Я мог бы выстрелить по сотне зайцев, и сто раз не попал бы в них из своего ружья.

От каких мелочей все зависит! Если бы не эти полдюйма земли, у меня в охотничьей сумке лежали бы два или три зайца и я был бы королем облавы!

Вот на эту землю юношеских воспоминаний я и возвращался мужчиной, по-прежнему страстно любящим охоту и всегда плохо спящим в ночь, которая предшествует открытию охоты.

На этот раз я оказался во главе колонны — моего сына, Маке и моего племянника.

Моего сына вы знаете.

Маке вы знаете.

Но вы незнакомы с моим племянником.

Мой племянник в то время был высоким или, вернее, длинным парнем пяти футов восьми дюймов ростом, и он легче, чем верблюд из Священного писания, пролез бы в игольное ушко.

Каждому человеку соответствует какое-либо животное.

Среди животных мой племянник относился бы к отряду голенастых.

Его зовут Альфредом.

Во время охоты его сопровождал пес по кличке Медор.

О, Медор! Медор достоин поклонения.

И как Медор подходил Альфреду и как Альфред подходил Медору!

С тех пор как Альфред потерял Медора, он и сам уже не тот.

Альфред был то, что называется славный стрелок: он убивал трех животных из четырех.

А Медор!.. Никогда ни одной оплошности, ни одной ошибки, ни разу не сделал стойку на жаворонка.

Когда открывался сезон, мы начинали охоту как можно раньше, в пять часов утра, и Альфред становился в ряд с другими охотниками.

Но это была всего лишь уступка общественному мнению.

Альфред исчезал в первой же роще, в первом же песчаном перелеске, за первым же пригорком.

Мы видели, как он уходит вместе с Медором, который охотился в двадцати шагах впереди него.

В полдень, во время привала для обеда, мы снова видели Альфреда: он вышагивал, все так же равномерно выбрасывая длинные ноги.

Это был настоящий циркуль землемера, отсчитывающего метры.

Успокоившийся Медор шел рядом с хозяином.

Альфреда знáком приглашали пообедать с остальными, но он издали показывал кусок хлеба и бутылочку водки, качая головой и поясняя тем самым, что он рассматривает наш обед как сибаритство, недостойное настоящего охотника; затем он снова скрывался.

В пять часов все возвращались.

Пересчитав охотников, выясняли, что недостает одного Альфреда.

В семь часов, встав из-за стола, все выходили за ворота фермы подышать свежим воздухом и послушать куропаток.

И тогда тот, кто был наделен самым острым зрением, издавал восклицание.

На горизонте, на фоне красного заката, виднелся Альфред, по-прежнему отмерявший метр каждым шагом; только Медор, утром бежавший в двадцати шагах впереди него, в полдень шедший рядом с ним, вечером плелся в двадцати шагах позади него.

Поздней ночью охотник и пес возвращались на ферму.

Альфред неизменно приносил тридцать пять куропаток, десять перепелок, трех-четырех кроликов, двух-трех зайцев, а часто сверх того еще и пару коростелей.

Все это он нес в своей охотничьей сумке, не хвастаясь и не скромничая.

Этого хватило бы на три ягдташа, а его сумка казалась наполовину пустой.

Должно быть, Альфред восхитительно укладывал чемоданы.

Он извлекал животных одно за другим, приглаживал перышки и укладывал добычу на стол, начиная с мелкой и кончая крупной.

Операция продолжаюсь около четверти часа.

Мы считали дичь.

Оказывалось штук пятьдесят или шестьдесят.

После этого Альфред неизменно говорил:

— Ну, я думаю, настало время немного привести себя в порядок.

И прежде чем поесть, Альфред поднимался в свою комнату, чтобы надеть полосатые носки, лаковые туфли, тиковые брюки и куртку, повязать на свою длинную шею галстук нежной расцветки, шириной в палец и провести — несомненно, это была гигиеническая мера — по редким волосам щеткой, в которой волосков щетины было больше, чем волос на голове Альфреда.

Тем временем мы рассматривали добычу: примерно на четвертой ее части не было ран.

Эта часть была добычей Медора.

Ни одна собака не брала или не позволяла хозяину взять кролика в норе или перепелку из-под стойки так, как Медор.

На следующий день все повторялось, пыл собак и охотников понемногу угасал, но только не у Альфреда с Медором.

В тот день Медор на склоне лет и Причард на заре жизни должны были сразиться между собой.

Если бы они состязались в беге, Причард, безусловно, победил бы.

Едва выйдя за ворота фермы, Причард поднялся по откосу канавы, оглядел окрестности своими горчичными глазами, хлеща воздух своим султаном, и внезапно устремился к зарослям клевера.

Напрасно было кричать и свистеть ему: глухой, словно Смерть у Малерба, Причард заткнул уши и предоставил нам надрываться.

Углубившись в заросли на треть, он резко остановился.

— Надо же! — произнес Альфред, с глубоким презрением смотревший на него. — Похоже, он делает стойку!

— А почему бы ему не делать стойку? — спросил я.

— Черт возьми!

Александр скручивал папиросу; он уже собирался ее отложить, чтобы прийти вовремя.

— О, можешь не торопиться, — сказал я ему, — зажги ее.

И Александр, закончив скручивать, заклеил и затем зажег свою папиросу.

Причард стоял словно каменный.

— Посмотрим, что там, — предложил Альфред.

Мы направились к зарослям клевера.

Нас отделяло от Причарда расстояние примерно в четыреста шагов.

Мы подошли к собаке вплотную.

Причард не шевелился.

— Пройди перед ним, — сказал я Александру.

Александр прошел перед ним: никакого движения.

— Твоя собака косит! — сказал Александр.

— Как это косит?

— Да: она смотрит на Мориенваль, не горит ли Пьерфон.

— Ну, а ты взгляни себе под ноги, и внимательно; посмотришь, кто выскочит.

Я не успел договорить, как выбежал молодой заяц.

Александр выстрелил по нему — заяц упал.

Причард не шелохнулся.

Только он перестал косить: глаз, смотревший на Мориенваль, не горит ли Пьерфон, присоединился к тому, который смотрел на Пьерфон.

— Болван, — сказал ему Альфред, отвесив пинок чуть пониже султана, — ты что, не видишь, что он убит?

Причард обернулся с видом, означавшим: «Сам ты болван!» — и продолжал держать стойку.

— Каково! — сказал Альфред.

— Разве ты не видишь, — спросил я, — что он стоял над двумя зайцами сразу, что один побежал к Александру, а второй сейчас бросится под ноги Маке?

Я не успел закончить, как второй заяц выбежал в свою очередь, как будто только и ждал моих распоряжений.

Маке первым выстрелом промахнулся, а вторым его убил.

— Пойдем, Медор, пойдем! — позвал Альфред.

И он направился к Мориенвалю.

— Прекрасно! — сказал я Александру. — Альфред отправился совершать свой набег, до вечера мы его не увидим.

— Утратив его, утешимся надеждой, что он не вернется, — ответил Александр.

И он положил зайца в свою охотничью сумку.

Маке поступил со своим точно так же.

— Все равно, вчетвером с двумя собаками все шло как нельзя лучше, а втроем, всего с одной…

— Я считаю, что Причард один стоит двоих, — сказал Маке.

— А где он? — спросил Атександр.

Мы огляделись.

Причарда не было.

В это время наше внимание привлек выстрел Альфреда, только что скрывшегося за лиственницей.

За этим выстрелом последовал крик: «Ищи, Медор, принеси! Ищи!»

— Вот Альфред и начал охотиться, — сказал Александр.

Пока Александр и Маке перезаряжали ружья, крики Альфреда, вместо того чтобы смолкнуть, только усилились.

— Посмотри-ка, — сказал я Александру, — да посмотри же!

Александр взглянул туда, куда я показывал.

— А-а! — сказал он. — Причард поймал куропатку.

— Он не поймал ее, он ее украл.