтересовался, и Миллер с воодушевлением продолжил:

– Так вот этот Руфус Барнс управляет теперь имением Энтони Кимбера. И нет чтобы изымать имущество за долги – Друг Барнс учит должников, как надо хозяйничать на земле, чтоб земля, значит, доход приносила и было чем платить по закладным; еще и сына к этому делу привлек. Мало того, он покупателей ищет на продукцию, которую эти должники по его же советам выращивают. А сам поселился в Торнбро, милях в трех к востоку отсюда, и, доложу я тебе, изрядно преобразил старую усадьбу. Ее теперь и не узнать – просто загляденье, одна из лучших в наших краях. У Барнса двое детей – сын по имени Солон и дочь. Приятнейший человек, по-моему.

– А дочь как зовут? – спросила миссис Уоллин.

– Кажется, Синтия, – отвечал Миллер. – Они с братом два последних года учились в школе при нашей общине. На днях Мэри моя сказала, будто девочка собирается в Окволд – чтоб, значит, не отстать от своих кузиночек, дочек миссис Кимбер. Что до Солона, я слыхал, он хочет работать с отцом. Толковый парень, и прилежный вдобавок. Он ко мне иногда заходит.

– Весьма занятно, – перебил Уоллин. – Я рад узнать, что появился человек одних со мной взглядов. Хорошо бы число таких людей умножилось: я говорю прежде всего о Друзьях, – было бы замечательно, если бы все они приняли мою идею как руководство к действию. Я убежден, что мы, состоятельные люди, не более чем управляющие при Господе нашем.

– Ты совершенно прав, Друг Уоллин, – поддакнул Миллер, думая про себя, что Господнему управляющему (должность, на которую Уоллин сам себя назначил) не пристало накопительство в таких масштабах.

Через несколько дней любопытствующий Уоллин велел кучеру сделать крюк – он прикинул, что сможет, сам не будучи замеченным, оценить изменения, которые произошли с Торнбро. Усадьбу он помнил с детства; теперь, едва она открылась его взору, Уоллин понял: Торнбро возвращает себе былую прелесть. Этот Руфус Барнс, вроде простой фермер из какой-то глуши, оказался человеком тонкого вкуса: вон что сотворил с ветхим домом и запущенной землей!

Уоллин продолжил свой путь в Трентон, пребывая в приподнятом, как у первопроходца, настроении; у него родилась идея нанести визит Барнсам. В конце концов, он ведь уже познакомился с Ханной и Солоном. И с тех пор эти двое нет-нет да и вспоминались ему. Стоп! – оборвал себя Уоллин; уж не рассматривает ли он этого юношу как кандидата в зятья? Что за нелепость! Солон и Бенишия еще почти дети. И все-таки он пригласит Барнсов к себе в дом, причем очень скоро, а пока взглянет, как обстоят дела у миссис Этеридж и ее сына.

Оказалось, Лия Этеридж, швея, живет с сыном в ветхом домишке – едва ли не последнем номере на главной даклинской улице, почти у самого железнодорожного вокзала. Стены в доме фанерные, крыша из дранки, почерневшей от времени и непогоды, изо всех щелей дует. Жалкая миссис Этеридж провела Уоллина в дом и представила сыну – парню двадцати трех лет, словно потасканному неправедным образом жизни. Уильям Этеридж сидел в постели, обложенный подушками; кровать занимала угол одной из двух комнат (вторая служила швейной мастерской).

Уоллина потряс не столько сам тот факт, что Уильяму полегчало – это было видно, – нет, куда сильнее на него подействовало другое обстоятельство, а именно: перелом в болезни наступил сразу после молитвы Ханны – ну или ее рассказа на собрании. Уоллин потребовал уточнений, и Уильям подтвердил: да, его отпустило, «когда матушка была в молельном доме».

– А когда вас навестил посланный мною врач? – не отставал Уоллин (он просил своего семейного доктора заняться Этериджем).

– В День третий на той же неделе, – ответила миссис Этеридж. – Доктор оставил пилюли, и Уильям их принимает.

Значит, Уильяму стало лучше в День первый, а врач оставил ему лекарство лишь в День третий, прикинул Уоллин, но ничего не сказал: перед ним так и стояло вдохновенное лицо Ханны. Затем он подумал о Лии – как она любит недостойного своего сына! Ох уж эти матери!.. Впрочем, не ему судить.

– Я рад, что твой сын пошел на поправку. Скажу доктору, чтобы и дальше его пользовал, – с чувством пообещал Уоллин и тут же задался вопросом: зачем еще врач, когда у молодого Этериджа такие заступницы, как миссис Этеридж и Ханна Барнс? Разве не ясно, что Господь пощадил жизнь Уильяма в ответ на горячие, исполненные веры мольбы этих женщин?

Удрученный условиями жизни Этериджей, Уоллин кивнул Лии – дескать, проводи меня – и уже в дверях вынул из кошелька несколько банкнот. Лия вскинула руку в знак протеста, зашептала:

– Нет-нет, не возьму ни за что! Не могу взять, и точка!

– И все-таки позволь помочь тебе, Лия Этеридж, – торжественным тоном произнес Уоллин. – Ибо я побуждаем самой нашей верою и Господом нашим. Неужели ты пойдешь против его воли?

Лия изменилась в лице – Уоллин это заметил. Ее взгляд устремился прямо на него. Вот перед ней – Друг, такой же, как она сама. Лия слабо улыбнулась, и Уоллин вложил деньги ей в ладонь.

– Что наша вера, – продолжал он, – без истинной помощи в беде? Звук пустой! – Уоллин развернулся. Между порогом и землей была одна-единственная ступенька. – А касаемо врача… Если, по-твоему, его услуги больше не нужны, скажи, пусть не приходит. Мне открылось наконец-то благодаря миссис Барнс, что лишь в одном Господе Боге наши спасение и сила.

Сам растроганный своим поступком, как бы окрыленный, Уоллин пошел к экипажу. Он ехал прочь, а голову его переполняли мысли. Недостаточно, ох, недостаточно делает он для ближних! А думает о чем? Обо всяких пустяках. Нет, он должен укрепиться в вере. Вот Ханна Барнс – она поистине лучится Внутренним Светом. С Барнсами нужно сблизиться. В таком настроении спешил домой Уоллин. Ему не терпелось рассказать жене обо всем, что он пережил и перечувствовал за день.

Даклинский особняк Уоллинов был внушителен с виду и по-настоящему добротен. Первый этаж из серого плитняка – материала весьма популярного в Пенсильвании и Нью-Джерси в прежние времена. На второй этаж пошли дуб и сосна; украшали его фронтоны, а вдоль всей западной стены тянулась веранда с прекрасным видом – холмистая равнина словно разворачивалась, как рулон бумаги. Дом и прилегающий участок в добрых два акра окружала невысокая стена, опять же из плитняка. Земля здесь практически полностью была отведена под клумбы – они располагались строго геометрически, цветы на них высаживали по нескольку раз в сезон; дорожки бежали ровно, там и сям стояли каменные скамьи. Однако уоллиновским владениям не хватало очарования естественности – того самого, что царило в Торнбро. Всякий или почти всякий с первого взгляда понял бы, что этот дом в Дакле со всем декором тянет на сумму куда большую, нежели та, которую затратили на постройку первые владельцы Торнбро. И однако уоллиновский особняк ни в какое сравнение не шел с этим дивным уголком, где речка Левер-Крик, усыпанная маргаритками лужайка, старомодная беседка и высокая кованая ограда в сочетании с белеными стенами создавали особый дух. И не то чтобы Руфус имел намного больше вкуса, чем Уоллин: в этом смысле эти двое друг друга стоили. Просто особняк в усадьбе Торнбро проектировал архитектор с развитым, не в пример Барнсу и Уоллину, чувством прекрасного. Искренне любивший красоту и поклонявшийся ей, этот человек преуспел в своем деле; Руфус, к счастью, уловил посыл и не извратил его в процессе реставрации – результат же глубоко подействовал на Уоллина.

Вернувшись домой, Уоллин поведал жене, что нынче им были пережиты два откровения – религиозного и эстетического характера. Он описал не только обновленную усадьбу Торнбро, но и свой визит к миссис Этеридж, добавив, что теперь совершенно убежден: вера и молитва Ханны Барнс и самой Лии Этеридж дивным образом исцелили Уильяма. Рассказ произвел сильное впечатление на религиозную миссис Уоллин – она согласилась, что нужно поближе сойтись с Барнсами. В результате через несколько дней Уоллин нанес Барнсам официальный визит. В Торнбро его встретили со всей сердечностью – Руфусу очень польстило внимание такого человека к себе и своей семье.