— Мне неприятно твое присутствие, — проговорила она, наконец, поставив чашку на стол. — Что ты на это скажешь?

— Я прекрасно тебя понимаю.

— И.

— Ситуация безвыходная.

— Невероятно! — рассмеялась Саския. — Я нахожусь в своей квартире и вынуждена терпеть твое присутствие, потому что, видите ли, ситуация безвыходная!

— Нет! — Алекс подошел и взял девушку за руку.

— Отпусти! — воспротивилась она.

— Давай не будем ругаться. Не для того я здесь.

— А для чего, Алекс? Недостаточно еще меня унизил?

— Я пришел просить прощения.

Саския недоверчиво взглянула на него и усмехнулась:

— Только-то и всего? И я, конечно, обязана простить тебя. Забыть о том, как ты скверно со мной обошелся, между прочим, уже не в первый раз. — Она вырвала свою руку из его руки и снова взяла чашку.

— Марла мне все объяснила. Она сказала ровно то же самое, что и ты. Прости, я не верил тебе.

— А если бы твоя сестра не вступилась за меня, ты бы и сейчас не верил.

— Саския, я пытаюсь объясниться с тобой, оставь этот тон!

— Ты мне не все сказал? Хочешь что-то еще?

— Черт возьми, Саския! А ты как думаешь? Я был уверен, что все мои подозрения обоснованны, поэтому винил тебя во всех смертных грехах: Марла разубедила меня. Я искренне сожалею о своей ошибке. Неужели тебе без лишних слов не ясно, почему я вернулся?

— Нет. Вероятно, я недогадливая.

— Я предал тебя и подставил перед руководством твоей редакции, — осторожно начал Алекс. — Как прошла та встреча?

— Ах, вот ты о чем. Встреча прошла незабываемо. Члены правления соизволили дать мне несколько дней, чтобы закончить статью. Только писать мне было не о ком. Вот такая незадача!

— Ты получишь этот пост, если все еще хочешь этого, даже без всякого материала обо мне, — проговорил Алекс.

— Как это мило с твоей стороны, но у меня желание пропало. Кармен заслужила это место. Ей пост главного редактора будет по плечу, а мне — нет. Мне не хватает лицемерия для роли босса.

— Кармен вышла из игры.

— То есть?

— Вчера сообщили в новостях: у Драго Майоло случился сердечный приступ, когда он был за рулем своего «Феррари», Кармен сидела рядом. Они врезались в бетонное ограждение. Смерть наступила мгновенно.

Саския не смогла сдержать слез. Какими бы сложными ни были их с Кармен отношения, их связывали годы совместной работы.

— Сожалею, что принес тебе такие плохие новости, — Алекс присел рядом с ней. — Думаю, теперь ты точно получишь эту работу.

— Но я не хочу больше.

— А как же твой отец?

Саския подняла на Алекса глаза, полные муки.

— Марла сказала, что он болен и деньги необходимы тебе для его содержания. Но она рассказала мне и еще кое-что…

— Зачем ты вообще решил сейчас обсуждать со мной состояние моего отца, учитывая твои чувства к нему, да и ко мне тоже?

— Послушай, не горячись. То, о чем я говорил тебе в отеле относительно твоего отца…

— Ах, да, пожалуй, стоило известить тебя. Ты бы порадовался.

— Известить о чем?

— Ты так жаждал его покарать, всегда желал ему смерти!

— Ты ошибаешься, Саския. Такого я бы никому не пожелал. Да, я злился на него, но был не прав.

— Отлично! Сейчас еще выяснится, что я все выдумала, а ты добрейший и благороднейший человек! О, я и забыла, ты же у нас тайный благотворитель!

— Ты не права.

— Какая теперь разница? Можешь праздновать.

— Праздновать что?

— Вчера моего отца не стало, — прошептала девушка.

Только в эту минуту Саския окончательно осознала всю необратимость происшедшего, тяжесть своей утраты. Все дни, проведенные в больнице, она могла думать только о болезни отца, о его страданиях. В тот миг, когда остановилось его сердце, девушка поняла, что теперь все его мучения закончены. Тогда она приняла факт его смерти, а осознала только сейчас.

— Саския, — окликнул ее наблюдавший за ней Алекс. Он видел, как помутнел ее взгляд.

Он ехал к Саскии просить прощения и рассказать о смерти Кармен, но не предполагал, что ему придется разделить с ней горечь еще более тяжелой утраты. Алекс хотел сочувственно обнять ее за плечи, но она отмахнулась и скрестила руки на груди.

— Не смей ко мне прикасаться — прошипела она.

— Саския…

— Я не нуждаюсь в твоих соболезнованиях. Тебе незачем притворяться. Представляю, как ты сейчас торжествуешь!

— Должен признать, я был не прав в отношении твоего отца. Но что гораздо хуже, я оскорбил твое чувство к нему. Прости меня.

— Твоя месть увенчалась успехом, можешь уходить. Зачем тебе мое прощение, если ты изначально поставил себе целью обесчестить меня и унизить, желая взять реванш за неудачи своей семьи, в которых якобы был виновен мой папа? А теперь заявляешь, будто был к нему несправедлив. Мнето что с того? Я лишилась всего: и семьи, и работы.

— Саския, остановись и послушай меня.

— Тебе мало было просто испортить мои и без того нелегкие отношения с начальством и лишить меня средств, к существованию. Тебе хотелось сделать со мной то же самое, что, по твоим словам, мой отец сотворил с Марлой. Напрасные надежды, мне уже не пятнадцать.

— Возможно, в последнем своем утверждении ты отчасти права. Я действительно задумал это, когда ты была совсем юной, но, если помнишь, я не сделал этого тогда, я остановился.

— Ты не остановился, Алекс, ты пошел гораздо дальше. Ты выкинул меня за ненадобностью, ты посмеялся над моим чувством к тебе. Ты растоптал мою любовь.

— Я не хотел навредить тебе.

— Интересно, а что важнее, тело или человеческая душа, которую ты, судя по всему, ни во что не ставишь? Ты убежден, что совершаешь все поступки во имя восстановления чести своей семьи, своей сестры, которая не считает возможным даже просить тебя о помощи и поддержке. Но ты не в состоянии понять это.

— Да. Многое, в чем ты меня обвиняешь, — правда. Я жаждал мести. Я приглашал тебя поужинать, в кино, на танцы, думая лишь о том, как бы рассчитаться с Виктором за Марлу. Когда мы вдвоем оказались в дачном домике, я был уже готов довести начатое до конца. Ты всецело была в моей власти, в моих руках. Ты сама предлагала себя, как я того и добивался. Самая малость отделяла меня от цели.

— Что же тебя остановило?

— Отвращение. Я стал противен себе. С двенадцати лет я был поглощен одной-единственной идеей — расквитаться с твоим отцом и вернуть все, что когда-то принадлежало моей семье. Я знал, что не остановлюсь ни перед чем. В ту ночь я дошел до самого дна, но устоял.

— Поэтому ты решил стать отшельником и никого не впускать в свою жизнь? Не из-за Марлы?

— Нет. Я опасен для общества. Я не хочу, чтобы кто-то знал обо мне больше, чем я сам позволяю о себе узнать. Но ты заслужила мою откровенность.

— Чем же?

— Ты сказала, что любишь меня.

— Я говорила о прошлом, которое ушло безвозвратно.

Алекс решился на свое главное признание. Он приблизился к Саскии, погладил ее по все еще влажным волосам, вдохнул исходящий от нее аромат чистоты и свежести и сказал:

— Саския, прости меня.

— Ты очень скверно обошелся со мной, в том числе и в нашу последнюю встречу. Ты причинил мне слишком много вреда.

— Не только тебе, но и себе. Нам обоим. И не представляло, чем это загладить. Прости меня. Я знаю, ты можешь.

— Ты хотел, чтобы я разделила судьбу твоей сестры. Мне очень трудно злиться на тебя за это, хотя, наверно, и стоило бы.

— Именно в этом и заключалось мое главное заблуждение. Я разговаривал с Марлой, она все мне рассказала. Это не было изнасилованием.

— Объяснись.

— Твой отец и Марла действительно занимались любовью, но он не насиловал мою сестру.

— Я тебя не понимаю.

— Марла уверяет, будто это она соблазнила твоего отца. Она предложила ему себя, а он не смог отказаться.

— Но ты говорил, он сделал это специально, затем, чтобы поглумиться над своим бывшим компаньоном — твоим отцом.

— До последнего времени я именно так и думал, Виктор сам сказал это нашему отцу.