— Но… о чем мы будем спорить? — растерялся Эйдон.

Манера Робин вести занятия была весьма оригинальна. Она разделяла студентов на несколько небольших групп по пять-шесть человек. Каждая группа должна была отстаивать какую-то определенную точку зрения. Приводить аргументы, факты, обосновывать, при этом защищаться от нападок приверженцев противоположного мнения. Таким образом, Робин учила студентов не только литературе, но и ораторскому искусству, этике общения и правилам честного спора. Главное же, что ученики Робин приходили к выводам сами, а не вычитывали их в пыльных книгах. Тем ценнее были полученные знания.

— Сегодня речь пойдет о романе Флобера «Мадам Бовари», — огласила тему занятия Робин, прежде чем открыть свою сумку с конспектами и книгами.

Голоса потихоньку стихли, в аудитории воцарилось то редкое состояние покоя и гармонии, которое Робин весьма ценила и которого ей не доставало.

Безусловно, после развода ее жизнь стала размереннее и стабильнее. Она больше не задерживалась в университете допоздна. Даже не знала, работает ли до сих пор старая отзывчивая Клотильда, поддержавшая ее несколько месяцев назад.

Теперь Робин со спокойным сердцем возвращалась домой, зная, что Джеймс не устроит ей скандал. Малютка Элис каждый день радовала ее своими успехами. Норма, нянчившаяся с крестницей в отсутствие Робин, уверяла, что Элис настоящий вундеркинд. В четыре года она уже самостоятельно читала детские сказки и умела складывать и вычитать простые числа.

Правда, неделю назад Джеймс все же нарушил ее спокойствие. Видимо, его дела шли совсем плохо. Он попросил у бывшей жены в долг большую сумму, и Робин стоило немалых усилий растолковать Джеймсу, что у нее нет таких денег. Джеймс начал кричать, угрожать… потом давил на жалость, говоря, что если не вернет проигранные за карточным столом деньги, то его могут убить. Джеймс уверял, что обратился к ней за помощью в первый и последний раз. И что Робин больше никогда не услышит его голос… Она отказала. В состоянии азарта — а Джеймс забывал обо всем на свете! — человек может дать любые клятвы и обещания. Наутро он о них благополучно забудет, а она останется ни с чем по собственной глупости и наивности.

— Итак, — начала Робин. — Роман Гюстава Флобера — это прежде всего трагедия пошлости. Вы согласны со мной, Эйдон?

Эйдон встрепенулся. Неужели Робин собирается дергать его каждую минуту? Лекция только началась… Выжидательный взгляд больших карих глаз мешал сосредоточиться. Ко всему прочему Эйдон несвоевременно вспомнил о поцелуе, на который Робин не ответила, перед тем как уйти из его дома.

— Подумайте. В чем видел специфику повседневности Флобер? Надеюсь, вы прочитали данное произведение?

— Разумеется. — Эйдон задумчиво почесал макушку. Вдруг его озарило: — Современность пошла, следовательно, типично современный роман должен был стать пошлым.

— Вы считаете главную героиню?.. — начала с угрозой в голосе Робин, но Эйдон поднял вверх указательный палец, попросив немного внимания.

— Сюжет флоберовского романа основан на банальной коллизии: жена, нелюбимый муж, которого она обманывает сначала с одним любовником, затем со вторым, коварный ростовщик, завлекающий в свои сети жертву, чтобы нажиться на чужой беде. Несложное взаимодействие этих фигур приводит к трагической развязке. Разочаровавшись в любовниках, вконец разоренная ростовщиком, убоявшаяся публичного скандала, не смеющая раскрыться в своих преступлениях доверчивому до слепоты мужу… — Эйдон перевел дыхание и с еще большим пафосом и уверенностью в своей правоте продолжил, — жена-прелюбодейка кончает жизнь самоубийством, отравившись мышьяком.

Робин кивком поблагодарила Эйдона за высказанную точку зрения. Затем окинула притихшую аудиторию оценивающим взглядом хищника, выбирающего очередную жертву. Студентки — а их было большинство на занятиях Робин — притаились как мышки. Наивные, надеялись, что хищник не почувствует запаха их страха, не учует сверхдозы адреналина, выброшенного в кровь.

— Что вы на это скажете, мисс Оверлэйм?

Камилла растерянно осмотрелась по сторонам, будто надеясь на снисхождение преподавателя или дружескую подсказку.

— Вы ведь знакомы с романом, не так ли? Разумеется, вчера вечером у вас было более интересное занятие, чем чтение. — Робин ругала себя за излишнюю предвзятость. В конце концов Камилла была умной и ответственной девушкой. Возможно, не обладай она параметрами топ-модели, все ее усердие направилось бы в нужное русло.

— Я прочитала роман еще на летних каникулах, — резко ответила Камилла, тряхнув осветленными кудрями. — На мой взгляд, Флобер сумел раскрыть в Эмме, героине пошлого адюльтера, личность трагическую, пытавшуюся восстать против ненавистной ей действительности и в конце концов поглощенную ею. Да, Эйдон прав. Эмма Бовари — существо пошлое, необразованное, не умеющее рассуждать, не привлекательное ничем, кроме внешности… — Камилла гордо вскинула подбородок и с вызовом посмотрела на преподавательницу.

К ее удивлению, Робин дружелюбно улыбалась, радуясь рождению мысли в учениках. Приятно открывать в студентах, которых считал не особо одаренными, проблески творческого поиска, воображения, фантазии, дерзкого разрушения стереотипов и умственной работы.

— Однако в ней заложены качества, которые делают ее интересной. Заставляют уважать. Проникаться симпатией.

— Например, мисс Оверлэйм? — вставила Робин. — Что вас привлекло в Эмме? Красота? Умение нравиться мужчинам?

— Вовсе нет! — запальчиво возразила Камилла.

Робин обрадовалась. Ее провокация удалась. Камилла приняла судьбу романной героини близко к сердцу. Принялась заступаться за нее.

— Неприятие действительности, жажда того, чего нет, стремление и неизбежно связанное с ним страдание. Да, героиня Флобера не привыкла разбираться в своих чувствах, она подчиняется влечениям, не подвергая их критике сознания, она не ведает, что творит… — Камилла на минуту замолкла и стыдливо покраснела. — Извините, мне трудно выразить это словами.

— Нет-нет, вы замечательно обо всем сказали. Главное — искренне. — Робин одобрительно кивнула. — Однако Эмма не смогла уйти от обыденности. Пошлость не только окружает ее, она царит даже в ее мечтах. Эмма попала в заколдованный круг. Она желает внушить себе любовь, а так как в романах любовь сопровождается рядом неизменных признаков «высокой страсти», то Эмма полагает, что достаточно внешних признаков — луна, стихи и романсы, чтобы тем самым испытать ее магическое влияние. Она сознательно пытается привить себе поэтическое чувство.

— Неужели было бы лучше, если бы Эмма даже и не пыталась? — снова вступил в дискуссию Эйдон. — Признаюсь, мне вообще непонятно, зачем Эмма вышла замуж за Шарля.

— Ну же, мисс Оверлэйм, помогите Эйдону разобраться.

Камилла молча пожала плечами.

— Вы тоже не знаете?

— Ну… Она на что-то надеялась… Эмма всегда на что-то надеялась, вступая в любовные отношения с мужчинами, — печально заключила Камилла.

— Вы не так уж далеки от истины. Поразительная проницательность для девушки вашего возраста, — заметила Робин. — У кого-нибудь есть какие-нибудь соображения? Почему Эмма вышла замуж? Любила ли она мужа? Или кого-нибудь из своих тайных любовников?

Руку подняла смуглая худенькая девушка в очках. Что она может знать о любви и женских чувствах? — невольно мелькнуло в голове у Робин, но она все же дала слово студентке, чье имя странным образом вылетело из памяти.

Девушка тоном примерной ученицы и зубрилы, принялась расставлять точки над всеми «i». Причем в ее голосе не было ни страстности Эйдона, ни грусти Камиллы, которые привлекли Робин. Девушка говорила правильные вещи, но… чересчур правильными они слетали с ее языка. Видимо, сама студентка пока не пострадала от краха надежд и мечтаний. Да и о любви ее суждения были весьма поверхностными и такими же сухими, как язык научных докладов.

— Только что вышедшая из монастырского пансиона и приехавшая на ферму отца, Эмма хранит в душе усвоенный в пансионе идеал жизни, полной высоких чувств и страстей. Деревня вскоре теряет для юной идеалистки всякую привлекательность, и она разочаровывается в ней так же, как и в монастыре. Когда на горизонте Эммы появился Шарль, она приняла «беспокойство, вызываемое новым ее положением» за чудесную страсть. Тотчас после брака эта иллюзия исчезла. Эмма хотела найти в своем муже нечто значительное, сколько-нибудь приближающееся к ее книжному идеалу. Она пела ему меланхолические романсы, но оставалась такой же спокойной, а Шарль не был ни более влюблен, ни более взволнован.