французский романист отнес легенду о Chorea Gigantum, рассказанную Гальфридом о брате его Аврелии Амброзии: наоборот, он перенес иные рассказы с Утера на сына его Ар
тура, который становится отныне любимым образом рома
нистов. Отношения к нему Мерлина остаются такие же, как
и к его предшественникам; они даже становятся теснее. К Ар
туру он особенно расположен, оберегает его советами, но его
1 В этот самый день, клянусь,
Случилось в доме короля большое горе
С королевским царедворцем.
Ведь королева, сказать по правде,
Соблазняла его своим телом.
Ее бы и казнить, а не невиновного:
Царедворец то — женщина,
Только в мужском обличье ( староангл.).
172
К О Р О Л Ь Б Ы Л О Г О И Г Р Я Д У Щ Е Г О
так же трудно приручить, как и прежде: демоническая нату
ра, он ревнив к своей свободе, капризно меняя свой облик, исчезая ненароком, чтоб явиться на помощь в минуту опас
ности. Эксплуатируя в подробностях старый мотив, рома
нист не дал своему воображению разыграться до забвения
основного типа.
Чтобы открыть смысл этих отношений Мерлина, необ
ходимо остановиться на той таинственной роли, какая от
ведена во всем этом сказании драконам. Дракон является в
воздухе метеором, чтобы возвестить смерть Аврелия Амб
розия; от него царь Утер назван Пендрагоном; дракон ста
новится воинским знаком, победоносным знаменем, кото
рое нередко носит сам Мерлин; Артур видит во сне борю
щихся дракона и медведя; о борьбе красного и белого
дракона мы не раз упоминали и даже сравнили ее с другой
мистической распрей, источник которой следует искать в
одной из отреченных легенд средневекового христианства.
К этому предположению мы присоединим теперь другое: драконы Вортигерна и вообще всего мерлиновского сказа
ния не объясняются ли из того же апокрифического цикла, к которому мы думаем приурочить и фигуру самого Мер
лина? Вспомним дракона Асмодея, которого в немецком
стихотворении XII в. Соломон поймал у источника, опоив
его вином. В одном валлийском mabinogi, вероятно отно
сящемся к саге о Мерлине, хотя он сам и не назван, встре
чается та же черта. Рассказывают, что остров Британию
посетило неведомое горе: раздавался такой страшный, ог
лушительный гром, что люди глохли, женщины рожали
преждевременно, у девушек и юношей отнимались чувст
ва, падали звери и хирели деревья. Король Британии Ллуд
не знает никакого средства спасения, пока брат его Лле
велис не указывает ему, что гром происходит от великой
173
М И Ф О Л О Г И Я Б Р И Т А Н С К И Х О С Т Р О В О В
борьбы, поднявшейся между драконом острова и другим, принадлежащим чуждому народу. Каждый год, в ночь пер
вого мая, последний напрягает все усилия, чтобы вытес
нить противника, который в ярости и отчаянии испускает
слышанный тобой вопль. «Вели отыскать средоточие ост
рова и выкопать яму, поставь большой сосуд с медом, на
крой его платом и стереги. Ты увидишь, как оба дракона
поднимутся в воздух и начнут сражаться; когда же они ус
танут, то спустятся в образе свиней на полотно, чтоб на
питься меду. Тогда опусти их вместе с полотном на дно со
суда, где они заснут (опившись), и, завернув их, вели за
рыть глубоко под землю в самой уединенной части твоего
государства». Как только это сделали, бедствие прекрати
лось, продолжает далее валлийский mabinogi, который мы
потому не считаем достоянием специально кельтской саги, что большая часть mabinogion оказалась, наоборот, переве
денной из позднейших французских романов, на что и
было указано в своем месте. Таким образом, они не только
не открывают нам более древнего источника саги, но в ка
честве показаний второй и даже третьей руки могут быть
употреблены в дело лишь в немногих случаях, когда они
одни сохранили подробности, опущенные в дошедших до
нас французских текстах.
По счастью, мы можем не прибегать к этому средству в
данном случае. Чтобы иметь право отождествить Мерлина
с Асмодеем Китоврасом, интересно было бы к остальным
чертам сходства подыскать: не рассказывалось ли о Мерли
не, что он был пойман той же приманкой, как его апокрифи
ческие первообразы? До сих пор мы знаем, что Мерлина
искали Вортигерн и Ганеида, что его приводили к ним на
сильно, даже в оковах; романы особенно часто возвращают
ся к черте, намеченной уже в «Жизни Мерлина», что он
174
К О Р О Л Ь Б Ы Л О Г О И Г Р Я Д У Щ Е Г О
любит пребывать у источников — место действия Асмодея
Китовраса и дракона, опоенного Соломоном. Остальное до
скажет нам эпизод из «Le Roi Artus»1, анонимного продол
жения романа де Борона. Эпизод этот сильно потерпел от
пересказчика и, по нашему мнению, не у места: ему бы сле
довало стоять в самом начале мерлиновой легенды.
Начну с введения. Мерлин оставил на время Артура и
перенесся в леса Романии. В Риме царил тогда Юлий Це
зарь, у которого была жена большой красоты, но распущен
ных нравов; она держала при себе двенадцать красивых юно
шей, одетых в женские платья. Они казались женщинами —
так искусно умела императрица сводить с их подбородка
начинавшийся волос; они считались ее фрейлинами, и она
разделяла с одним из них царское ложе всякий раз, как им
ператор удалялся из Рима. При том же дворе жила Адве
набль (Advenable), дочь какого то немецкого герцога; когда
отец был изгнан из своей земли, она также удалилась, одев
шись в мужское платье, чтобы избежать опасностей путе
шествия. Впоследствии, найдя эту личину удобной, она в ней
осталась; все ее принимают за мужчину, она посвящена в
рыцари, а император делает ее даже сенешалем Романии.
Она зовет себя Гризандолем.
Раз ночью императору виделся страшный сон. Ему
представилась перед дверьми дворца огромная свинья, меж
ду ушей у нее был золотой обруч; длинная щетина спуска
лась до земли. Ему казалось, что он ее где то видел и кор
мил, но он не помнил, чтобы она ему принадлежала. Пока
он оставался в раздумии, трое волчат (или 12 львят) вышли
из покоев и соединились со свиньей. Ему чудилось далее, что он сам обратился с вопросом к своим баронам: что ему
1 «Король Артур» ( старофр.).
175
М И Ф О Л О Г И Я Б Р И Т А Н С К И Х О С Т Р О В О В
делать с нечистым животным, отдавшимся волчатам? Те
отвечали, что его надо сжечь. Тут он проснулся, и хотя виде
ние сильно его беспокоило, не сказал о нем никому, так как
он был мудр. На другой день, когда все сидели за столом, олень необыкновенной величины, с пятью рогами на голо
ве, с передними ногами белыми, как снег, промчавшись по
улицам Рима, ворвался в обеденную залу. Это был Мерлин.
Он опрокидывает со стола кушанье и посуду и затем, пре
клонив колена перед императором, говорит: «О чем заду
мался Юлий Цезарь? Ему хочется знать, что предвещает его
видение; но оно будет изъяснено лишь диким человеком».
И он снова пускается в бегство, запертые двери отворяются
перед ним чудным образом, он ускользает от погони. Импе
ратор сильно опечален, велит объявить по всем областям
Романии, что кто приведет ему того оленя или дикого чело
века, станет супругом его дочери и получит в приданое пол
царства. Вместе с другими отправилась на поиски и Гризан
доль Адвенабль, как всегда, переодетая мужчиной. Здесь, собственно, начинается тот эпизод, о котором мы упомяну
ли выше.
Восемь дней блуждает Гризандоль по лесам вокруг Рима; на девятый чудный олень предстал перед нею и проговорил
человеческим голосом: «Адвенабль, ты напрасно трудишь
