— Давай! Вперед! Нас больше, чем их! — заорал дон Перальта и бросился в самую гущу схватки. Слева от него яростно бился еще кто-то. Капитан скосил глаза через левое плечо — это был Эстебан, сражавшийся с мрачной решимостью, он защищал капитана с уязвимого фланга. Перальта снова закричал, подбадривая своих, и ощутил прилив гордости, когда экипаж ответил ему общей атакой. Два десятка испанцев стали теснить абордажников обратно.

— Хорошо! Так держать! — вскричал капитан, двинув эфесом в потную пиратскую харю. Его команда напирала. Теперь инициативой владели они, и пираты отступали. Дон Франсиско тяжело дышал от напряжения. Он оступился и чуть не упал — палуба была скользкой от крови. Но это не имело значения. Кое-кто из пиратов уже спрыгивал обратно в пирогу; их товарищи вели арьергардный бой. Еще немного — и палуба барка лонгабудет очищена от пиратов. Самое время полностью уничтожить врага.

Дон Франсиско схватил боцмана за плечо.

— Эстебан, нужно добраться до носовой патареро! — проорал он в ухо боцману. — Заряди ее самой крупной картечью, что найдешь. Стреляй вниз, в эту проклятую пирогу, и отправь ее на дно.

За все годы, что Эстебан служил вместе с доном Франсиско на королевских кораблях, он ни разу не подводил его и всегда знал в точности, что делает. Теперь они с доном Франсиско бросились на нос, перескочив через двух тяжелораненых, распростершихся на палубе. На бегу Эстебан окликнул двух матросов, приказав им помочь с патареро.

Вчетвером они добрались до вертлюжной пушки, установленной на планшире. Дуло ее глядело под углом в небо. Перальта смотрел, как Эстебан схватился за казенник и опустил ствол, выравнивая пушку, а оба помощника заняли положенные орудийной прислуге места, встав по бокам пушки. Они обхватили руками ствол и по команде боцмана втроем вместе приподняли патареро, сняли с вертлюга, а затем мягко опустили орудие на палубу для перезарядки.

Перальта позволил себе с облегчением улыбнуться. Теперь канониров прикрывал фальшборт, и пираты в пироге их не видели. Злые насмешки, беспорядочные вскрики и иногда хлопок мушкета говорили капитану, что его команда сдерживает пиратов, не давая им передышки и не позволяя вновь забраться на барка лонга. Еще минута-другая, и патареробудет заряжена и вновь установлена на вертлюг, а потом они с Эстебаном развернут и наклонят ствол, нацелив его вниз, точно на пирогу. Даже один-единственный выстрел с такого расстояния, практически в упор, будет опустошительным. Он наверняка изрешетит днище пиратской лоханки, и на этом бой закончится.

Вероятно, причиной несчастья стал крохотный непогасший уголек, еще тлевший в глубине бронзового ствола патареро. Или, может статься, удар металла о металл породил злосчастную искорку, или неопытная орудийная прислуга не справилась с работой. Но, какова бы ни была причина, так или иначе, на фордеке прогремел чудовищный взрыв. Одновременно воспламенилась дюжина пороховых зарядов. В воздух взлетели куски палубного настила. Двоих пушкарей взрыв разметал в клочья, жаркая волна ударила Перальту в лицо. Он вскинул руки, ладонями защищаясь от стены несущегося на него пламени, и ощутил жгучую боль. Оглушенного громовым раскатом, его перебросило через фальшборт и вышвырнуло в море.

Каноэ с Гектором и его товарищами было всего в пятидесяти шагах от корабля, когда раздался ужасающий грохот. На палубе барка лонгаслучилось что-то жуткое.

— Человек за бортом! — воскликнул Гектор, увидев в волнах чью-то голову.

— Пусть тонет. Это ж испанец, — ответили ему.

— Нет! А вдруг он из абордажной партии, — возразил Гектор, подумав, что это могут оказаться Жак или Изреель, которые были в той пироге. Он принялся грести. Джон Уотлинг, сидевший перед ним, последовал примеру Гектора. С испанского корабля не было слышно ни звука. Юноша предположил, что на борту все чересчур потрясены и оглушены взрывом, чтобы продолжать бой.

Когда каноэ добралось до пловца, выяснилось, что это мужчина в летах, с короткими, почти совсем седыми волосами. По смуглой коже было очевидно, что это испанец. Он рукой обхватил потерявшего сознание негра, поддерживая его голову над водой. Чернокожий был жутко изранен: кожа обожжена и разодрана, лицо превратилось в кровавую маску.

— Вот, хватайся! Мы тебе поможем, — окликнул Гектор пловца по-испански и вытянул руку, чтобы подхватить бессознательное тело. Тот благодарно кивнул, и чернокожего осторожно перетащили в каноэ. — Вы тоже залезайте на борт, — добавил Гектор, протягивая руку. — Теперь вы — наш пленник.

Незнакомец влез в каноэ, и что-то в его манере держаться подсказало, что это офицер.

— Меня зовут Гектор Линч. Я не корабельный врач, но у меня есть при себе кое-какие лекарства. Может, удастся что-то сделать для вашего приятеля.

— Буду весьма признателен, — ответил незнакомец. — Позвольте представиться — Франсиско де Перальта, капитан «Санта-Каталины», на которую напали ваши товарищи. Раненый — мой боцман, Эстебан.

— Что будем делать? Негр тяжело ранен, нужно, чтобы о нем врач позаботился, — сказал Гектор, обращаясь к своим товарищам.

— Можно подвезти Перальту к его кораблю. Пусть прикажет команде сдаться, — предложил Уотлинг. Он достаточно знал испанский, чтобы понять, о чем разговаривал с пленником Гектор.

Буканьеры принялись осторожно подгребать на каноэ к барка лонга. На палубе поврежденного испанского корабля можно было разглядеть двух или трех человек. Нижнюю кромку грота лизало пламя — парус, должно быть, загорелся после взрыва. Кто-то из выживших попытался погасить огонь, выплескивая на парус воду из ведра. Не было видно никого из абордажной партии с пироги, а саму лодку по-прежнему скрывал за собой корпус испанского корабля.

Каноэ преодолело менее половины расстояния, отделявшего его от «Санта-Каталины», когда раздался второй взрыв, оглушительнее первого. На этот раз он произошел на корме испанского корабля и был настолько мощным, что переломил грот-мачту, которая завалилась за борт, увлекая за собой лохмотья парусов и изорванный такелаж. В воздух взметнулось облако черного дыма. Вскоре после этого послышались вопли и крики боли.

Перальта побледнел.

— Да поможет Господь моей команде. Они этого не заслуживали, — пробормотал он.

Когда Гектор и остальные добрались до барка лонга, их глазам повсюду предстали картины кровавого побоища — широкие полосы крови на палубе, разломанные и разбитые инструменты, обгорелые доски палубного настила, запах гари. В живых осталось, наверное, около четверти команды, и уцелевшие были или тяжело ранены, или находились в состоянии шока. Лицо Перальты сделалось мрачнее тучи, он был в ужасе от страшного зрелища разрушений и кровопролития.

Гектор с Уотлингом помогли капитану затащить на борт так и не пришедшего в сознание чернокожего боцмана, положили его на палубу, и Гектор опустился на колени возле раненого, стараясь припомнить, как доктор Смитон обрабатывал ожоги от взорвавшегося пороха.

— Знать бы еще, кто из выживших испанцев старший? — спросил кто-то. Гектор поднял голову. Это был Соукинс. Чудесным образом горячий буканьерский капитан не погиб, хотя на голове у него красовалась окровавленная повязка, а куртка из буйволовой кожи вся была в черных пороховых пятнах. Должно быть, он оказался на корабле вместе с абордажной партией из пироги.

— Вот капитан Франсиско Перальта. Он ими командовал, — ответил Гектор.

— Спроси его о других кораблях. Нам нужно знать, как они вооружены и сколько там людей, — отрывисто сказал Соукинс. Он вел себя как обычно, манерой поведения напоминая терьера, всегда готового к действию. Соукинс рассматривал четыре корабля, что виднелись вдалеке на якорной стоянке на рейде возле Панамы. Гектору оставалось только удивляться неиссякаемой энергии капитана-буканьера.

Испанский капитан чуть помешкал, потом ответил:

— На борту этих кораблей вас ждут четыре сотни хорошо вооруженных человек.