Пенроуз поблагодарил патологоанатома с несвойственной ему холодностью — вопросов после отчета Спилсбери стало больше, чем ответов.

— Будут новости, я вам сразу сообщу, — сказал на прощание медик. — Желаю вам удачи: похоже, она вам очень понадобится.

Джозефина уже ждала инспектора, когда автомобиль Пенроуза свернул на Сент-Мартинс-лейн. Заметив напряженное выражение лица, он на мгновение пожалел, что разрешил ей пойти на встречу с близкими Элспет, несомненно, болезненную для всех. Нои дома ей оставаться не резон: она будет убиваться из-за несчастья, в котором, как считает Джозефина, есть доля и ее вины, и вдобавок продолжит волноваться из-за предстоящих столкновений с амбициозным и эгоистичным руководством театра. А если руководствоваться только интересами следствия, то Джозефина в предстоящей беседе с Симмонсами может оказаться очень даже кстати. В разговоре наверняка всплывет немало важной информации, и женщина с приятной внешностью, доверительным голосом и природной любознательностью скорее доберется до сути дела, чем Фоллоуфилд или сам инспектор, тем более что по крайней мере один из опрашиваемых считает ее знаменитостью. Пенроуз уже позвонил Симмонсам и убедился, что они не возражают против присутствия Джозефины, а Фрэнк Симмонс даже заявил, что ее участие намного облегчит для него предстоящий разговор.

За все годы совместной работы с Фоллоуфилдом Пенроуз так для себя и не решил, хорошо ли сержант водит машину. На широких улицах и загородных магистралях такая манера вождения вопросов не вызывала. Но Лондон не изобиловал шикарными автострадами, а сержант, казалось, этого не замечал и мчался по узким улочкам, как по гоночной трассе. Машина с леденящим душу визгом тормозов подлетела к Джозефине, и та едва успела отскочить в сторону.

Арчи поцеловал Джозефину в щеку и отошел в сторону, давая ей сесть в машину. Авто рывком сорвалось с места, и вскоре они с бешеной скоростью помчались по Монмаунт-стрит. С трудом поборов желание закрыть глаза, Джозефина улыбнулась Арчи — своему компаньону на пути к неминуемой гибели — и протянула ему солидный, завернутый в пергаментную бумагу, пакет:

— Снайп велела передать это тебе. Здесь бутерброды с сыром, помидором и соленым огурцом. Она считает, что тебя надо подкормить, — ты ведь так и не съел то, что она тебе принесла сегодня утром. И еще Снайп сказала, что это твой последний шанс, не съешь бутерброд — она от тебя увольняется.

— Имейте в виду, если она от вас откажется, я ее пущу к себе хоть завтра. Скажите ей об этом, мисс Тэй, когда ее увидите, — заявил с шоферского сиденья Фоллоуфилд, не обращая при этом ни малейшего внимания на светофор, на котором горел красный свет. — Снайп — дамочка что надо, но не всем это дано понять.

— И она о вас, Билл, очень хорошо отзывается, — сказала Джозефина. Снайп вам тоже просила передать бутерброд.

В сержанте Пенроуза восхищало многое, но особенно то, что он никогда, даже в самых трудных обстоятельствах, не унывал. Фоллоуфилд принадлежал к немногочисленному разряду полицейских, которые непоколебимо верили, что правда рано или поздно выйдет наружу. Его оптимизм, несомненно, питаемый любимым и им сыщиками из детективных романов, изобретательность и удачливость которых не знала границ, не раз вселял уверенность в конечном успехе даже склонного к скептицизму Пенроуза. Вот и сегодня, когда он кратко изложил сержанту суть отчета Спилсбери, уверенный, что Фоллоуфилд, как и сам инспектор, будет разочарован отсутствием улик, а особенно ошибкой с орудием убийства, его помощник отнюдь не выглядел расстроенным. Сержант лишь глубокомысленно заметил, что в этой истории есть над чем подумать.

— С самого начала, мисс, это дело напомнило мне одну из ваших книг. — Фоллоуфилд, обращаясь к Джозефине, имел в виду ее детектив, в котором закололи человека, стоявшего в очереди в театральную кассу. — Убийство в оживленном месте, и к тому же очень рискованное. А когда инспектор сказал мне, что убили девушку вовсе не шляпной булавкой, а тонким ножом, я сразу подумал: будем искать даго [13]из вашего романа — со шрамом на левой руке, а правой рукой размахивающего стилетом.

Несмотря на то что его замечание было шутливым, Джозефина и сама уже заметила это сходство, и ей показалось довольно-таки странной ситуация, когда именно она, хотя и косвенно, но все же причастная к реальному убийству, едет беседовать с семьей убитой девушки в одной машине с полицейским, прототипом придуманного ею инспектора Алана Гранта. Внешнего сходства, правда, между двумя сыщиками не имелось: обаятельный и атлетичный Арчи ничем не напоминал щуплого и неказистого Гранта — разве что оба обладали приятным голосом и элегантно одевались, но что касается их профессионализма и человеческих качеств, тут они оказались на равных. Джозефина хотела, чтобы ее герой был в первую очередь порядочным, неравнодушным к людям полицейским в отличие от сыщиков во многих других детективных романах, которые выглядели автоматами по раскрытию преступлений, и в Пенроузе она нашла то, что искала. Поэтому Грант, как и Арчи, был умен, терпелив и внимателен, он сочувствовал пострадавшим и всегда старался заботиться о них и по долгу службы, и по доброте душевной. Джозефина, правда, приписала Гранту кое-какие собственные увлечения — она, например, отлично ловила внахлест, тогда как Арчи в жизни не держал в руках удочки. Но суть жизненной позиции Гранта — его гуманистическое видение мира, его справедливое отношение к людям вне зависимости от их положения — основывалась на качествах характера, которые привлекали ее в Пенроузе. И тут Джозефина, внимательнее вглядевшись в инспектора, поглощенного сейчас своими мыслями, явно далекими от той шутливой беседы, что велась в салоне машины, вдруг осознала, что за прошедшие пять лет, с тех пор как вышла книга, Арчи сильно изменился. Он даже стал выглядеть как полицейский, а ведь одной из привлекательных черт Гранта было именно то, что он совсем не походил на полицейского.

— Сейчас что-нибудь пишете? — спросил Фоллоуфилд, сворачивая на Хаммерсмит-роуд. Полевой стороне улицы располагалась огромная фабрика «Лайонс», и их окутало запахом шоколада. — Может, эта история вас подстегнет на новый детектив? — добавил сержант с надеждой.

— Вот уж не знаю, Билл. Я ведь тот детективный роман написала на спор. Моя подруга уверяла меня, что человека невозможно убить в толпе, а я настаивала, что запросто. Я взялась написать его за две недели, работала день и ночь, и это меня чуть не убило. Я поклялась, что никогда больше такого не сделаю, но должна признаться: Грант мне самой понравился. Может быть, я о нем еще и напишу, если «Брисена» будет не против.

— Кто такая Брисена? — с удивлением спросил Фоллоуфилд.

— Моя пишущая машинка. Я ей посвятила свой роман — за ее безотказную работу. Вся эта затея была в какой-то мере шуткой. Но когда сочиняешь историю с придуманной смертью, отвлекаешься от реальной, так что, пожалуй, вы правы — сейчас самое время приступить к новому детективу.

Они проезжали мимо Кэдби-Холл, громадной штаб-квартиры компании «Лайонс», занимавшей весь отрезок улицы между Брук-Грин и Блайт, где теперь царили субботняя тишина и покой, и Джозефина умолкла, вспомнив об одном из работников этой компании, который сегодня вряд ли наслаждался своим выходным днем.

Словно читая ее мысли, Арчи произнес:

— Мне будет интересно услышать твое мнение о Фрэнке Симмонсе. Вчера вечером он, похоже, был искренне потрясен случившимся, но я хочу понять, что происходит в этой семье.

— Элспет говорила о нем с нежностью, и у меня не сложилось впечатления, что в их семье были напряженные отношения, но на свете нет такой семьи, где все легко и просто. А в семьях с приемными детьми сложностей еще больше. — Джозефина замолчала, на минуту представив домашнюю жизнь Элспет. — Болезнь отца наверняка тяжело сказалась на всей семье, даже если им удалось оградить Элспет от самого страшного. Конечно, ее близкие сейчас испытывают некое чувство вины, но, по-моему, это вовсе не значит, будто они что-то скрывают.