А вдруг Катя выйдет на палубу?! Вот сейчас… Господи!.. Хотя, может, ее взаперти держат? Раскусили фокус с записками в выброшенных за борт бутылках?
А ведь парень зевает, видно даже отсюда. Облокотился на поручень, потянулся, посмотрел в небо. Часовой называется! Не слишком-то бдительно он несет свою службу. Вполне можно попробовать проникнуть на траулер под покровом ночи — вплавь, не такая уж вода и холодная, да и плыть недалеко. Только вот как потом забраться на борт? Закинуть «кошку» с канатом — значит, нужна лодка. Ну, с лодкой проблем не будет: можно украсть, купить, в общем, раздобыть как-нибудь…
Вот только стоит ли торопиться? Допустим, проберется он ночью на борт — и что дальше?
Какого-то конкретного плана, увы, у молодого человека пока не было, да и не могло быть — сначала нужно все осмотреть, прикинуть… Саша обнаружил еще троих вахтенных и целый ряд прожекторов, укрепленных на рубке. Включают ли их? Или не считают нужным привлекать излишнее внимание?
— Эльмунд, ты вчера здесь никакого сияния не заметил?
— Чего, мой вождь?
— Ну, сияния… такого, нестерпимого, вроде бы как солнце.
— Не, ничего такого не заметил.
Ага, значит, все-таки не включают. Или…
— А темно было?
— Да не очень.
Значит, ночью очень даже можно… вполне.
А если у них камеры? Приборы ночного видения? Это тоже не нужно сбрасывать со счетов. Права на слишком большой и неоправданный риск молодой человек не имел, ведь, кроме него, никто не сможет спасти пленников. Рисковать, конечно, было нужно — но только в меру. Хотя а что вообще такое — риск в меру? Кто эту меру знает? И какой же это, получается, риск?
Саша поежился. В голове почему-то бродили всякие посторонние мысли, цепляясь друг за друга, словно репейник за собачью шерсть. При всей своей подготовке молодой человек не считал себя Рэмбо, совершенно справедливо полагая, что не справится с тремя десятками вооруженных головорезов. Слишком уж их много! И слишком мало для того, чтобы проникнуть на судно и прикинуться ветошью: дескать, я новый повар, здрасьте! Нет, тут такие штуки не пройдут, чужак будет замечен. А передвигаться по траулеру незаметно под силу только придуманным Голливудом ниндзя.
Саша даже не выдержал, засмеялся: вот был бы он человек-паук или Бэтмен. Никак нельзя рисковать ни собой, ни профессором, ни тем более Катей. Господи, да как же все-таки быть-то? Затесаться в лупанарий под видом девочки, пробиться «в шатры», придушить клиента, переодеться и… Да, мечты, мечты. Беспочвенные фантазии!
— Хевдинг, смотри-ка, лодка!
Александр повернул голову и увидел только что отваливший от берега шестивесельный челн, в котором, кроме гребцов, сидели еще человек пять, судя по одежде, местных. Похоже, особо доверенные…
Вот приткнулись к борту. Смех! Им сбросили трап, и двое залезли на борт. Поднимают какие-то амфоры, кувшины — вино? Очень на то похоже, вон уже сколько на палубе народу скопилось. Хлопают местных по плечам, хохочут…
Черт!
А это кто еще? Худенькая фигурка. Босиком, в шикарном вечернем платье, правда, уже несколько пообносившемся — даже отсюда видно.
Катя! Господи, Катя! Жива…
Кто-то притащил поднос, стаканы. Тут же и разлили вино, прямо на палубе. Катерину тоже угостили…
А где же профессор? Может быть, расхворался? Застарелый ревматизм, артрозы-артриты.
Выпили… Вышел какой-то высокий бородач — раскричался, прогнал всех. Так, видно, для порядку. Тоже выпил с местными. Распрощались. Лодка отвалила от судна и поплыла обратно…
— Челнок какой интересный, — негромко произнес Эльмунд.
— Что-что?
— Говорю, лодка не совсем обычная. Зачем, к примеру, синяя полоса по всему борту?
— Для красоты…
Хевдинг тут же сообразил, что сморозил глупость — понятие красоты в эту эпоху стояло далеко не на первом месте. Зачем, к примеру, украшать вышивкой подолы и воротники туник, рукава? Для красоты? А вот и нет! Для оберега от враждебных потусторонних сил. И на ладьях именно для этого ставили на форштевнях резные, нередко устрашающие фигуры, снимая их, когда приставали к незнакомому берегу, чтобы не беспокоить своей наглостью чужих богов. Ничего в этом мире не было просто так, всего лишь для красоты! Вот и эта синяя полоса…
— Эль, ты на других ладьях такую полосу видел?
— Нет, не видал. Хотя… Вон, на снеккье, точно такая же! Только ее плохо видно.
Понятно!
Никакая это не «красота» и не метка для того, чтоб не украли. Это знак: «свои»!
Славно-то как… Теперь можно и рискнуть!
Итак, нужна хорошая большая лодка, скажем, через три дня… А еще верные люди (с ними не будет проблем, в конце концов, хватит и троих, плюс нанятые гребцы) и четверть амфоры синей краски. А вот это загвоздка! Надо хорошенько подумать, где взять. Ммм… Купол! Купол базилики Святого Феофилакта! Его ведь должны бы подновлять.
Они вернулись домой к вечеру, грязные, усталые, но вполне довольные. Александр хотел было посетить термы, но потом раздумал и выкупался прямо в атриуме, в бассейне, куда попадал через квадратную дыру в крыше холодный дождь. Вода была замечательной, бодрила.
Эх, хорошо!
Выбравшись на облицованный узорчатой мраморной плиткой пол, молодой человек с удовольствием растерся поданным Эльмундом покрывалом. Оделся, скосил глаза на мальчишку:
— Ну? А ты так и будешь грязным?
И, не слушая никаких возражений, столкнул парнишку в бассейн:
— Купайся!
— Но, мой вождь, у меня даже нет запасной туники.
— Дам тебе плащ, а одежду свою высушишь у жаровни или на кухне, я скажу Гавриилу.
Старик управляющий лишь посмеивался и качал головой: что поделать, варвары, они варвары и есть! Правда, к Эльмунду он относился очень хорошо, прямо как к собственному внуку. Ведь парень-то был католик, как и сам Гавриил.
— Давай свою одежонку, юноша. — Управитель подошел к бассейну и поклонился Саше. — Уж высушу. А тунику могу дать и свою… Почти новую, чистую.
— Ничего, любезнейший, он и так обсохнет. Маргон, мой слуга, еще не появился?
— Нет, господин. Он должен скоро прийти?
— Должен бы.
— Тогда я пока не буду запирать ворота на засов.
Хевдинг сразу же после прибытия отправил Маргона в храм договориться насчет синей краски и теперь ждал его возвращения.
В ожидании Саша с Эльмундом сели за стол: пили вино, только подогретое и разбавленное. Мальчишка расслабился, раскраснелся и словно бы невзначай сказал, что может запросто перестрелять из лука всех злодеев, что осмелятся показаться на палубе «черного судна».
— Вот прямо с той скалы и перестреляю, ну, там, где мы прятались.
Хевдинг усмехнулся: а что, не такая уж и плохая идея. И тут же спросил, где это Эльмунд научился так хорошо стрелять.
— Да уж, были учителя… — Парнишка поник плечами, но тут же встряхнулся. — Помнишь, мой вождь, ты спрашивал, где я жил после смерти матери? Так вот, у нашей семьи был один хороший знакомый, некто Умман. Он помогал доставать оружие, если надо было, прятал повстанцев, особенно когда их искали. Говорят, тогда многие выступили против Гейзериха-рэкса, особенно католики. А ведь моя матушка и я… И вот этот человек, оказавшийся разбойником, избавил меня от казни, а матушку не сумел. А уж в его шайке я делал все, что скажут… Бывало всякое.
— Постой, постой, — насторожился Саша. — Ты сказал, Умман? Такой темнолицый, сутулый?
— Ну да, сутулый, — Эльмунд махнул рукой. — Его так все и зовут — Умман Сутулый.
— Ах вот как? Ясненько…
Что-то громыхнуло за чуть приоткрытой дверью.
Хевдинг потянулся к мечу:
— Кто здесь?
Дверь скрипнула.
— Это я, господин Александр. Пришел доложить насчет краски.
— А, Маргон! Так заходи, что там мнешься? Ну? Как наши дела?
— Договорился. — Парень устало сел на пол, скрестив ноги, и Саша сунул ему в руки кружку с горячим вином. — Отец Гермонт, причетник, согласен продать нам немножко оставшейся после ремонта краски. Я ему сказал, что хватит и четверти амфоры.
