Для человека двадцать первого века здесь нет абсолютно ничего привычного. А это страшно, когда исчезают привычный комфорт, привычный режим, привычные маршруты. Страшно, даже когда все это исчезает временно и ты точно знаешь, что вскоре все опять вернется.
Почему молодые люди боятся служить в армии? Не только из-за дедовщины и прочего… Боятся, что пускай ненадолго, но исчезнет окружающий их знакомый мир. Кстати, жители небольших городков и сел, успевшие пожить сами по себе, привыкают к таким изменениям куда легче, нежели избалованные горожане, чей мир со школы — с детского сада даже — по мере взросления практически не менялся.
А тут вдруг — такое! И что значит для человека осознать, что его мир рухнул, исчез во мраке времен, словно морок? Исчез, чтобы никогда больше не вернуться! Станешь тут потерянным. Запросто можно с катушек съехать.
Современный городской человек привык, что власти и общество заботятся о нем, всячески оберегают: права человека, свободы и прочий там гуманизм.
А в раннем Средневековье ничего подобного нет! Жизнь человеческая стоит полушку, и права — только у сильного, а в одиночку или без покровительства не то что ничего не добиться, но и просто не выжить. Привычная грязь, отсутствие даже подобия гигиены и комфорта. И образ мыслей совершенно другой, не похожий на тот, к какому привык человек века двадцатого.
В этом мире невозможно стать своим!
Вот Саша: вроде бы вождь, а все же не такой как все, странный. Ведет себя не так, как положено хевдингу, — не пьянствует дни напролет, никого не унижает, не бьет, не убивает просто так, для порядку, чтоб место свое знали. Александр чувствовал, как все с большим недоверием смотрят на него «верные дружинники», все чаще шепчутся, обсуждают. Хотя они по-своему очень хорошие люди, и хевдинг, что тут скрывать, сильно к ним привязался.
Взять хоть Оффу. Верзила, с виду — валенок валенком, однако далеко не глуп и себе на уме. Однако при этом есть в нем некое благородство. Гислольд — белокурый красавчик, модник, но вместе с тем очень преданный и в чем-то наивный парень. Фредегар очень застенчив, и эту свою застенчивость пытается прятать под напускной грубостью. Рутбальд — скромник, не любит выделяться, вообще быть на виду. Он как все. Все сейчас с Александром-хевдингом, и он с ними. Уйдет кто-нибудь — тут и Рутбальд заколеблется.
Верная дружина… Эх, побыстрее надо заканчивать с ними дела, побыстрее!
Размышляя, Саша следил за разгрузкой, наблюдая, как бегали по сходням и причалу носильщики, перетаскивая привезенное зерно на возы. Много было возов и много кораблей, доставивших контрабанду, а освещали пристань лишь тусклая луна, звезды да неровные сполохи факелов.
Управились, как и говорил Клавдий, засветло. Небо на востоке как раз начинало алеть, когда Александр приказал команде отдать швартовы.
Подняв зарифленный парус, «Голубой дельфин», осторожно лавируя, выбрался из гавани и взял курс на запад.
Оранжево-алая полоса восхода быстро догоняла стремительный силуэт корабля, черные волны постепенно становились палевыми, розовато-сиреневыми, голубыми… Отправив дружину спать, Александр встал у румпеля, с наслаждением вдыхая свежий утренний воздух. Дул попутный ветер, хороший и в меру сильный, и керкур, выгнув парус, летел по разноцветной радуге волн, словно на крыльях. Летел…
Вот только куда? В Карфаген? А нужно ли туда было?
Наверное, все-таки нужно…
Саша пытался размышлять на эту тему, но все мысли сходились сейчас к одному — к парашютисту. Вот уж действительно потерялся. Судьба…
Жаль бедолагу, поди, его уже и в живых нет. Да если бы и был, Саша вовсе не собирался искать его в Риме — все равно что иголку в стоге сена. Ну не повезло парню, бывает.
Проведя в обществе варваров много времени, Александр уже начинал смотреть на многие вещи так же, как и они. Человеческая жизнь? На все воля богов или Господа. Человек — лишь игрушка в руках могущественных сил и сам по себе вообще ничего не значит. И его жизнь, жизни Оффы, Гислольда, Фредегара, всех местных — тоже ничто. Только не Кати! А парашютист — чужой человек. Какое до него дело?
~~~
— О чем задумался, хевдинг? — прокричал от форштевня Гислольд. — У тебя сейчас было такое лицо, словно ты уже придумал план мести!
Хевдинг расхохотался:
— Все правильно, дружище! Только об этом я в последнее время и думаю.
Корабль летел по волнам быстрокрылой чайкой, пел ветер в снастях, и падали на палубу белые пенные брызги. А молодой человек все стоял и думал. Именно о том, о чем сейчас высказался Гислольд. Гляди-ка, какой умный!
Месть… Это для них месть, а для него, Саши, — важнейшее на свете дело!
Молодой человек давно уже остро сожалел о том, что рванул в прошлое вот так — импульсивно, поддавшись эмоциям. Рассуждая здраво, нужно было бы чуть подождать, хоть как-нибудь подготовиться… Ну и как бы он подготовился? Автомат бы прикупил? В чужой стране? Ну да, как же.
Да и что толку во всех этих глупых стрелялках? Ну, один раз можно дать жару, другой, а потом местные люди, далеко не дураки, быстро смекнут, что к чему. И столь же быстро начнут действовать. Провались в прошлое самый современный танк — и у экипажа не будет шансов не только на какие-то события повлиять, но и просто выжить. Ведь нужны продукты, вода и прочее. А варвары — мастера устраивать засады.
То же самое касается и корабля. Почему «Тремелус» так стремился именно сюда, в Карфаген или куда-то рядом? Да потому что никакое судно здесь не сможет оставаться незамеченным! Кто-то все равно что-то прознает, кого-то потянет на подвиги, местные пираты рано или поздно попытаются уничтожить непонятный корабль, команда которого, конечно же, легко отобьет натиск. Один раз, другой… На третий-четвертый варвары станут хитрее. Нападут ночью, попытаются отравить воду в ближайших источниках, просто не дадут жить. Никаких шансов.
Если только злодеям из будущего не помогает кто-то из местных. И этот «кто-то» должен иметь немалую власть. Чтобы охранять, снабжать, способствовать. И военные здесь, в прошлом, уже были. Иначе б откуда взялись подозрительно новые «артефакты» в лавке барыги Жано? И те люди, с которыми Жано связан, заключили контракты на очень крупные суммы и обещали их очень скоро внести. А профессор Арно утверждал, что злодеи лишились не только своего былого влияния, но и средств. Проще говоря, едва сводили концы с концами. И вдруг какие-то надежды на несметные богатства… Откуда?
Отсюда, откуда ж еще!
Слово «вандализм», возникшее в эпоху Великой французской революции, означает грабеж. Вандалы Гейзериха в начале лета 455 года разграбят Рим, да так, что само название этого народа станет нарицательным. Огромные, непостижимые воображению ценности достанутся королю Гейзериху и его людям… и не только им? Злодеи из будущего наверняка заключили союз с Гейзерихом! Продемонстрировали свои возможности, и…
Да, все так и есть. Не могут столь приметное судно и его экипаж существовать независимо от внешней среды, если у них нет местной поддержки на самом верху!
Александр пригладил растрепанные ветром волосы, вспоминая, как год-два назад, после всех прошлых приключений, рыскал по Интернету в поисках информации и наперегонки с супругой читал умные книжки. Обоим любопытно было, куда же их тогда все-таки занесло. И про Карфаген прочел, и про вандальскую Африку, про варваров, римлян, Великое переселение народов и многое другое, И теперь вдруг вспомнил: была ведь в государстве Гейзериха какая-то явная несуразность. Уж слишком рано оно становилось централизованным, крепким, а ведь до эпохи абсолютизма еще более тысячи лет! Тысяча двести, точнее. Людовик Четырнадцатый, Король-Солнце, еще не скоро родится.
Гейзерих уже использовал все то, что когда-то — через века! — появится в будущем. Был настолько прозорлив или кто-то помог, научил, подсказал? В таком случае следует признать: сотрудничество получалось взаимовыгодное. Иначе Гейзерих уничтожил бы незваных пришельцев. Всего-то потеряв несколько сотен, пусть даже тысяч жизней своих подданных? Тьфу!
