Ощутив небольшое изменение ускорения, когда машина начала плавно тормозить перед станцией, она стряхнула сон и потянулась. На глаза попалось собственное отражение в поликристаллическом рекламном плакате, и она усмехнулась. Облик ее почти не изменился с тех пор, как она покинула Луну на борту «Странника». Правда, на лбу и у глаз залучились морщины, которых не было пятнадцать месяцев назад, но они почти не заметны. Телесные раны затягиваются прямо на глазах. Обошлось без фатальных травм, и врачи уверяют, что со временем все будет хорошо. Незаживающие шрамы остались только в душе.

Притягивал взгляд орден под пилотскими «крылышками» на груди слева. Простой серебряный крест с пламенеющим Солнцем в середине — Солнечный крест.

Паоло и Кэт посмертно награждены медалями Славы.

Раздался мелодичный сигнал, и бесплотный женский голос объявил:

— Прибытие к месту назначения ожидается через минуту. Пожалуйста, не вставайте до полной остановки корабля.

Как только дверца распахнулась, она неуклюже вскарабкалась на ноги, будто со стороны услышав что-то среднее между вздохом и стоном, и задумалась о том, каково быть старой, механически сунув свою идентификационную карту в щель оплаты проезда.

— Спасибо за то, что воспользовались услугами «Лунного Рапитранса», старший лейтенант Ши. Желаем приятного дня и поздравляем с наградой.

Николь с недоверчивой улыбкой обернулась к автомобильчику. У программиста «Рапитранса» воистину гипертрофированное представление о приличиях. Ей это понравилось.

— Спасибо, большое спасибо.

— На здоровье, — отозвался компьютер, и дверца захлопнулась.

Шагая по площади «Челленджера», Николь еще смеялась.

Но когда она пошла к кенотафу, стоящему в самом центре, веселье как рукой сняло. С виду памятник не представлял собой ничего особенного — колонна высотой в человеческий рост из грубо обтесанных, кое-как сложенных камней, но эти камни прибыли сюда со всех освоенных человечеством небесных тел: Земли, Луны, Марса, Венеры, Меркурия, Плутона, Юпитерианских и Сатурнианских лун, всех крупных и многих малых астероидов, с Внешних планет и их лун, да еще с колоний в Дальнем космосе — Даль, Последний Шанс, Рай и Новая Родина. Не проходит и года, чтобы памятник еще немного не подрос.

После базы в Море Спокойствия — где Нил Армстронг и «Зуммер» Олдрин первыми ступили на Луну — это самый знаменитый монумент во всем Человеческом Космосе.

С одной стороны кенотаф был обтесан, отполирован и украшен изображением Рокуэлловского космического челночного корабля типа 1 — настоящего «Шаттла», — взмывающего со стартовой установки в небеса. А под ним — простая мемориальная доска. Никаких помпезных надписей, только столбцы имен. Николь не удивилась бы, узнав, что каждому ребенку в Глобал-Вилледж знакомы эти имена. Всякий, кто хотя бы час провел в ВВС, а особенно в НАСА, знает, в чью честь возведен этот обелиск.

Здесь выписаны имена первопроходцев космоса. Гас Гриссом. Эд Уайт и Роджер Чаффи с «Аполлона-1». Русский Владимир Комаров. Экипаж «Челленджера». И много, очень много других. А в самом низу три новых: Катарина Гарсиа, Поль да Куна, Шэгэй Шомрон.

Николь ощутила, как усталость все-таки настигла ее, невыносимой тяжестью навалилась на плечи и заставила ссутулиться, опираясь на трость. Она подняла руку, чтобы смахнуть слезы, и какое-то время стояла неподвижно, позволив горю наполнить душу до краев.

— Как гласит старая пословица, — раздался знакомый голос, — «Мы летаем и погибаем».

Николь машинально вытянулась по стойке «смирно» и отдала честь генералу Кэнфилд, но та лишь покачала головой.

— Никаких церемоний, Николь. Никаких званий. Здесь мы просто два астронавта, коллеги — молодой и, — небольшая пауза, еле уловимая улыбка, — старый, пришедшие почтить память тех, кто ушел раньше.

Кэнфилд протянула платок, и Николь промокнула глаза и высморкалась; генерал показала жестом, что девушка может оставить платок при себе. Обе были в синей форме военно-воздушных сил, только на погонах Кэнфилд сверкали генеральские звезды, а на груди поблескивали многочисленные награды.

— Я думала о мемориальной доске в Чаффи, — проговорила Николь, — на которой перечислены имена кавалеров медали конгресса. Мне хотелось с мясом выдрать имя Моргана. Меня даже напугала собственная ненависть, но, по-моему, безнравственно позволять ему находиться в одном ряду с такими, как Кэт и Паоло.

— Разительная перемена в Дэниеле никоим образом не преуменьшает его прошлых заслуг. Пожалуй, это главная трагедия его жизни.

Николь окинула площадь, проследовав взглядом вдоль обрамляющих ее колонн к месту их слияния. Купол являл собой гигантский подсвеченный слайд с изображением звезд, перемещающийся в согласии с естественным движением Луны, Земли и Солнца, создавая иллюзию настоящих звезд.

— В госпитале у меня была уйма свободного времени. Я много читала, — вымолвила она и осмелилась прямо взглянуть на Кэнфилд. — Я знаю.

— Что, — Кэнфилд едва заметно выделила это слово, — вы знаете?

— Мой отец был младшим партнером в фирме, занимавшейся вашей апелляцией. О нем никто не упоминает, но я знаю его стиль. Совершенно очевидно, что все резюме по делу писал именно он.

— И что же?

— Кем он был для вас? И кем являюсь я?

— Другом. И чересчур пронырливым старлеем.

— Больше, — тряхнула головой Николь. — Слишком многие намекают, будто я оказалась здесь не без вашего участия, что между нами есть какая-то связь, старые дела. Устраивая засаду на «Странник», Морган метил не только в Кэт. Для него это был бы дуплетный выстрел, возможность вам насолить, ударить исподтишка просто ради наслаждения, прежде чем довести дело до конца. Так что случайное знакомство тут не проходит.

— Мы с твоим отцом были близки.

— Любовники?

— Влюбленные. Очень.

— Но вы не остались. А он не мог последовать за вами.

— То, что было тогда… между нами… никоим образом не преуменьшает того, что есть сегодня. Он очень любит твою мать, я вижу это по тебе.

— А что еще?

Кэнфилд улыбнулась и, не сдержавшись, хмыкнула.

— Собственное отражение.

— Я не просила никаких привилегий.

— Все, что ты получила, и хорошее, и плохое, ты заслужила сама. Тут ничего не изменишь. Тебя выделяет отнюдь не мифическая связь со мной.

Хотя порой она и осложняет тебе жизнь. Ты сама устанавливаешь планку, а мы лишь стараемся, чтобы ты ее не снижала.

— Везет мне!

— Тебя что-то беспокоит. Нога?

— Немножко. В основном это из-за проклятой формы. Я не носила ее так давно, что чувствую себя, словно в корсете. Отдала бы все на свете за обрезанные джинсы, свитер, кроссовки и свою летную эдвардсовскую куртку.

— Успеется. — Генерал посмотрела мимо Николь. — Доброе утро, комиссар.

— Здравствуйте, генерал, — отозвался Кьяри.

— Прошу прощения, но послы, наверное, уже заждались, — и Кэнфилд решительно зашагала прочь.

Кьяри сграбастал Николь в объятия, и она невольно поморщилась, когда он оторвал ее от пола. Но он тотчас же осторожно опустил ее и с тревогой заглянул в лицо.

— Со мной все в порядке, — заверила Николь. — Честное слово!

— Ну-у, — протянул он, нисколько не сомневаясь, что она водит его за нос, — вчера вечером ты определенно была бодрее.

— На меня снизошло вдохновение, а заодно и легкое помешательство. Теперь расплачиваюсь.

Он от души хохотнул, и Николь пожала ему руку. Как замечательно, что вместо боевых когтей халиан'т'а она чувствует его нежные пальцы. Потом вгляделась в лицо, мысленно отмечая перемены. Шаврин ввела ему вакцину, как только спасательная партия вытащила их из шлюза.

Николь смотрела видеозапись, но даже теперь, многие месяцы спустя, воспоминания вызывали ужас. Гель спас их от верной смерти, но жизнь их висела на волоске. Хана и Андрей вместе с медиками халиан'т'а стабилизировали их состояние и сразу же погрузили в анабиоз, поджидая, когда можно будет отправить обоих в приличный госпиталь. А там первые две недели смахивали на марафон, причем они выступали в роли эстафетных палочек. Николь едва не отправилась на тот свет.