Взяв в управление то или иное ведомство, Аракчеев немедленно принимался за составление инструкций, в которых стремился, насколько возможно, подробнее регламентировать деятельность своих подчиненных. Сам этот факт вызывает в нашем сознании образ сухого, черствого человека, педанта до мозга костей. Но вот парадокс: стоит нам обратиться непосредственно к аракчеевским инструкциям и начать их читать, как образ этот сразу исчезает.
Алексей Андреевич писал инструкции тем самым языком, которым говорил. А говорил он весьма оригинально. Цветистая его речь, слышанная однажды, запоминалась надолго. Словами он мог избить человека не слабее, чем палкой. Две-три его фразы, а бывало, и всего два-три слова могли оставить в душе человека рану на всю оставшуюся жизнь. Он обладал редкостным чутьем на самые обидные выражения, которые в любой ситуации находил с легкостью необыкновенной. Так, проводя по поручению императора Павла смотр Екатеринославскому гренадерскому полку, Аракчеев назвал знамена этого не раз отличавшегося своей храбростью на полях сражений гвардейского подразделения «екатерининскими юбками».
То, что выходило из-под пера Аракчеева, было столь же экстравагантно, как и то, что срывалось у него с языка. Вот некоторые выдержки из аракчеевских приказов и инструкций 1799 года:
«За ошибку отвечает командир, в службе же викарных нету, а должны командиры сами всякий свое дело делать, а когда силы ослабнут, то может выбрать себе покой».
«Замечаю, уснули и ничего не делаете, то оное непохвально, а я уже иногда неосторожен, когда кого пробуждаю».
«Извольте держать деньги… сколько употреблено будет — представить отчет… только не аптекарский, а христианский».
Люди, знавшие Аракчеева более или менее коротко, неизменно отмечали в нем следующую черту: строгий и грозный начальник на службе, он дома был на удивление приветливым и радушным хозяином. Бывало, днем, обучая свой полк, разбранит офицеров в пух и прах, мечется перед строем, нервный, желчный, в глазах ненависть — кажется, съесть готов со всеми потрохами и всех разом! Но к вечеру приглашает к себе домой, угощает, говорит ласково, глядит с любовью, а после угощения объясняет, как надлежит вести себя по уставу.
***
Алексей Андреевич имел немало друзей. Тесные дружеские отношения сложились у него с Михаилом Васильевичем Храповицким, который приходился родным братом секретарю Екатерины II Александру Васильевичу Храповицкому.
Помимо Александра у Михаила Храповицкого были еще один родной брат Петр, родная сестра Мария и сводный брат Алексей. Петр Васильевич Храповицкий свою судьбу связал с гражданской службой — в 1786 году он состоял в штате Государственного казначейства, имея чин коллежского советника. О Марии Васильевне известно только то, что родилась она в 1752 году, а умерла в 1803-м. Алексей Васильевич умер в 1819 году.
Их отец, Василий Иванович Храповицкий, до того, как женился на их матери, Елене Михайловне (урожденной Сердюковой), состоял в браке с Дарьей Спиридоновной (урожденной Леонтьевой). От этого брака у него родился сын Алексей. Елена Михайловна Сердюкова считалась в обществе побочной дочерью Петра I. Если так и было на самом деле, то, следовательно, секретарь императрицы Екатерины II Александр Храповицкий и друг Алексея Аракчеева Михаил Храповицкий являлись прямыми внуками царя-реформатора.
В. И. Храповицкий умер в 1789 году в чине генерал-аншефа. Он был владельцем земель, на которых в настоящее время располагается город Удомля и его окрестности. Во второй же половине XVIII века здесь находилось не меньше десятка селений (сельцо Бережок, деревня Иванково [94]и др.) и два десятка пустошей.
Михаил Васильевич Храповицкий родился в 1758 году. В отличие от своих братьев он не пошел на государственную службу, а выбрал себе судьбу простого помещика и до конца своих дней проживал в своем имении на берегу озера Песьво — в сельце Бережок [95], или в доме, находившемся в Вышнем Волочке. Свободное время он посвящал стихотворству или переводам с французского понравившихся ему комедий [96]. У него было двое сыновей, Петр и Александр, и дочь Ольга.
В 1782 году, будучи предводителем местного дворянства, Михаил Васильевич дал направление Алексею Аракчееву в кадетский корпус. С тех пор Алексей всегда чувствовал себя признательным Храповицкому. Он постоянно вел с ним переписку, а при случае заезжал к нему в гости или же приглашал его погостить к себе.
Получив чин генерал-майора и должность петербургского коменданта, Аракчеев спешил поделиться своим счастьем со старшим другом. Михаил Васильевич отвечал ему 14 ноября 1796 года: «Каждая строка в письме твоем принесла мне сильнейшее удовольствие. Радуюсь безмерно щастию твоему, но радость моя чистая и справедливая, ибо воздаяние получаешь за заслуги и по достоинству. Во множестве хлопот, кои можно себе представить, ты, как достойный сын, поспешил обрадовать родительницу и родственников; как друг, вспомнил друга, отдаленного местом, но близкого сердцем! Хочу и люблю верить, что другом ты мне любезным останешься. Горжусь тобою и утешаюсь тем, что ты становишься известен и знатен; ибо добродетели, коими давно ты знатен, будут известны многим, как приемлющим твои благодеяния, так и слышащим о них».
В письмах к М. В. Храповицкому Алексей Андреевич предстает совсем непохожим на того мрачного, бездушного солдафона, каковым нарисован он в подавляющем большинстве мемуаров своих современников. «По большим нынешним хлопотам я сделался и перед вами виновным, но простите меня великодушно; но севоднишней день есть день моего удовольствия в прошлом году, как я в пошевнях приехал к вам, любезному другу, и потом, отправяся в Гарусово, стал чувствовать покой и отдохновение. Здоровье мое опять хуже стало становиться; а труды не уменьшаются. Я же не умею иначе служить, как только изо всего усердия. Но прошу тебя, любезного друга, уведомь меня откровенно хотя, не слыхал ли ты опять обо мне брани; я, кажется, стараюсь нынеча всем все делать, кто только чего попросит. Также бывшие наши у меня соседи, Пыжев и Мильковы [97], не бранят ли меня и довольны ли моим с ними обхождением и чтивством». Так писал Аракчеев Храповицкому 28 марта 1799 года. Михаил Васильевич мог бы как-то скрасить его однообразную столичную жизнь, но он почти безвыездно проживал в своем имении.
Иногда в свободное от службы время Алексей Андреевич посещал П. И. Мелиссино, к которому не переставал испытывать чувство великой благодарности за то, что тот принял его когда-то на учебу в кадетский корпус. С восшествием на престол императора Павла Петр Иванович, не имевший при Екатерине в последние тринадцать лет ее царствования никакого продвижения по службе [98], пошел вверх. 11 ноября 1796 года новый император пожаловал генерал-поручика Мелиссино в генерал-аншефы. Когда некоторое время спустя данный чин был заменен на генерала рода войск, П. И. Мелиссино стал именоваться генералом от артиллерии.
6 декабря 1796 года Павел I повелел генералу П. И. Мелиссино командовать русской артиллерией вместо уволенного в отставку Платона Зубова, хотя и не назвал его в своем высочайшем приказе генерал-фельдцейхмейстером [99]. 27 февраля 1797 года П. И. Мелиссино был назначен инспектором по артиллерии в Петербурге и Москве.
Петр Иванович уже не стыдился, как прежде, принимать в собственном доме Аракчеева — напротив, даже зазывал его к себе. Старик очень гордился тем, что именно он направил способного молодого офицера на путь, где того ждала блестящая карьера. «Ваши способности давно уже заставляли меня предвещать то, что ныне сбывается, — писал Мелиссино Аракчееву 16 июня 1797 года. — Вы, я думаю, помните еще, что я вам говорил после того экзамена, на котором вы знанием своим удивили господина Эпинуса, также и то, чего желал и что предсказывал я вам, отпуская вас на службу к государю». Петр Иванович напоминал Алексею Андреевичу о том времени, когда в бытность свою директором корпуса назначил его служить в Гатчину. Было это в 1792 году. Прошло всего пять лет — и мир как будто перевернулся, теперь Аракчеев покровительствовал Мелиссино, и Мелиссино почитал его за своего благодетеля, время от времени адресуясь к нему с различного рода просьбами.
