— Кто-нибудь из вашей семьи служил в армии?

— Нет, нам повезло. Отец, как я уже сказал, умер до войны, а братья были еще слишком молоды. Мой отчим болел туберкулезом, и его освободили от военной службы. Когда мы с Элспет поближе познакомились, она мне часто рассказывала о своем отце. Его болезнь ее сильно огорчала.

— А она вам рассказывала о том, что с ним случалось на войне или что-нибудь о его сослуживцах?

— Нет, только о том, как тяжело умирал отец. Мне кажется, и Элспет, и ее мать чувствовали себя виноватыми в том, что вздохнули с облегчением после его смерти.

— Давайте, Хедли, вернемся к субботе. Вечером у вас был выходной, но вы успели все подготовить к вечернему спектаклю, перед тем как ушли с работы?

— Да, насколько это было возможно. Мы подготавливаем первую сцену сразу же после дневного представления, и теперь, после стольких спектаклей, на это много времени не уходит. Мисс Маккракен любит все перепроверить перед вечерним спектаклем, так что я освободился довольно быстро.

— Я слышал, что в театре есть традиция: после каждого спектакля пить за успех. Вы тут принимаете какое-то участие?

— После дневного спектакля ничего этого не делается, но я вообще-то готовлю стол в углу за кулисами.

— Можете рассказать, что именно вы сделали в субботу?

На лице Уайта появилась тревога.

— В эту субботу все было немного по-другому, потому что в выпивке участвовал мистер Обри, и я добавил еще один стул. Я также принес графин из его кабинета и к винным бокалам добавил стаканчик. Как обычно, положил штопор, чтобы было чем открыть вино. И все это сложил на полку, чтобы мисс Маккракен смогла все это принести перед концом спектакля — иначе можно помешать актерам.

— А вы, случайно, не поднимали пробку графина?

Тревога на лице Хедли сменилась страхом.

— Конечно же, нет! Почему вы меня об этом спрашиваете? К тому времени Элспет уже умерла. Что-то еще случилось?

Пенроуз сделал вид, что не услышал вопроса.

— Вы уверены, что не прикасались к содержимому графина? А может, вы видели, как кто-то другой это делал?

Хедли вскочил на ноги:

— Клянусь, когда я был там, никто к нему не прикасался! Скажите мне, что происходит?!

Пенроузу стало ясно, что парень ничего не знает о втором убийстве. Он мягко положил руку ему на плечо и легким нажатием усадил его обратно на кровать.

— Мне очень жаль, Хедли, но прошлой ночью умер Обри. Нам эта смерть подозрительна, и я должен снова тебя спросить: ты сам делал что-нибудь с графином или видел, что кто-то к нему подходил?

Услышав о смерти Обри, Хедли совершенно потерял самоконтроль и, не в силах сдержать свое горе, зарыдал.

— Как я мог быть таким неблагодарным? — заговорил он наконец. — Я так его подвел, а потом прошлым вечером, когда я стоял под дождем возле театра и понял, что Элспет уже не придет, я винил его в ее смерти. Я думал: не пошли он ей этот билет, она была бы жива. Я его ненавидел. Я хотел, чтобы умер он, а не она. А теперь нет их обоих.

Пенроуз обернулся и с удивлением обнаружил, что Фоллоуфилд незаметно выскользнул за дверь и исчез. Он снова повернулся к Хедли и с самым глубоким сочувствием произнес:

— В чем же вы его подвели? Почему он на вас рассердился?

— Я сделал ужасную глупость, и он это обнаружил. Дядя Элспет коллекционирует все, что относится к театру: автографы и всякие другие вещи. И я, чтобы произвести на него впечатление, украл кое-что из бутафории, а Обри поймал меня с поличным. Причем, если бы я попросил Обри дать мне это после того, как закончится постановка пьесы, он бы не отказал, но у меня, видно, зашел ум за разум. Я хотел доставить радость Элспет и знал, что она порадуется, если я сделаю что-то приятное для ее семьи. После дневного спектакля я должен был идти объясняться к мистеру Обри, но я к тому времени уже так переволновался из-за Элспет, что, как только смог, сразу ушел из театра. И мне очень жаль, что я соврал вам, когда сказал, что не открывал графин.

— Продолжайте, — ободряюще сказал Пенроуз.

— Я выпил немного виски во время дневного спектакля, пока никто не видел. Думал, это придаст мне храбрости, когда пойду после представления разговаривать с мистером Обри.

По крайней мере становятся яснее временные рамки, подумал Пенроуз. Кто бы ни поработал над виски, сделал он это уже после дневного спектакля. Инспектор решил дать Хедли возможность прийти в себя и оставил его на попечение констебля Бартлета, а сам пошел искать Фоллоуфилда. Сержант далеко не ушел.

— Только что пришел Рейф Суинберн, сэр, — объяснил он, выходя из соседней комнаты. — Говорит, что заглянул только на минуту переодеться и снова уходит, но я просил его подождать, пока он не побеседует с вами.

— Спасибо, Билл. Я сделаю это прямо сейчас. А вы побудьте с Уайтом.

— Он ведь не знал про Обри, правда, сэр?

— Думаю, нет. И я считаю, что он говорит правду насчет Элспет, хотя есть сомнения насчет его алиби. Но мы сейчас с этим разберемся.

Комната Суинберна была зеркальным отражением комнаты Уайта, однако при этом лишена признаков индивидуальности и выглядела довольно запущенной. Хедли явно не обманул, сказав, что его приятель редко бывает дома. Актер стоял в углу комнаты, наклонившись над раковиной, и брился, не скрывая полного равнодушия к присутствию сотрудника Скотланд-Ярда. Если Суинберна и удивило появление полиции в его комнате, то он никак этого не выказывал.

— Доброе утро, инспектор! — поздоровался актер с зеркальным отражением Пенроуза. — Если вы не против, я буду с вами разговаривать и одновременно собираться: у меня сегодня днем встреча, и мне не хотелось бы заставлять даму ждать.

Мгновенно почувствовав раздражение, Пенроуз поднял с постели полотенце и протянул его Суинберну:

— Если она так в вас заинтересована, то немного может и подождать. Я хочу, чтобы вы мне рассказали, что вы делали в пятницу перед работой, примерно с пяти тридцати.

Рейф вытер полотенцем лицо, но усмешка на нем так и осталась, что вызвало еще большее раздражение у Пенроуза: похоже, актеру не только удалось подметить, что инспектор Скотланд-Ярда раздосадован, но Суинберн еще и получал от этого удовольствие.

— Разумеется, сэр. Все, что угодно, только бы вам помочь. — Рейф с демонстративной вежливостью повторил версию Хедли Уайта, добавив кое-какие подробности. Рассказ его прозвучал настолько убедительно, что Пенроуз подумал: скорее всего Уайт просто волновался, потому и создалось впечатление недостоверности его слов.

— А после спектакля? Вы с Уайтом вернулись сюда вместе?

— Нет, инспектор. Такого почти никогда не случается. У меня обычно дела в других местах — вы, надеюсь, понимаете, что я имею в виду. А Хедли — парень верный. — И тут он понял, что вышел за рамки приличия. — Прошу прощения: мое замечание не очень-то тактично, учитывая происшедшее. Кстати, как там Хедли?

— Разумеется, он подавлен, — кратко ответил Пенроуз и тут же оборвал Суинберна, начавшего было восхвалять прекрасный характер Уайта: — Ваши дела продолжались и в субботу тоже?

— В некотором роде да, только уже в другом месте. Я люблю разнообразие, и пока что, не сглазить бы, оно меня тоже любит. Кстати, вы не возражаете, если я соберу свою сумку, пока мы болтаем? Я сомневаюсь, что вернусь сюда сегодня вечером, так что я должен быть уверен, что завтра, если понадобится, смогу поехать прямо в театр.

Пенроуз кивнул и принялся наблюдать, как Рейф переложил несколько вещей из ящика в пустую сумку.

— У этого разнообразия, с которым вы провели выходной, есть имя, фамилия и адрес?

— Боюсь, что только имена и районы. Сибил в Хаммерсмите, а может быть, Сильвия, и Виктория в Блумсбери. Прошу прощения, что не знаю подробностей.

— Хедли сказал мне, что благодаря вам он познакомился с Элспет. Это правда?

— Я только подтолкнул его в правильном направлении. Вряд ли я сыграл роль купидона, но трюк, видно, удался. Судя потому, что мне известно, они были созданы друг для друга.