Кабан, значит, Мастер, а Ксюха... Романтика, блин. Оба в предельном, едва допускающем жизнедеятельность умате - стадия "ещё чуть-чуть - і мертві бджоли не гудуть".
СВ, прищурившись, рассматривает буквы, вдруг ставшие загадочными письменами, и аристократично дымит "опалом" - раздражена: в книжке нету картинок. Кабан добивает обжигающий пальцы бэрик:
- Оксана, ну Оксана же.
Ксюха сбивает пепел и переворачивает страницу.
- Оксана-а-а... Оксана? Ну Оксана же. Оксана-а-а-а, Оксана-а-а-а, ну Оксана же.
СВ игнорирует душещипательный поток стенаний - обнаружила какой-то рисуночек на обложке - это же весьма занимательно: рисуночек, ой как интересно, рисуночек...
СВ игнорирует всё и вся - до того момента, когда Олег, максимально выставив звук дребезжащей шарманки, для полноты ощущений возлагает ладонь на девичью коленку.
...я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой...
Вот тогда Оксана-а-а меланхолично затягивается, и не спеша, обстоятельно и деловито, вдавливает обугленный фильтр между захватнических костяшек указательного и среднего пальцев. Подносит фильтр к глазам и - не до конца потух - опять погружает, вплоть до полной ликвидации тления. Изящным движением тонких нервных пальчиков мусор отбрасывается на голову Кабану - другой поблизости не оказалось.
Хрюша убирает руку и внимательно рассматривает ожог. Заметно как в его прозрачно-пустом черепе, нехотя, переключается реле, отвечающее за причинно-следственные связи. Страшный скрежет, пар из ушей, звонкий щелчок чего-то с трудом впихнувшегося не на своё место.
Результат:
1.испорченная ладонь баюкается подмышкой;
2.счастливая улыбка озаряет пятачок: ОНА наконец-то обратила на него внимание! Пусть немного нетрадиционно, но это в ЭТИХ делах только к лучшему.
А значит:
- Оксаана-а-а-а, ну Оксана же.
СВ подкуривает новую "опалину".
- Оксаана-а-а-а, ну Оксана же.
Надобно отседова дёргать. Интересно, когда Кабан решится опять полапать СВ: во время этой сигареты? или следующей? или догадается, что безопасней в перерыве между?
И тут меня пробило на умняк. Ведь то, что сделала Ксюха, это...
Всё равно, что ковыряться пальцем в анальном отверстии, а потом дурно пахнущими фалангами извлекать на свет божий засохшие сопли из шнобеля. Если гигиеническую процедуру никто не видел, то эпизодом можно либо пренебречь, либо тайно гордиться, как гордятся сильные люди попранием морали и маразматических устоев. Если же кому-то довелось лицезреть ископаемые движения пальца - всегда можно сделать вид, что данная последовательность ковыряния - всего лишь преднамеренный эпатаж...
Нет у народа огненной воды. Пожрали всё. И не лезло - по обильным заблёванностям определяю - а затолкали. Про запас. Верблюды хреновы.
Возвращаться пора. К раздражённым девочкам, к пустой стекляшке, которую после позорного распития на шестерых и бутылкой назвать стыдно, к недоеденному закусю - двум кусочкам белого хлеба. Тошно, а надо: ждут меня.
Взгляд с порога - безнадёга, прям не заходи - умри на месте, а с утра воскресни, дело к ночи, тело хочет, аж хохочет. Тьфу ты, ёлки зелёные, вот так всегда: вместо наслажденья материально жидкого суррогат глупейших мысленных экспромтов. А всё из-за неудовлетворения естественной потребности - кислые лица в тишине и без бокала нет вокала.
Рассказать сказку? Как раз под настроение. Вот такую:
Принц обошёл всё королевство и достал напяливать хрустальную туфельку на ноги, ножки и откровенные копыта. И никому туфелька не пришлась впору. И вот однажды потерявший всяческую надежду принц случайно забрёл в бордель. Случайно? Ну-у-у... Случайно. Навстречу вышла старуха с провалившимся от сифилиса носом, настоящая ударница орального и вагинального, а также анального труда. И представьте себе, ей-то туфелька... Они жили недолго и несчастливо...
Вот такая вот сказка. Не-а, лучше не рассказывать. Не поймут.
Остановку разрядил Валера.
Дверь открылась и внутрь впорхнула Налётова. Если, конечно, прохождение дверного проёма весьма плотной комплекцией можно охарактеризовать глаголом "впорхнула". Но не будем придираться к словам. Не будем мелочными. Если девушке хочется, чтобы окружающие ассоциировали её с глаголом "впорхнула", кто против? Точно не я.
Её личико раскраснелось и прямо-таки излучало в пространство длинные волны восторга. Ну, может, средние. Но точно не УКВ.
- Я Валерку спать уложила, - сообщает она, мечтательно закатив крохотные глазки. - Он так нажрался, так нажрался.
Это комплимент или оскорбление?
- А вы почему такие грустные?
Овчалова дежурно улыбается и моментально настраивает тембр голоса до нужной степени елейности:
- Што ты, Леночка, и совсем мы не грустные, - и сразу же себе противоречит: - Грустные, потому што сегодня последняя ночь в колхозе, и мы больше сюда не приедем.
Налётова принимает сказанное за натёртый бархаткой рубль и вмыкает за компанию. Ей хорошо: она выпила явно больше чем недоделанные сто граммов, и теперь имеет возможность ПРАВИЛЬНО грустить. А мы нет - на сухую ПРАВИЛЬНО погрустить ещё никому не удавалось.
Из-за приоткрытой двери появляется голова Валеры. Голова цветёт и пахнет. Голова просто счастлива и потому лишена условностей. Голова лыбится и фамильярно требует:
- Налётова, пошли ещё трахаться! Или ебаться? Я хотел сказать спать.
Ленка вздыхает, всем своим видом являя конкретно помолодевшую и не страдающую отсутствием аппетита мать Терезу: типа, и не хочется, а надо Валерочку уложить, а то набедокурит дитё малое, начудит. Такая уж, девки, бабская доля: они бухают, а мы смотри, чтоб чего не приключилось, вот.
А что? Кто против? Только не я.
Ведь последняя ночь.
Завтра уезжаем.
Тела, праздно шатающиеся (в прямом смысле) по лагерю, стреляют друг у друга сигареты. А сигарет - болт! Табачок исчез внезапно, в один день и у всех сразу, а если у кого и есть, то жлобски приныкан и курится втихаря где-нибудь в отдалённых кущерях. А курить хочется - ушки пухнут.
- Шурик, у тебя сигаретки не будет? - Овчалова обладает интереснейшим речевым аппаратом, способным в зависимости от ситуации до неузнаваемости изменять характеристики: послать нахала - басы, грубить маме - фальцет. Сейчас она спрашивает голосом, которым разговаривает с малознакомыми взрослыми и когда ей что-нибудь нужно - голосом маленькой наивной девочки.
Я пожимаю плечами:
- Киса, последнюю утром докурил.
Она смотрит на меня взглядом из разряда ЧИСТО ЖЕНСКИХ - взглядом марки "ты же мужик, ты должен всё уметь, придумай что-нибудь".
Подобная ситуация - ни сигарет, ни денег - со мной однажды уже случалась. Тогда я да Сусел выручились самокрутками из чая. Было дело, курили сушёную крапиву, по синьке перепутав с мятой. Вкус крапивного дыма напоминал жареную рыбу - я чуть не проблевался.
Возможно это выход. Для Ольги. В смысле, самокрутка.
- Киса, у тебя чай есть?
- Есть.
- Будешь?
- Да не хочу я чаю! Я курить хочу!
- Вот я и говорю: чай будешь курить?
- Чай?
- Чай.
- А можно?
- А кто тебе запретит?
- А как?
- Сделаем самокрутки или "козьи ножки", смотря шо тебе больше нравится, и подымим. Тебе самокрутку или "ножку"?
- А што лучше?
- Без разницы. Один хрен...
Чай оказался хорошим и дорогим. В гранулах. Нда-а-а, такой я ещё не курил. Бог миловал. До сегодняшней ночи. Ага, не миновала меня лажа сия.
Гранулы я аккуратненько ложечкой размял. Поначалу, конечно, переусердствовал - в порошок. Первый блин боком. Но это меня не смутило, и дальше дело заладилось.
- У тебя бумага есть, - спрашиваю.
Молчит, и покраснела.
- Мне не для ЭТОГО, - говорю. - Мне, знаешь, как папиросная, чтоб свернуть и туда чай засыпать.
- Тетрадка подойдёт?
- А потоньше что-нибудь есть?
Тьфу ты, дура, опять засмущалась.
