— И куда лучше Галлии!
Александр расхохотался и обнял парней:
— Рад, что вам понравилось! Вне всяких сомнений, вы обретете здесь все, что пожелаете: бурную, полную схваток и подвигов жизнь, славу и достойную смерть… Или даже богатство. Почему бы и нет? Думаю, куда лучше быть здоровым, но богатым, чем бедным, но больным!
Гислольд довольно кивнул:
— Мудро, мой вождь! Поистине мудро сказано.
Осеннее солнце, по-африкански яркое, отражалось в белых стенах домов и базилик. Повсюду, на углах улиц и в садах, росли смоковницы, дубы и пальмы. На бескрайних полях за городом, золотясь, созреем урожай. Синее море казалось белым от парусов рыбачьих лодок.
Житница! Имперская житница. Вне всяких сомнений, за такую богатую землю стоило побороться!
~~~
Не то чтобы Александр очень надеялся на бутылки. Но все же использовал любую возможность хоть что-то узнать. Именно поэтому и явился назавтра в «Скользкий угорь» один, рано утром — не хотелось привлекать внимание свитой.
Солнце едва встало и еще не набрало дневную силу, впрочем, вполне смягчавшуюся морем. Сейчас умиротворенное светило казалось ангельским личиком, симпатичным мохнатым одуванчиком, просящимся в венок к какой-нибудь местной деве. Славное выдалось утро: в меру прохладное, в меру теплое, с легким бризом, что гнал по светло-синему небу белые редкие облачка.
Народу на улицах было уже довольно много, в эту эпоху люди вставали рано. Покрикивая на возчиков, спешили на рынок солидные купцы, их обгоняли мелкие торговцы, тащившие свой нехитрый товар прямо на плечах, в больших плетеных коробах. Не теряя времени даром, продавцы деловито выкрикивали, как бы мы сейчас выразились, рекламные слоганы:
— А вот зелень, зелень — укроп-седьдерей, петрушка-лук-порей!
— Сыр, сыр, сыр — мыши не проели до дыр!
— Спеши-налетай, воду свежую покупай!
— Рыба-рыбка, налетай, покуда дешево!
Проходивший мимо люд: артельщики, портовые рабочие, месильщики глины, каменотесы, носильщики, мальчишки, спешившие на рынок служанки, степенные, сидевшие на высоких возах крестьяне — на рекламу ловился мало, больше подшучивал.
— Эй, Гарпигона! А у тебя рыба-то снулая!
— Сам ты снулый! Глаза б на тебя не смотрели, ну надо же, такое сказать! Тьфу!
— Разносчик! Водоно-ос!
— Ай?
— Водица-то у тебя откуда, парень?
— С горных вершин!
— А судя по запаху — с болота! Сам такую пей, оборвыш!
Артельщики, несущие пилы, стамески, топоры, довольно смеялись. Мальчишка-водонос, ничуть не обидевшись, показал им язык и побежал далеко вперед, нагоняя зеленщика и чернявую служанку с большой корзиной.
— А вот водичка! Угостись-ка, матрона!
— Сам ты матрона! — Возмущенная служанка едва не огрела парнишку корзиной. — А я девушка честная.
— Таких девушек, поди, на том свете заждались! — грубо скалили зубы возчики. — Юбку-то подбери, чего подолом пыль собираешь?
— Ой! — Служанка, дебелая, лет тридцати девица, наклонилась…
К смеющимся возчикам тут же присоединились купцы и все остальные:
— Ай, не ловилась бы ты на их удочку, девка!
— Зеленщик, эй, зеленщик… Да что ты так спешишь-то? Много ли за укроп возьмешь?
— Два денария пучок!
— Нет, ну вы слышали? Совсем, что ли, сбрендил?! Креста на тебе нет, хапуга! А вот я тебя сейчас угощу корзинкой… Ах ты, змей!
Змей-зеленщик стыдливо отвернулся и юркнул в ближайшую подворотню.
— Вы только посмотрите на него, люди добрые! Вот так зеленщик!
Чертов зеленщик шагал позади Саши, невольно привлекая внимание к столь важному господину. Хотя, конечно, хевдинг замаскировался как мог, надев длинную, с капюшоном, пенулу. Кстати, точно такую же, как вот у этого рвача-зеленщика.
— Ну дает Гарпигона! — одобрительно восклицали возчики. — Лихо ты этого торгаша отделала!
— Будет в следующий раз знать, как цены задирать! Не наш он, я его раньше не видела.
— Мало ль ты кого раньше не видела, Гарпигона!
— Лихо отбрила!
Гарпигона, коренастая старуха с темным лицом и горбатым носом, довольно щурилась и, ухмыляясь, приговаривала:
— Не наш этот зеленщик, не наш!
В свежем утреннем воздухе, казалось, еще висели дрожащие звуки не так давно отзвонивших заутреню колоколов. Дул почти невесомый бриз. Финиковые пальмы и кипарисы ласково шелестели кронами. На углах повара уже начинали разжигать жаровни, и восхитительный запах жареных каштанов плыл, казалось, над всем городом.
Саша замедлил шаг и, сглотнув слюну, обернулся:
— Каштаны у тебя почем, парень?
— За дюжину медяху дай, господин!
— За дюжину — медяху? Годится!
Довольный, хевдинг прикупил только что зажаренных каштанов, заботливо завернутых продавцом в лопух, подкинул один на ладони… Горячо! Очистил…
Поблизости снова мелькнул зеленщик в пенуле, опасливо высунул из подворотни нос. Видать, побаивается острой на язык рыбницы Гарпигоны.
Доев каштаны, молодой человек свернул к харчевне, где с порога увидавший его служка уже тащил кувшинчик с вином:
— Выпьешь, мой господин? Отличное вино. Разбавлять, как видно, не надо?
— Не надо, — усевшись за стол, ухмыльнулся Саша.
Только отпил…
— А вот укроп-сельдерей, петрушка, лук-порей… Не надобно ли?
Зеленщик! И зачем он приперся? Думает, здесь его товар задорого купят? Вот уж вряд ли, трактирщики — люди ушлые, наверняка все берут оптом.
Неприятный тип этот торговец: вон как сверкнули под капюшоном глаза! А лица не видно — в тени.
— А, это ты! — Гелевк Умбонец обрадовался зеленщику, как родному. — Заходи, заходи… Что на этот раз принес? Лучок-чесночок? Купим! Давай проходи на кухню…
Обернувшись, Гелевк сделал виноватое лицо: мол, что поделать, придется подождать, уважаемый господин, зеленщик этот так некстати приперся.
Саша махнул рукой — ладно уж, подожду.
Парень явился уже минут через пять… С двумя бутылками из-под пепси на деревянном подносе. С поклоном поставил поднос на стол:
— Как ты и просил, мой господин. Про цену уговор не забыл?
— Не забыл, — Александр полез в висевший на поясе кошель и быстро вынул деньги. — На вот, возьми.
Первая бутылка оказалась пустой, зато вторая…
Дрожащими от нетерпения руками молодой человек вытащил свернутый в трубочку листок в мелкую клетку, видать, вырванный из блокнота.
Это уже тринадцатое мое письмо, милый.
Господи!
Саша даже закрыл глаза, посидел немного, словно бы опасаясь, что написанная до боли знакомым почерком записка вдруг растворится, исчезнет.
Нет! Не исчезла!
Брюно (он здесь за главного, на редкость неприятный тип) после Гибралтара разрешил нам с профессором гулять на палубе, правда под бдительным присмотром охраны, Я кидаю бутылки в море около каждой гавани. Хотя надежды мало, но все же пусть лучше она есть, чем нет. Идем быстро, и днем и ночью. «Тремелус» — это не баржа, а слегка переделанный траулер. Профессор должен завершить на нем какие-то важные работы, связанные с генератором, но позже, сейчас они куда-то очень спешат. Куда — не знаю, но все предвкушают какой-то жирный куш. До Гибралтара нас держали взаперти, со мной беседовал Брюно, сказал, что я должна повлиять на профессора, что это в моих интересах. Я согласилась для вида. Писать тебе не боюсь — здесь никто не знает русский. Теперь главное: меня похитили люди жестокие и готовые на все. Все местные суда расстреливают при первом же приближении. Экипаж — человек тридцать, у многих автоматы Калашникова, гранаты. Еще есть четыре крупнокалиберных пулемета и небольшая скорострельная пушка, Наверное, имеются и базуки или что-нибудь подобное. Кроме Брюно (он обмолвился профессору про Гибралтар) командуют еще Аристид и Эмиль — все трое, судя по выправке, военные, бывшие офицеры. На том заканчиваю, надеюсь, мы скоро увидимся, милый. Верю в тебя, с приветом,
Катя
С приветом, Катя!
