К своему немалому удивлению Ку почувствовала ревность. Пятна крови на простыне, девственницы… Много, много девушек до нее…
— И как же… — дрогнувшим голосом произнесла она. — Как же к тебе переходят эти… жизни?
Петер Майер пожал плечами, опустил голову, долго сидел молча, не глядя на Ку.
— Я сам не знаю… — наконец ответил он, — Когда–нибудь я спрошу об этом моих родителей… Моя мать была колдуньей, а отца я никогда не видел…
«Эта светловолосая красавица в корчме, так похожая на него…» — подумала Ку.
— Мой дед, корчмарь, — продолжал Петер Майер, — тоже был колдуном. Теперь он — самое обычное привидение, слоняющееся по ночам в тех местах, где раньше стояла его корчма. И он как–то сказал мне, что если я встречу девушку, которая сможет пройти через стену, я заберу у нее половину ее жизни, а остальную половину проживу с ней в любви и умру — на этот раз окончательно — одновременно с ней.
Сказав это, Петер Майер захохотал с оттенком какого–то дьявольского злорадства.
— Вот такой получается семейно–строительный институт! — язвительно произнес он и тут же серьезно добавил: — Но я не хочу впутывать тебя в это. Ведь я знаю, что ты можешь пройти через стену…
— Через стену? — удивленно спросила Ку.
— Да. Через стену времени.
***
Ку очнулась от холода, лежа на земляном полу.
Все тело ныло от неудобной позы, плечо упиралось в наглухо закрытую бревенчатую дверь, ноги сводила судорога.
Усилием воли сбросив с себя остатки сна, Ку встала и, шатаясь, подошла к окошку.
Была уже глубокая ночь. Было так тихо, что Ку на миг показалось, будто она умерла, что в пространстве между землей и звездами странствует лишь ее немощная в своем одиночестве мысль.
Ей казалось, что увиденный ею сон был самой реальностью, настолько яркими и осязаемыми были пережитые ею картины. Да, это была реальность! Ведь в руке она крепко сжимала кольцо! Подойдя к полосе лунного света, она увидела позеленевшую от времени медь с разноцветной эмалью. Значит, все это было на самом деле!
Холод не позволял Ку долго оставаться без движения. Решительно толкнув дверь, она вышла наружу и побежала через освещенный лунным светом овраг к дороге.
«Хозяин» молча впустил ее, даже не поинтересовавшись, где она пропадала. И Ку, заранее готовясь получить очередной нагоняй от Фео, с нарочитой неуклюжестью, расталкивая спящих, улеглась на нары и накрылась с головой колючим одеялом.
***
Каменный дом, до второго этажа увитый клематисами и ползучими розами, открытая балконная дверь, звуки шопеновского ноктюрна… Ее мир — в совершенно чужом, затерянном среди карпатских холмов городке, на незнакомой ей тихой улочке. Кто–то играл на фортепиано — не слишком профессионально, до достаточно проникновенно, и эта музыка придавала наступающему вечеру особую теплоту, интимность, одухотворенность. Жизнь, любовь, прекрасная, тихая печаль…
В этом доме жила Ильда.
Подняв с тротуара камешек, Ку бросила его на балкон. Камешек попал в стекло, музыка замолкла и на балконе показался… Ку попятилась назад, не ожидая его увидеть здесь, она не была готова к этому… Опершись локтями на каменные перила балкона, он удивленно смотрел на нее, улыбаясь краями губ.
— Заходи, — наконец сказал он, показывая рукой на калитку.
С трудом поборов в себе необъяснимое желание удрать, Ку толкнула калитку и оказалась в заросшем виноградом дворике. А он уже стоял у двери и поджидал ее.
Андраш или Петер Майер?.. Руки у Ку дрожали, слова застревали в горле.
— Привет, — сказал он, подходя поближе. — Как тебе удалось оттуда выбраться?
«Значит, это Андраш…» — без всякого облегчения подумала Ку.
— Откуда? — на всякий случай спросила она, неуверенно шагнув ему навстречу.
— Ну–у–у… — усмехнулся он, — из этой чертовой деревни Перелесок!
Не зная, что сказать, Ку молча смотрела на носки своих пыльных ботинок.
— Ладно, проходи, — сказал он, скептически посмотрев на ее выгоревшие на солнце, обтрепанные по краям шорты, старую фланелевую рубашку, давно не мытые волосы, — Ильда сейчас вернется.
Поднимаясь за ним на второй этаж по скрипучей винтовой лестнице, Ку не могла отделаться от чувства полной нереальности происходящего. Они вошли в просторную, от пола до потолка заставленную книгами библиотеку. Рядом с балконной дверью расположился кабинетный рояль, полупрозрачные занавески слегка колыхались, рядом со стопкой нот на крышке рояля стоял бронзовый подсвечник и ваза с засушенными розами. Все говорило здесь о неспешно текущей, раз и навсегда устроенной жизни. Не решаясь ступить на ковер, Ку замерла в дверях, мысленно проклиная свои пыльные ботинки и свой запущенный вид. Но ей все же пришлось сделать несколько шагов по ковру, чтобы сесть в кресло.
— Ты — Андраш? — спросила она, исподлобья глядя на него, сидящего напротив в точно таком же кресле.
— Разумеется! — с улыбкой ответил он. — А ты кто?
— Меня зовут Ку… — неохотно, словно выдавая какую–то свою тайну, ответила она.
— Ку? — повторил он и рассмеялся. — Тебе это очень идет! Но ты все–таки не ответила мне: как тебе удалось выбраться оттуда?
«Значит, все это было на самом деле… — растерянно подумала Ку, нащупывая в кармане медное колечко. — Да, так оно и было…»
— Я проснулась, лежа на земляном полу…
— Возле наглухо забитой двери? — нетерпеливо перебил он ее.
— Да.
Андраш встал, подошел к балконной двери, задернул занавески, потом сел за рояль и, положив веснушчатые руки на клавиатуру, взял несколько диссонансных аккордов.
— Со мной было то же самое, — сказал он и закрыл крышку рояля. — И я не думаю, что никто, кроме нас, не заходил в эту хибару. Мне вообще кажется странным, что эта деревянная постройка, простоявшая, как говорят, не одну сотню лет, до сих пор не развалилась. Словно кто–то заботится о ней, словно у нее есть какой–то хозяин! Впрочем, туда могли просто заходить местные пастухи… Ну так вот, я тоже очутился в конце концов на земляном полу, рядом лежал мой рюкзак, и сам я никак не мог отделаться от впечатлений, оставшихся от пережитых мной — трудно сказать, во сне или наяву — событий. Мне казалось, что я вижу самого себя, но в весьма странном виде. Я был бос и оборван, и я сидел на телеге, запряженной волами, на грязной соломе. Рядом со мной, на куче такой же грязной соломы, сидела потрясающе красивая женщина лет сорока, с длинными, светлыми волосами, закрывавшими ее жалкие лохмотья — и она смотрела на меня с такой нежностью! На телеге был еще один человек, пожилой, темноволосый мужчина, такой же оборванный, как и мы. Он лежал, закрыв глаза, совершенно без движения. Его лохмотья были в крови. Со всех сторон телегу окружала толпа. Все что–то кричали, пытаясь подойти поближе, но двое бородатых крестьян с деревянными вилами отталкивали их. Нас троих куда–то везли. И когда телега качнулась, наехав на булыжник, женщина приблизила ко мне свое лицо и шепнула: «Ты не почувствуешь никакой боли!..»
Опершись о крышку рояля, Андраш некоторое время молчал, глядя в сгущающийся сумрак комнаты.
— Я не могу забыть лицо этой женщины, — продолжал он, словно вернувшись из какого–то далека. — Не могу забыть ее рассыпавшихся по плечам светлых волос, ее голос… Я никогда не видел ничего более прекрасного! Я просто болен ею, я не знаю, что мне делать… И я сижу здесь и играю Шопена… Как бы я хотел снова вернуться туда!.. Хотя я и понимаю, что все это — просто какое–то безумье…
Он снова замолчал, уставившись в пространство комнаты.
— Я человек здравомыслящий, — продолжал Андраш, — и в свои двадцать два года я уже кое–что видел в жизни. И я говорю тебе все это только потому, что видел тебя там, у реки… Нет, я не могу в это поверить! Ведь я никогда раньше не видел тебя, и ты тогда выглядела именно так, как сейчас!..
«Это не могло быть сном, — в который уже раз подумала Ку, — но что же это тогда было?»
— Андраш, — настороженно произнесла она, вглядываясь в полумраке в его лицо, — ты знаешь, кто такой Петер Майер?