— Джозефина! Что вы тут делаете? — В голосе Марты прозвучал ужас.

— Что здесь происходит? — спросила Джозефина, не отвечая на вопрос. — О чем вы должны рассказать Лидии? И кто этот человек?

Марта попыталась взять себя в руки, но, как она ни старалась скрыть страх и придать своим словам обыденную тональность, они прозвучали тоскливо и как-то безнадежно:

— Это Рейф Суинберн. Он из театра.

Джозефина вспомнила: это его Терри прочил на роль Ботуэлла в «Королеве Шотландии», но не успела она раскрыть рот, как Суинберн вскочил на ноги и шагнул к ней.

— Сценические имена предназначены для незнакомцев, а Джозефина практически друг семьи. — Он протянул ей руку, представляясь: — Рейф Винтнер. Я полагаю, вы знакомы с моим отцом. — Заметив в ее руках цветок, Рейф повернулся к Марте: — Я его тебе оставил у служебного входа. И мне очень обидно, что ты его уже кому-то отдала.

— Это ты его оставил? Для чего? — Марта выглядела потрясенной, и Джозефине сразу стало яснее ясного, кто верховодил в этом непонятном пока союзе. Она вспомнила, что сказал Арчи о сыне Винтнера, и поняла, что попала в беду. Как она могла совершить такую глупость!

— Я, право, и не знаю, для чего я его тебе оставил, — небрежно ответил Винтнер, — но давай будем считать, что в знак сыновней любви. Хорошо?

— Рейф, не надо… Не перед…

Но Винтнер не дал Марте закончить фразу:

— Игра, кончена, мамочка. А жаль, ведь моя артистическая карьера развивалась вполне успешно, и мне так хотелось сыграть в «Королеве Шотландии». Но пора закругляться. Насколько мне известно, только что из Беруик-он-Твид прилетела пташка и вот-вот испортит нам все удовольствие. Скорее всего она этим прямо сейчас и занимается. Потому я и пришел сюда.

Марта посмотрела на сына так, словно он помешался, а Джозефина наконец осознала страшную ситуацию. Когда она пыталась понять, не могла ли Марта являться матерью Элспет, то отвергла такую возможность, поскольку Марта совершенно не горевала о смерти своей предполагаемой дочери.

Но может, это объясняется тем, что она сама участвовала в убийстве? Подобно большинству людей, Джозефина всерьез никогда не верила, что мать способна причинить зло своему ребенку, и теперь она в полном изумлении смотрела на женщину, которая чуть не стала ее подругой. Каким же надо быть чудовищем, чтобы вместе с одним из своих детей убить другого?!

А Марта с отчаянием смотрела на Джозефину, словно умоляя не судить ее строго, но вдруг на лице ее отразился дикий страх. Джозефина обернулась и увидела Рейфа у себя за спиной возле самой двери. Он достал из потрепанной кожаной сумки шарф, медленно его размотал, и в руке актера оказался пистолет.

— Рейф, пожалуйста, не надо! — вскричала Марта, но Винтнер уже направлялся к Джозефине.

Она не успела осознать, что произошло, как Винтнер схватил ее руку, которую резко завернул за спину, и задышал Джозефине в затылок. Он уперся дулом ей в спину, и в ту же секунду она поняла, что такое истинный страх. Джозефина много о нем писала и в прошлом не раз испытывала его за других людей — за Джека, конечно, и за мать, когда та умирала. Но этот животный страх был совсем иного рода — эгоистичный и унизительный, никогда в жизни она не ощущала ничего подобного.

— Не кажется ли тебе, мамочка, что ты передумала немного поздно? — В этом «мамочка» не было ничего, кроме глубокого презрения. Рейф отвел пистолет от спины Джозефины и принялся водить им по ее лицу. Холодная сталь коснулась щеки, Джозефина попыталась удержать слезы гнева и отчаяния, но из этого ничего не вышло. Винтнер засмеялся: — Так вот она какая, великая и таинственная Джозефина Тэй! Знаешь, мать, она ведь совсем не похожа на ту женщину, что ты описала мне на станции, когда объясняла, как выглядит будущая жертва. Как же это ты могла так ошибиться? Что ж, ошибку всегда можно исправить. Ты же веришь в то, что ошибки можно исправить, правда, мамочка? В этом ведь вся суть, верно? После стольких лет разлуки снова вернуться в лоно семьи. Так что не надо пытаться меня смягчить — мы вместе это дело начали, но мы его еще не закончили.

— Вы хотели меня убить? — Джозефина изумленно посмотрела на Марту. Это новое потрясение неожиданно прогнало ее страх и придало ей решимости. — Какого черта вам это понадобилось?!

Марта ничего не ответила.

— Пожалуй, я немножко ввел вас в заблуждение, мисс Тэй, — сказал Винтнер. — Это была моя идея. После того, что вы сделали с моим отцом, вас ведь, конечно, не удивляет, что я решил вас убить? А мамочка предложила мне свою помощь. Видите ли, мы с ней какое-то время не поддерживали отношений, и она так обрадовалась встрече со мной, что была готова на все. — Марта хотела что-то сказать, но он перебил ее: — С нашей подружкой теперь уже нет смысла секретничать. — Рейф покрутил в руке пистолет. — И я уверен, что Джозефине будет приятно узнать, что ты не очень-то противилась идее прикончить ее. — Он наклонился к уху Джозефины. — Сделать это в толпе, кстати, была ее идея: она посчитала, что таким образом мы дадим должную оценку вашему детективному романчику. Ау мамочки имелись свои причины желать вашей смерти. Жаль, что у вас нет времени ее об этом расспросить.

— Значит, вы убили… — начала Джозефина, но Винтнер прикрыл ей рот ладонью.

— Нет, нет! Вы забегаете вперед — всему свое время. Зачем торопить развязку интересной истории? Вам ведь не надо этого объяснять. — Винтнер на какое-то время замолчал. — Так на чем я остановился? Видите ли, мамочка должна была мне вас указать, а потом удалиться. Но дело в том, что она поторопилась сбежать. Она не дождалась, когда вас должным образом представят, и спутала вас с другой, дав мне неправильные сведения. Перед тем как вы сюда вошли, она винила в этом Лидию: мол, та что-то сказала насчет шляпы. — Винтнер пожал плечами и язвительно добавил: — Трагедия, да и только.

С ужасом и жалостью Джозефина вдруг осознала, что Марта понятия не имеет, кого ее сын убил на вокзале Кингс-Кросс.

И словно в подтверждение ее мыслей, Марта наконец снова заговорила:

— Ты пугаешь меня, Рейф. Наш план был иной. С тех пор как я дала согласие помочь тебе, мы ни на шаг не приблизились к тому, чтобы найти твою сестру, а ты обещал, что мы снова будем как одна семья. Я думала, ты хочешь этого не меньше меня.

— Выходит, одного меня тебе недостаточно? — Винтнер выпалил эти слова с такой горечью, что Джозефина ощутила ее ничуть не менее явственно, чем дуло приставленного к спине пистолета. Она не видела лица Рейфа, но, судя потому, какой болью наполнились глаза Марты, ей стало ясно, что его обещание было ложным с самого начала. — Неужели тебе для семейного счастья нужна дочь, ублюдок? — Тут и Марта отпрянула точно от удара. — Если уж говорить об обещаниях — как насчет тех, что ты давала мне? Например, кое-что добавить в виски Бернарду Обри? Слава Богу, что я не стал на тебя полагаться.

— Я не могла этого сделать: мы уже один раз ошиблись. — Марта снова заплакала. — Да и не надо было его убивать.

— О, даже очень надо было! Он уже совсем близко подобрался к правде, так что следовало его обезвредить, верно же? Это — одно невыполненное обещание. Но есть и другие — те, что давались твоему мужу. Ты ведь их тоже не сдержала?

— Я тебе уже не раз говорила: твой отец оказался дурным человеком.

— Откуда же, черт подери, тебе это было известно?! Ты же не успела выйти за него замуж, как предала его. Он ушел воевать за нас, воевать за нашу страну, а ты что сделала? Прыгнула в постель к садовнику! Господи, мне тогда еще не было и пяти. Ты знаешь, как это на мне сказалось?

— Неправда! Я тебя от этого оберегала.

— Дети, мамочка, бродят сами по себе. Они любопытные. — Винтнер толкнул Джозефину на диван рядом с Мартой, а сам уселся на фортепьянный стул напротив них. Он положил пистолет на колено, и от взгляда Джозефины не ускользнуло, что, продолжая говорить, Рейф поглаживал курок. — Интересно, помнишь ли ты также хорошо, как я, тот день рождения, когда мне исполнилось пять лет? Ты подарила мне калейдоскоп, и он был такой красивый, что я не мог от него оторваться. Стояла жара, и все окна в доме держались открытыми. Ты оставила меня играть в моей комнате, а сама вышла в сад, и вдруг до меня донеслись мужской голос и ваш смех. Я решил, что это отец приехал на мой день рождения, и побежал к нему показать мой подарок. Вас я уже не застал, но заметил, что дверь летнего дома приоткрыта. Это было твое любимое место, помнишь? Ты там обычно что-то писала и не разрешала мне туда приходить, но я подумал, что в мой день рождения ты будешь рада, если я приду и повидаю отца. Только это был не отец, верно? Отец задыхался от окопной пыли, а ты в это время кое-что для себя придумала. Один подарок для меня, другой — для себя, если не считать того, что свой день рождения ты справляла не один раз в году. Я помню, как стоял возле летнего дома, заглядывая в окно меж этих чертовых цветов, что ты там посадила, и мне было так страшно. Мужчина прижимал тебя к письменному столу, и поначалу я думал, что он тебя обижает, но тут ты вскрикнула, и я даже тогда понял, что это не был крик боли. Я убежал. Никто из вас меня, конечно, не видел — вы были слишком поглощены друг другом. Я побежал к себе наверх и бросил калейдоскоп на пол с такой силой, что он разбился. Вскоре ты нашла меня плачущим и решила, что я расстроился из-за того, что сломал твой подарок. Ты обняла меня — от тебя все еще пахло этим мужчиной — и пообещала купить новый. И надо отдать тебе должное, ты мне его купила, правда, так никогда и не возместив того, что я действительно в тот день потерял. Я-то думал, что был в твоей жизни самым главным, и вдруг понял, что это вовсе не так. После того дня я стал замечать, как частоты не обращала на меня внимания, как часто делала вид, что меня слушала, а сама думала о чем-то своем. И конечно, замечал, как часто ты уходила в летний дом.