Избранницей графа Аракчеева стала дочь ярославского помещика генерал-майора Федора Николаевича Хомутова и внучка генерал-кригс-комиссара [137]Н. Хомутова, служившего в этой должности при императрицах Елизавете и Екатерине II. Это была миловидная, хрупкого сложения женщина, которая выглядела много моложе своих лет. Знакомые Аракчеева, которым посчастливилось повидать его молодую супругу, утверждали позднее в своих мемуарах, что граф женился на девице 18-ти лет [138], то есть вдвое себя моложе. На самом деле Наталья Федоровна родилась в 1783 году и, следовательно, к моменту выхода замуж за Алексея Андреевича ей было около 23-х лет.

4 февраля в Сергиевском артиллерийском соборе в Петербурге состоялось венчание Алексея Андреевича с Натальей Федоровной. На этой торжественной церемонии присутствовал сам государь император Александр I.

Женившись, граф не переменился в своих привычках. Он и прежде редко бывал в обществе, но теперь, после женитьбы, выезды его в свет стали редчайшим исключением. И главной причиной такого поведения Аракчеева была, вероятнее всего, снедавшая его ревность.

Если судить по письмам Алексея Андреевича, отношения его с молодой женой поначалу складывались хорошо. «Приносим мы оба с женою нашу сыновнюю благодарность за поздравление ваше с праздником, — писал он матери 24 апреля 1806 года, — но приятнее того, мы видели, сколь много вы, дражайшая родительница, об нас помните, моя сыновняя благодарность вам известна, но преданность жены моей столь к вам велика, что можете с нею с моею сравнить; она, любя меня, почитает и любит вас со мною равно. О себе уведомляю вас, дражайшая родительница, что мы с женою, слава Богу, здоровы, и хотя я по известному вам расстроенному моему здоровью и часто бываю нездоров, но жена, любя меня, ласками своими заставляет забывать свою болезнь. Мы оба дожидаем нетерпеливо мая, дабы естли возможно будет только по службе отпроситься в отпуск и быть к вам, чего нетерпеливо желает преданная вам душа моя».

И. С. Жиркевич, служивший при генерале Аракчееве адъютантом в 1806–1808 годах и часто бывавший у него в доме, вспоминал впоследствии о том, как граф обращался со своей супругой. К 3-м часам пополудни Алексей Андреевич приходил домой обедать. За обеденным столом собирались обыкновенно дежурившие в доме адъютанты графа Творогов, Мякинин или Жиркевич, а также брат жены графа, пребывавший тогда в чине подпоручика. Кроме того, бывали иногда приглашенные графом гости — это мог быть кто-то из служивших с ним генералов: Ф. И. Апрелев, П. И. Римский-Корсаков, С. М. Танеев или И. Ф. Касперский. Вместе со всеми за столом сидела и Наталья Федоровна. Алексей Андреевич был за обедами разговорчив и шутлив. Причем не стеснялся при посторонних уколоть своими «артиллерийскими» остротами и свою супругу. Однажды он говорил ей, показывая рукой на Жиркевича: «Вот, матушка, ты все хочешь ездить, кататься, гулять, — рекомендую тебе в кавалеры адъютанта моего, Журкевича». — «Что же, я совершенно уверена, — невозмутимо отвечала Наталья Федоровна, — что господин Жиркевич не отказал бы мне в этом, если бы я его попросила». — «Хорошо, если ты будешь просить, — продолжал тогда граф, — он еще сам не просит: ребенок еще, а впрочем, и теперь не клади палец ему в зубы — откусит!» Наталья Федоровна от подобных колкостей краснела и уже ничего не произносила.

Семейная жизнь графа Аракчеева длилась недолго. В следующем, 1807 году Алексей Андреевич расстался со своей молодой женой, чтобы никогда более с нею не встречаться. В обществе объясняли этот разрыв грубостью графа, избыточной его ревностью. Рассказывали, например, что однажды при отъезде своем в армию Аракчеев наказал слугам не позволять графине выезжать в некоторые дома, о чем саму ее никак не предупредил. Когда вскоре после отъезда грозного мужа та села в карету с намерением куда-то ехать, лакей сообщил ей, что графом сделано запрещение туда ездить. Услышав это неприятное известие, графиня хладнокровно ответила слуге, чтобы в таком случае ее везли к матери. Там она и осталась жить.

Аракчеев, узнав по возвращении в Петербург о таком повороте в своей семейной жизни, немедленно поехал к жене. Две недели кряду каждый день, а то и дважды на дню ездил он в дом, где Наталья Федоровна нашла себе пристанище, пока наконец она не вняла его мольбам и не села с ним в карету, чтобы возвратиться домой. Карета проехала более половины пути и остановилась. Из нее вышел Аракчеев и пошел пешком по направлению к своему дому. А карета с его супругой развернулась и поехала назад. Так, по рассказам современников, закончилась семейная жизнь Аракчеева [139].

Уход жены от Аракчеева мог быть вызван не только грубостью графа, но и нежеланием молодой женщины делить мужа с крепостной девкой. Наталья Федоровна была в Грузине и видела там у дома графа чугунную вазу, поставленную в честь Настасьи Минкиной. Возможно, видела и саму Настасью, да и наслышана была, наверное, немало о ее связи с Алексеем Андреевичем.

Существовали и другие версии расставания графа Аракчеева с женой Натальей Федоровной. Так, согласно рассказу, переданному Д. Кропотовым [140], все случилось следующим образом. Аракчеев проезжал однажды по Итальянской улице столицы и заметил постройку большого каменного дома. Узнав, что дом строится обер-полицмейстером, бдительный граф заподозрил злоупотребление. Дело в том, что обер-полицмейстер получал сверх причитавшегося ему жалованья солидную сумму — в 100 тысяч рублей — на секретные расходы. Император Александр, которому Аракчеев доложил о своих подозрениях, тут же распорядился произвести ревизию этой денежной суммы и именно Аракчееву поручил сделать ее. Обер-полицмейстер бросился умолять Александра об отмене ревизии, но Его Величество был непреклонен. Получив книгу, в которую обер-полицмейстер записывал, на какие нужды расходовал он деньги, Алексей Андреевич принялся ее изучать. И внимательно читал все в ней записанное до тех пор, пока не наткнулся на строки о том, что из общей суммы, положенной обер-полицмейстеру на секретные расходы, дважды по 5 тысяч рублей получала… Наталья Федоровна, его дражайшая супружница. Всю ночь напролет граф не спал, ходил взад-вперед по кабинету. А ранним утром приказал своему камердинеру позвать жену сразу, как только она проснется. Когда Наталья Федоровна вошла в кабинет к мужу, тот бросился к ней с вопросом: «Вы, сударыня, изволите брать взятки с полиции?»

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — залепетала она.

— Я говорю, что вы взяли от обер-полицмейстера два раза по 5 тысяч рублей!

— Я бы никогда их не взяла, если бы маменька… — Наталья Федоровна хотела объяснить свой поступок, но Аракчеев прервал ее на полуфразе и объявил тоном, не допускающим возражений: «Женщина, которая состоит на содержании тайной полиции, не может более оставаться у меня в доме. Извольте убираться, куда хотите. Чтобы через час вашего духа у меня не пахло!» Поступок графа — вполне в его характере, но маловероятно, чтобы Наталья Федоровна, которая не имела самостоятельных выездов в город и за которой ревнивый граф строго приглядывал, могла так своевольничать.

Как бы то ни было, после развода с молодой женой Аракчеев замкнулся от общества еще более. И служба стала значить для него отныне больше, чем когда-либо ранее. И так получилось, что в этот именно момент более, чем когда-либо в прошлом, стал он необходим императору Александру.

Князь П. А. Вяземский, относившийся к Александру I без особого восторга, но и без злобы и оттого понявший в его характере много такого, чего другие, менее беспристрастные наблюдатели понять не могли, писал в статье «По поводу записок графа Зенфта»: «Государь, вероятно, обратил первоначальное внимание свое на Аракчеева как на преданного и благодарного слугу императора Павла. Он имел административные военные способности, особенно по артиллерии, он был одинок в обществе, не примыкал ни к какой партии, влиятельной или ищущей влияния; следовательно, не мог быть орудием какого-нибудь круга; не мог быть и его главою. Государь не опасался встретить в нем человека, систематически закупоренного в той или другой доктрине. Не мог бояться он, что при исполнении воли и предприятий его будут при случае обнаруживаться в Аракчееве свои задние или передовые мысли. Вспомнив бывшего приятеля своего Наполеона, Александр мог так же, как и тот, не возлюбить идеологов. Сам Александр оставался в ином более идеологом, нежели практиком; но в работниках, в дельцах своих не хотел он идеологии».