Стемнело, мы сели под деревом, решив переночевать здесь. Откуда-то неподалёку доносилось журчанье ручейка, и мне захотелось напиться. Однако Тильман остановил меня: он боялся, что это водопой диких животных. Непальские леса полны зверья, особенно опасны тигры и медведи, а ручей — самое подходящее место, где их можно встретить ночью. Я послушно остался под деревом, промокший насквозь и тем не менее изнывающий от жажды; а утром, подойдя к ручью, мы убедились, что Тильман был прав — на иле виднелось множество звериных следов.

В конце концов мы отыскали своих товарищей и продолжали путь. Однако нам ещё не раз случалось заблудиться. Мы прокладывали себе дорогу сквозь тропические лианы нашими кукри, вырубали ступени на ледяных склонах; Тильман делал все новые пометки на картах, а наши ноши становились все тяжелее от коллекций. Иногда мы заходили в деревни, и каждый раз вид Тильмана производил переполох среди местных жителей. Лимбу либо убегали в лес, либо, одолеваемые любопытством, толпились вокруг нас, показывали на него пальцами и смеялись. Часто, когда нам нужно было достать в деревне продовольствие или питьевую воду, мы, шерпы, шли вперёд, а англичане, особенно же Тильман, оставались в укрытии, пока мы не закончим переговоры.

Впрочем, серьёзных осложнений с населением у нас не было. Не было и столкновений с дикими животными. Единственными нашими настоящими врагами оказались пиявки; обитающие здесь в Западном Непале разновидности превосходили по своей кровожадности все, что я знал до тех пор. В тёплых низинах они таились повсюду: в грязи под ногами, в траве, на которую мы садились, на листьях деревьев, откуда валились нам на головы. Пиявки не ядовиты, укус их безболезнен. Но именно поэтому вы их совершенно не чувствуете и не подозреваете об их присутствии, пока не начнёте осматривать тело или не разденетесь — вот они, присосались, большие, отвратительные, раздувшиеся от вашей крови. Излюбленное место пиявок ноги, причём первоначально паразиты настолько малы, что могут пробраться сквозь носки, сквозь дырочки для шнурков обуви. Лучший способ предохраниться — натереть кожу солью, которую они очень не любят. Ещё помогает смочить носки керосином. Правда, тогда неизвестно, что хуже — запах керосина или пиявки. Присосавшись, они сидят так крепко, что рукой не снимешь; приходится прижигать их или соскребать ножом. К счастью, в Непале было достаточно кукри, и к концу нашего путешествия я настолько набил себе руку в обращении с ними, что без труда мог бы занять место цирюльника.

Многое узнал я о жизни в джунглях и о стране, в которой родился… Тибет — Кулу — Кашмир — Непал, — я перебирал в памяти, возвращаясь обратно в Дарджилинг. «Немало пришлось мне повидать за это время», — говорил я себе. И думал: куда приведёт меня следующий маршрут?

Он привёл меня в Гархвал. Снова на Бандар Пунч, Дун Скул-ropy, вместе со старым другом мистером Гибсоном.

Мы списались с ним в течение зимы, и весной 1950 года я опять двинулся по столь знакомому теперь пути. К нам присоединились три альпиниста, которым предстояло впервые увидеть Бандар Пунч: начальник инженерных войск индийской армии генерал-майор Уильямс, сержант Рой Гринвуд и Гурдиал Сингх, молодой индиец, преподаватель Дун Скул. После нашей экспедиции в 1946 году с мистером Гибсоном было сделано ещё пять попыток взять вершину. Однако никому не удалось штурмовать Бандар Пунч. «Может быть, в этом году удастся», — сказал мне с улыбкой Гибсон. Я надеялся не менее горячо, чем он. Я знал эту гору лучше, чем другие, исключая Эверест, и считал, что пора уже схватить обезьяну за хвост.

Мои последние две экспедиции — в Тибет и Непал — не были связаны с настоящим восхождениями. Теперь я радовался, что снова делаю работу, которую люблю больше всего. Мы поднимались все выше по горам и долинам Гархвала, вдоль бурных рек, через высокие перевалы, пока не очутились у подножья горы — здесь я стоял четыре года и тринадцать лет назад. Мы разбили базовый лагерь, затем верхние лагеря, идя тем же путём, что в 1946 году. Но, как это часто случается со снеговыми вершинами, местность заметно изменилась. Гребень между лагерями I и II оказался значительно более сложным препятствием: он стал уже, появились многочисленные карнизы, требующие большой осторожности. Зато погода на этот раз была лучше, а поскольку именно это обстоятельство играет решающую роль в Гималаях, мы смогли добиться серьёзного успеха и разбили лагерь III на высоте около 5500 метров. Теперь вершина была уже в пределах досягаемости.

Генералу Уильямсу было уже за пятьдесят, но он находился в отличной форме и без труда поднялся до верхнего лагеря. Хороший товарищ, заботливый и доброжелательный, он не уставал повторять, чтобы я не беспокоился за него.

— Я старая крыса, Тенцинг, — говорил он. — Не так уж важно, попаду ли я на вершину. Помогай лучше тем, кто помоложе.

Мы надеялись пойти все вместе на штурм из лагеря III, однако Гурдиал Сингх начал, к сожалению, страдать от горной болезни. Стало очевидно, что ему надо уходить вниз, и мистер Гибсон самоотверженно вызвался проводить его.

Между тем погода держалась такая хорошая, что мы решили не ждать возвращения Гибсона. Генерал Уильямс остался с несколькими шерпами в лагере III в качестве вспомогательного отряда, а сержант Гринвуд, шерпа Кинг Чок Черинг и я выступили на следующее утро к вершине. Нам по-прежнему сопутствовала удача. Погода стояла образцовая, подъем не представлял особых затруднений. Вдруг после нескольких часов восхождения, вступив на очередной горб, мы остановились и заулыбались друг другу — дальше вверх идти было некуда. Мы стояли на вершине Бандар Пунча, на высоте 6315 метров. Наконец-то после стольких лет я добрался до «Обезьяньего хвоста».

Вернувшись в лагерь, мы обнаружили, что мистер Гибсон уже проводил Гурдиала Сингха на базу и поднялся обратно. Вечером состоялось большое празднество, насколько позволяли наши палаточки. Гибсон все ещё надеялся осуществить многолетнюю мечту, и на следующий день он, генерал Уильямс и несколько шерпов попытались взять вершину. Однако погода внезапно ухудшилась: подул сильный ветер, пошёл густой снег. Пришлось альпинистам возвратиться. На следующее утро снова прояснилось, но тут подошло к концу продовольствие. Надо было спускаться… Мистёр Гибсон очень расстроился — сколько попыток он совершил, сколько приложил усилий, чтобы взять Бандар Пунч! Однако Гибсон не жаловался. Товарищ попал в беду, он счёл себя обязанным помочь и тем самым упустил возможность достигнуть желанной цели. Так уж принято в горах, среди альпинистов. Мистёр Гибсон был настоящий джентльмен, и я горжусь тем, что вместе с ним совершал восхождения.

На обратном пути с Бандар Пунча случилось происшествие, которое я не скоро забуду. Мы устроили привал на берегу озера Дути Тал. Я вытянулся на солнышке и задремал, прикрыв лицо шляпой. И вдруг сквозь дремоту я ощутил, что шляпа стала как будто тяжелее. Я протянул руку — проверить, в чем дело. Мои пальцы нащупали не шляпу, а что-то холодное и скользкое. Пока я спал, на полях шляпы пристроилась змея и тоже вздремнула на солнышке! Я сразу проснулся, завопил что есть мочи и отбросил шляпу как можно дальше. Другие шерпы, которые тоже спали, вскочили на ноги. Увидев, в чем дело, они бросились к змее и убили её. Однако местные носильщики стали качать головами и объяснили нам, что мы совершили большой промах, потому что, когда змея сама приходит к человеку, она приносит ему счастье. Они были уверены, что человек со змеёй на голове может твёрдо рассчитывать стать королём.

Возможно… только мне кажется, что лучше быть простым смертным с обыкновенной лентой на шляпе.

Далеко в Западных Гималаях, более полутора тысяч километров от Эвереста и Дарджилинга, высится гора, одно упоминание о которой заставляет меня думать об опасностях и смерти. Эта гора — Нанга Парбат; на ней одной погибло столько же людей, сколько на всех остальных великих вершинах, вместе взятых.