— Без всяких «наверное».
— …но, простите, сама я не уйду. — Поглядев шефу прямо в глаза, Николь внутренне подобралась, чтобы выдержать удар, который должен вот-вот обрушиться.
— Вам известно, что вы офигенный пилот, лучший из всех, какие выходили из стен Академии за двадцать лет, и рассчитываете на это.
— Нет, сэр, ничего такого мне не известно.
— Не надо вправлять мне мозги, Ши, всякий пилот вашего уровня осознает это. Заглянув в вашу анкету, комиссия хотела отослать вас домой прямо с «Вышки». Они не видели никакого смысла позволять вам вернуться на Луну.
— Ну и ну! — изумился Поль. — Мне-то казалось, что подобных пилотов ценят на вес золота!
— Дело в самонадеянности? — вслух гадала Николь. — Или в самодовольстве? Мне было скучно. Я решила, что раз ничего не произошло, то и дальше ничего не произойдет.
— Вот именно. И кто бы еще говорил, что такого больше не случится. Вы утверждаете, что усвоили преподанный урок. Может быть. Но должен ли я подвергать риску Бог знает сколько людей и денег, чтобы проверить это?
Изо всех сил стараясь удержать на лице маску равнодушной невозмутимости, Николь сморгнула слезы.
— А что дальше? Куда я отправлюсь отсюда?
— На обед.
— Простите, не поняла.
— Кэнфилд хочет повидать вас.
— Сама комендант базы да Винчи? Нас?!
— Я же сказал, мистер да Куна, а она ждать не любит.
— Постойте! — воскликнула Николь. — А я-то как?! Что решила комиссия? Я по ту сторону или по эту?
— Большая начальница своей властью отменила решение комиссии, — бесцветным голосом сообщил Элиас. — Вам дали еще один шанс.
Столики располагались под сенью молоденьких дубков, от которых и пошло название этого зала ресторана. Когда метрдотель повел посетителей к столику Джудит Кэнфилд, она поднялась им навстречу, выпрямившись во весь свой немалый рост — метр восемьдесят, как у Николь. Стройная, как у балерины, фигура, миловидное лицо, сильные резные черты, кожа почти столь же смуглая, как у Поля; многочисленные морщины говорят не только о доброжелательности и чувстве юмора, но и о годах работы под палящими, ослепительными лучами солнца, не ослабленными атмосферой. Левый желтовато-зеленый глаз сверкает, а правый прикрыт черной повязкой; пепельно-серые волосы подстрижены коротко, как у большинства астронавтов. Несмотря на предпочтение, отдаваемое ею удобной партикулярной одежде, сегодня вечером она облачилась по форме — в ярко-синие длинные брюки и такой же китель с короткими рукавами, украшенный эполетами, на каждом из которых сверкало по четыре генеральских звезды. А на левой стороне груди, под «крылышками» командир-астронавта — ленточка врученной конгрессом медали Славы: белые звезды по голубому полю.
Ее история прекрасно известна каждому военному и даже входит в курс лекций Академии ВВС. В бытность свою астронавтом она шла впереди всех, прокладывая пути по Солнечной системе, и дюжину раз заслужила звание героя, прежде чем при возвращении на Землю угробила собственную карьеру, а вместе с ней — и жизнь.
Медики списали ее подчистую. Катастрофа превратила ее тело в кровавое месиво. Просто чудо, что она не скончалась на месте. Но это было только начало ее мытарств. Кэнфилд провалялась на больничной койке два года — сперва на Земле, но как только достаточно оправилась для транспортировки — на орбите; бригады хирургов трудились над ней, спасая все, что удастся, и заменяя остальное. Когда она наконец выписалась, Пентагон предложил ей отставку по состоянию здоровья. И в ВВС, и в НАСА говорили, что, несмотря на усилия врачей, ей уже нипочем не стать ни хорошим офицером, ни астронавтом, ни женщиной.
Она же вознамерилась доказать обратное.
И потянулась долгая, муторная тяжба, кульминацией которой стали слушания в Верховном суде, в результате которых Джудит Кэнфилд все-таки была восстановлена в звании и должности.
Все эти события разыгрались еще до появления Николь и Поля на свет. За последние одиннадцать лет, пока Кэнфилд исполняла одновременно две роли — командира крупнейшей американской базы на Луне и руководителя космических полетов НАСА, — на ее плечи легла ответственность за все расширяющуюся сферу действий, охватившую Солнечную систему и ближайшие звезды.
— Чувствуйте себя как дома. — Голос у нее оказался низким, как у Николь, но не таким хриплым. — Пока не подойдут остальные гости, я хотела потолковать с вами наедине.
Возможно, Николь только показалось, что Кэнфилд посмотрела на нее чуточку дольше и пристальнее, чем на Поля. Николь встретила этот взгляд открыто и без смущения. После секундной паузы глаза в глаза генерал отвела взор, и на губах ее заиграла едва заметная улыбка.
Кэнфилд сидела во главе стола, Поль и Николь заняли места по левую руку от нее, а Дэвид Элиас — по правую. Стол был накрыт на девять персон. Ожидая, когда официант принесет напитки, генерал заметила:
— Откровенно говоря, мы проводим церемонию именно здесь только в двух случаях — когда кого-нибудь награждаем или хороним. К сожалению, зачастую и то, и другое ходят рядом. — Она подняла бокал. — Будем надеяться, мисс Ши и мистер да Куна, что вам доведется служить долго и без эксцессов.
Да Винчи — община сравнительно молодая, — продолжала она. — Она является форпостом человечества. Однако и у нас уже появилось несколько традиций, приятнейшая из которых — торжественный обед в честь первого полета астронавта.
Когда смысл сказанного дошел до Николь, она растерялась, не зная, как реагировать: расплыться в улыбке или затрепетать. Затем, с удивлением обнаружив, что делает сразу и то и другое, пробормотала:
— Это невозможно!..
— Вы имеете в виду — в свете рекомендаций аттестационной комиссии? — осведомилась Кэнфилд.
«Неужто я произнесла это вслух, а?!» — зардевшись, в отчаянии подумала Николь.
— Доктор Элиас сказал, что меня отчислили.
— Одним из лучших быть всегда трудно, — кивнула Кэнфилд. — Проблема в том, что к тебе предъявляют более жесткие требования, чем к большинству. Николь, ваша результативность в симулированном полете ошарашила экзаменаторов. Еще немного — если только для человека такое возможно, — и вы побили бы компьютер.
— Ну, есть к чему стремиться, командир, — ухмыльнулся Поль.
Николь и хотела бы разделить его жизнерадостный настрой, но из головы не шли собственные промахи.
— Комиссия и Дэвид выдают рекомендации, но окончательное решение за мной, — закончила Кэнфилд, сделав упор на последнем слове и намеренно указав глазами на Элиаса. — Я доверяю моим людям, но еще больше своей интуиции.
— Я не подведу вас, мэм, — тихонько отозвалась Николь.
— Вы уж постарайтесь, старший лейтенант, — улыбнулась Кэнфилд. — Большего мы и не просим. Для пробы сил вам поручена не слишком суматошная и не слишком рискованная, но в то же время ответственная задача — осуществить полет от да Винчи до станции Кокитус на Плутоне и обратно. По пути вы установите ряд радиобуев в качестве навигационных ориентиров, но, главное, снимете карту значительной части Солнечной системы. На борту корабля будет коллектив ученых НАСА, помогите им с экспериментами. Время полета — восемнадцать недель Вовне, две недели на орбите Плутона, пока ваши пассажиры снимут блоки накопителей данных с устройств автоматического наблюдения на Кокитусе, и восемнадцать недель обратно.
— Будет время и поскучать, — словно между прочим заметил Элиас, позволив себе едва заметно усмехнуться, когда Николь обожгла его взглядом.
— Это не шутка, — промолвила Кэнфилд. — Не раз и не два задания срывались из-за неуживчивости экипажа и ошибок группки людей, проживающих бок о бок в течение довольно продолжительного периода. Говорить о путешествии в состоянии анабиоза хорошо только теоретически; кто-то ведь непременно должен бодрствовать, чтобы справиться с непредвиденными обстоятельствами. Вас будет донимать скука, одолевать стремление вырваться из четырех стен, вас будет так и подмывать сделать что-нибудь этакое. И при этом — Дэвид наверняка предупреждал — ваша жизнь будет зависеть от умения держать себя в руках.
