Вернувшись в Дарджилинг, я оставался некоторое время дома с женой Дава Пхути. У нас родился сын, мы назвали его Нима Дордже. Это был очень красивый мальчик, он даже получил первый приз на конкурсе малышей, и для меня было тяжёлым ударом, когда он умер в 1939 году всего четырех лет.

Осенью 1935 года я отправился в свою вторую экспедицию, но моё участие оказалось очень незначительным. Альпинисты намеревались взять Кабру (около 7200 метров) в Северном Сиккиме, недалеко от Канченджунги. В хорошую погоду Кабру видно из Дарджилинга. Восхождение совершали инженер индийского министерства почты и телеграфа Кук и его друг немец; носильщиками были, кроме меня, Анг Черинг, Пасанг Пхутар и Пасанг Кикули. Пасанг Пхутар — один из моих старейших друзей, недавно он помогал мне строить новый дом. Пасанг Кикули уже в то время был одним из наиболее прославленных шерпов. Он погиб четыре года спустя смертью храбрых, участвуя в американской экспедиции на К2.

Как самый младший из носильщиков, я нёс самый большой груз, тридцать шесть килограммов риса, но все же пришёл первым в базовый лагерь. На этом мои обязанности закончились, и я вернулся в Дарджилинг. Мистер Кук и его друг успешно штурмовали в ноябре вершину Кабру, только, к сожалению, с ними не было никого из шерпов.

В течение зимы я, подобно большинству шерпов, отдыхал и работал от случая к случаю в районе Дарджилинга. Это позволяло мне находиться вместе с женой и малышом; я очень любил их и был счастлив с ними. Но я был молод и непоседлив и знал теперь, после первых походов, что не могу жить без гор. Ранней весной 1936 года опять закипели приготовления, и в этом году я снова участвовал в двух экспедициях.

Первая экспедиция собиралась на Эверест, и на этот раз я не столкнулся ни с какими затруднениями, потому что англичане пригласили почти всех прошлогодних участников. Снова с нами был Эрик Шиптон, а также Фрэнк Смайс и многие другие знаменитые английские альпинисты. Руководил отрядом Хью Раттледж, возглавлявший экспедицию 1933 года. Возраст не позволял мистеру Раттледжу самому подниматься на большую высоту, но он был замечательный человек, приветливый и сердечный, и все шерпы радовались, что работают с ним. Никогда ещё на штурм Эвереста не выходило столько альпинистов. В экспедиции участвовало шестьдесят шерпов — в пять раз больше, чем в 1935 году, — и вместе с погонщиками мулов нас было так много, что мы напоминали целый воинский отряд в походе.

На этот раз мы выступили не из Дарджилинга, а из Калимпонга, примерно пятьюдесятью километрами дальше по караванному пути в Тибет. Все снаряжение было доставлено туда по канатной дороге; дальше начинался обычный маршрут. При таком количестве участников приходилось двигаться двумя отрядами с промежутком в несколько дней. Если бы мы шли все вместе, у нас полдня уходило бы на сборы и раскачку, а вторая половина — на развьючивание и разбивку ночлега. На время похода меня назначили помогать экспедиционному врачу, и я узнал от него о болезнях, повреждениях и первой помощи много такого, что пригодилось мне впоследствии.

Англичане возлагали большие надежды на эту экспедицию. Она превосходила все предыдущие не только по объёму, но и по организации и снаряжению, и все были уверены, что мы возьмём Эверест. Однако нас преследовала неудача. С самого начала и до конца стояла отвратительная погода; все то время, что мы находились около горы, пришлось как раз на разгар муссона. Мы разбили на ледниках лагери I, II и III, а снег все шёл и шёл, и когда мы принялись взбираться по крутым склонам к Северному седлу, то оказались в снегу по самую грудь. Это не только чрезвычайно затрудняло работу, но и грозило опасностями: в любой момент мы могли провалиться в скрытые под сугробами трещины. Однако больше всего нас беспокоила угроза лавин. Мысли упорно возвращались к ужасному несчастью, происшедшему здесь в 1922 году.

В конце концов некоторые из нас, и я в том числе, добрались до Северного седла. Но там нас встретила погода, подобно которой мне ещё никогда не приходилось видеть. Половину времени шёл снег, такой густой, что на расстоянии нескольких футов нельзя было различить человека, а когда кончился снегопад, подул такой ветер, что нас чуть не снесло. Только везением можно объяснить то, что нам удалось спуститься благополучно обратно к леднику. Мы стали ждать в нижнем лагере улучшения погоды, но оно так и не наступило. Шёл снег, потом дул ветер, потом опять шёл снег. Мне кажется, что некоторые все равно были готовы выступить на штурм, но Раттледж сказал: «Нет, мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь повредил себя или погиб. Эверест никуда от нас не денется». В конце концов после ряда безрадостных недель мы двинулись в обратный путь. Нам не удалось даже взобраться выше разведочной экспедиции предыдущего года.

По крайней мере никто не погиб на Эвересте. Зато на обратном пути, около посёлка Гадонг Пага, случилась беда. Здесь протекает большая стремительная река; с одного берега на другой переброшен канат («пага» как раз и значит «канат»). Чтобы переправить человека, приходится заворачивать его в большую сетку и перетягивать по канату на другую сторону. Мы все пересекли реку этим способом. Только один шерпа отказался от сетки, заявив, что и так переберется по канату. Однако на полпути рука смельчака сорвалась, и он упал в воду. Несколько англичан разделись и прыгнули в реку, но сильное течение не позволило им добраться до него. Волосы шерпы были заплетены в косу на старинный манер, и последнее, что мы от него видели, была светлая ленточка на конце косы, мелькнувшая на поверхности в нескольких стах метрах ниже по реке.

Мы вернулись к Калимпонг расстроенные неудачей экспедиции. Мне особенно было жаль Раттледжа. Прекрасный человек и руководитель, он уже начинал стариться и последний раз ходил на Эверест. Я увидел его вновь лишь много лет спустя в Лондоне, после взятия Эвереста. Он пожал мне руку и сказал: «Сын мой, вы совершили настоящий подвиг. Я стар уже. Я сделал попытку в своё время и потерпел неудачу, но теперь, после вашей победы, это ничего не значит. Когда вернётесь в Индию, обнимите за меня всех моих сыновей-шерпов».

Он имел право назвать нас сыновьями, потому что относился к нам, как настоящий отец.

После экспедиции на Эверест в 1936 году я недолго оставался в Дарджилинге. Эрик Шиптон отправлялся в Гархвал, в Центральных Гималаях, севернее Дели, и взял меня с собой. Как и четыре года тому назад, когда я ушёл из Соло Кхумбу, мне предстояло многое пережить впервые: впервые я попал на равнину, впёрвые увидел настоящие большие города — такие, как Дели и Калькутта, впервые ехал по железной дороге, впервые узнал настоящую жару.

В Раникхете в Гархвале Шиптон представил меня майору сапёрных войск Осместону, который занимал руководящую должность в индийском топографическом ведомстве. Он собирался на съёмки в район высокой горы Нанда Деви, и было решено, что я отправлюсь с ним. В результате многолетней работы майор Осместон нанёс на карту чуть ли не весь горный район Гархвала; я не раз сопровождал его.

В том же году была взята вершина Нанда Деви, высочайшая из всех взятых к тому времени вершин (7816 метров). Этот рекорд держался до 1950 года, когда французы поднялись на Аннапурну в Непале. Нанда Деви означает «Благословенная богиня»; индуисты и буддисты считают её священной горой. Её история особенно примечательна: ещё за два года до покорения вершины ни одному человеку не удалось добраться даже до её подножья, и считалось, что это вообще невозможно. Но вот в 1934 году Шиптоне его друг Тильман, тоже известный английский апьпинист, нашли проход. Они поднимались вдоль реки Риши, прокладывая себе путь через глубокие ущелья и вдоль крутых склонов, и пришли, наконец, к укрывшемуся у самого подножья Нанда Деви удивительно красивому водоёму, который назвали Сэнкчюэри («Святыня», или «Убежище»). У них не было ни людей, ни достаточных запасов, чтобы двигаться дальше; впрочем, они и так добились немалого. А в 1936 году, когда Шиптон снова вышел на Эверест, Тильман отправился во главе большой экспедиции на штурм Нанда Деви.