Нас не особенно волнует, что именно говорит человек в таком состоянии, — нам важно то, что человек в наиболее важные моменты своей жизни продолжает с благоговением взывать к высшему, к непостижимому единству, тем самым утверждая всемогущественную веру. Человек поднимается над видимым, постижимым, утилитарным. Он возносится над всем индивидуальным и обретает знание о мире, о таинственном законе непостижимости мира, в который мы приходим и из которого смерть забирает нас в назначенный час, не спрашивая нас. Но сила и величие человека состоят в том, что хотя он рождается и не по собственной воле, но все же живет самостоятельной жизнью. Начиная с ранних лет, сила его духа постоянно возрастает, поскольку он взирает на существование как ищущий, вопрошая, что же в действительности означают 30, 60 или 90 лет прожитой им жизни. А ответ таков: верность, любовь, дружба и мужество. Одновременно и благословение, и проклятие человечества состоит в том, что до сих пор никто не смог найти легкого ответа на этот вопрос.

Бог — это не абстрактное число „икс“, которое может быть вычислено при помощи определенных математических операций. Для нас, людей, Он представляет собой не столько факт, сколько вопрос. И способность вновь и вновь ставить перед собой этот вопрос, осознавать свое существование, условия нашего существования, не будучи разрушенными этими мыслями или изнуренными ими… это представляется нам наиболее прекрасным и плодотворным проявлением духовного мужества, которое мы только можем вообразить себе.

Все рожденное проходит короткое время до смерти и борется за пищу и жилье. Гордостью человечества является умение совершить шаг за пределы жизненного круга, чтобы свободно утвердить или отвергнуть мир. Мы становимся настоящими людьми благодаря этой способности. Не существует точки, в которой умирает мысль. Тот, кто имеет мужество так чисто и радостно воспринимать в своем сердце мир и Бога, ведет простую и суровую жизнь, сохраняя постоянную бдительность. Как может превратиться он в буржуа, крупного или мелкого? Существует уровень вещей, к которому он должен подниматься вновь и вновь, пробивая свой путь к небесам: но это не уровень человека, но весь сотворенный мир, во всей его широте и глубине, открывающейся ему. Мы нуждаемся в таком торжестве и откровенно признаем, что оно нам необходимо, мы стремимся возвыситься над всем низменным и робким. Мы не желаем удобной жизни, мы стремимся постичь тайну жизни с ее сотнями тысяч и миллионами проявлений. Мы вопрошаем звезды, чья воля заставляет их чередовать свои восходы и закаты. И мы вопрошаем воды, в какую даль и глубину устремляют они свой бег.

Мы достаточно сильны сердцем, чтобы не убегать от вечных вопросов „откуда“ и „куда“, и мы не можем согласиться с тем, что научное познание законов природы может дать законченное объяснение этих причин. Наше благоговение перед глубиной мира не исчезает перед лицом необходимости вести борьбу за существование. Но мы не желаем превратиться в бездеятельных фантазеров или людей, которые, снедаемые постоянными сомнениями, не способны вести активную жизнь. Скорее мы стремимся принять жизнь такой, как она есть в повседневности, со всеми ее горестями, которые так же, как и радость, ведут нас к постижению смысла бытия. Бог, в которого мы верим, соответствует нашим сердцам. Он пребывает в наших сердцах тогда, когда они открыты и находятся в гармонии с миром. Бог живет в нас, потому что мы постоянно ищем свидетельства Его Силы в мире и стремимся приобщиться к ним. Разве это не требует гордости и благородного мужества, чтобы обрести Бога в себе? Разве это не требует благородной стойкости и способности — утвердить себя как человека перед Всемогущим Богом?

Мы возносим мольбу к Богу и Его мировому творению с тем большей верой, чем более гордыми и уверенными мы ощущаем себя. Смеющийся глаз, легкий шаг, дух, который воистину способен радоваться и возвышаться, искренняя юность, неподдельная стойкость, любовь, дружба — вот заповеди, данные нам Богом. И вновь мы соглашаемся с мыслями автора, которого мы упоминали в начале и который завершает утверждение своего поэтического кредо словами, представляющими символ Веры для всех нас: „Сила Божия творится руками человеческими. Всемогущий есть наш Судья. Наша задача — исполнить наш долг так, чтобы мы смогли предстать перед Ним как Творцом всего мироздания в соответствии с данным Им законом, законом борьбы за существование“».

Видите, о чем речь?

Идеи Листа и Либенфельса плюс военный опыт, все та же эстетика военного братства и возрождение через смерть. После этого вы будете говорить, что Рейх задумывался как бездуховное государство? Нет, именно как духовное. Даже как экзистенциальное. Только вот получилось нечто иное, совсем иное. Воплощение идей оказалось на практике не тем, чем казалось в воображении. Некоторые идеи, сами по себе не плохие и не хорошие (в научной среде нет плохого или хорошего), точнее, кажущиеся отличными на бумаге, показали себя с другой, обратной стороны. А некоторые заведомо были дурными.

Наследников идей Либенфельса в научной немецкой среде оказалось немало. Но благодаря трудам двоих из них идеология Рейха получила особые отличительные черты. Хотя Йорг Ланц и писал об арийской крови, а Гвидо фон Лист ввел панпсихический немецкий Грааль в обряд инициации братьев своего Ордена, научными изысканиями по вопросу крови они не занимались. Тут нужны были скорее не гуманитарии, а естественники. Вопрос крови следовало решить, используя все современное знание из области биологии, генетики и медицины.

Так вот и появились на горизонте новоарийской эры Вальтер Дарре и Ганс Гюнтер. Лист и Либенфельс только сказали, что арийская кровь лучше всех прочих, Дарре и Гюнтеру предстояло это обосновать. Из ростка, посеянного довоенными ариософами, родилось послевоенное движение, которое получило наименование «Кровь и Почва» — речь шла об арийской крови и арийских землях (сюда разом включались все территории, где проживают или проживали некогда истинные арийцы, носители нордического типа) и выделившийся из «Перелетных птиц» Орден Артаманов — тоже молодежная организация, но сугубо городская, то есть состоявшая из городской молодежи, решившей вдруг осесть на селе. Если «Кровь и почва» была относительно мирным образованием, то Орден Артаманов строился как военизированный союз, такие современные рыцари с крестьянским уклоном.

Вальтер Дарре как раз и был членом этого Ордена. Прежде Вальтер Дарре работал в прусском министерстве сельского хозяйства, так что его вклад в складывающуюся идеологию новой Германии был связан с оставленной им чиновничьей должностью: Дарре ввел в партийный обиход чудесную идею, что кровь арийца будет полноценной только тогда, когда ее будет питать родная земля. Такой вот сельскохозяйственный взгляд на генетику. Нет почвы — нет крови. Эта идея национал-социалистам сразу пришлась по душе, потому что открывала широкое поле для деятельности. Если кровь связана с землей (последняя рассматривалась как фермерское владение), то это прекрасный пункт в программе партии: дать каждому арийцу земельные владения, чтобы их кровь не оскудела и улучшилась в потомках. Вполне возможно, что движение Артаманов и «Кровь и Почва» прошли бы не замеченными нацистами, но из Артаманов в партию влился незаметный и застенчивый молодой человек по имени Генрих.

Вальтер Дарре, рейхслейтер, руководитель Центрального управления сельскохозяйственной политики НСДАП

Фамилия этого Генриха позже вызывала слабость в членах у всякого непартийного немца. Фамилия его была Гиммлер. И Гиммлер полностью разделял почвенные помыслы Дарре. Вступив в партию и начав в ней медленный карьерный рост, этот молодой человек сделал достоянием партийцев идеи Дарре. И они сразу пришлись всем по сердцу. К тому же нельзя было не обратить внимания, что эти идеи разделяло множество молодых немцев. А национал-социалисты быстро реагировали на молодежные идеалы, они стремились их взять на вооружение. Идеал этой молодежи в мозгах Гиммлера оформился в эстетическую формулу: крепкая крестьянская семья, отец-воин с белокурыми волосами и ростом выше метра семьдесят, с узким нордическим лицом и светлыми глазами, воин, готовый с радостью обрабатывать свою землю и выращивать на ней свой урожай, но если грянет беда — смело идущий с обнаженным мечом против всех сил тьмы, и жена — нежная и прекрасная, как Валькирия, с милым лицом, настоящая арийская женщина, рожающая своему воину и повелителю прекрасных голубоглазых детей.