Зазвонил телефон. Джек поднял трубку.

– Алло!

– Привет, Джек. – Голос оказался хорошо знакомым. Глаза Райана сверкнули.

– Привет, Арни. Как дела в академии?

– Ты и сам отлично представляешь. Видел утренние новости?

– Насчет морских пехотинцев?

– И что ты думаешь? – спросил Арни ван Дамм.

– Мне это не очень-то понравилось.

– Я думаю, все даже хуже, чем кажется на первый взгляд. Репортеры о многом умалчивают.

– А когда они говорили всю правду? – мрачно осведомился Джек.

– Нет, дело не в том, что они так любят умалчивать, но у некоторых из них все же сохраняется честность. С Бобом Хольцманом из «Пост» случился приступ угрызений совести. Он позвонил мне. Хочет поговорить с тобой, узнать твое мнение – без диктофона, конечно.

Роберт Хольцман из «Вашингтон пост» был один из тех немногих репортеров, которым Райан почти доверял, во-первых, потому, что он всегда был откровенен с Райаном, а во-вторых, потому, что он был в прошлом офицером военно-морского флота и имел классификационный индекс 1630, которым в ВМФ обозначали офицеров разведки. Пусть он расходился с Райаном во мнениях по большинству политических вопросов, но, несомненно, он был честным человеком. Хольцман был неплохо осведомлен о прошлом Райана, но не стал ничего публиковать, хотя из всего этого можно было бы слепить не одну смачную историю и, возможно, даже сделать карьеру. С другой стороны, нельзя было поручиться в том, что он не бережет эти сведения для книги. Хольцман написал несколько книг – одна из них даже стала бестселлером, – и неплохо заработал на них.

– И что ты ему сказал?

– Пообещал спросить тебя, но предупредил, что ты, вероятнее всего, скажешь не просто «нет», а «черта с два».

– Арни, я с симпатией отношусь к этому парню, но ведь бывшему президенту не следует смешивать с грязью своего сменщика…

– Даже если он – не что иное, как никчемный кусок дерьма?

– Даже в этом случае, – мрачно отозвался Джек. – Пожалуй, даже тем более в этом случае. Постой-ка. Мне казалось, что он нравился тебе. Что случилось?

– Может быть, я слишком долго ошивался рядом с тобой. А теперь у меня возникло дурацкое ощущение, будто от характера тоже что-то зависит. А не только от ловкости в политических маневрах.

– Арни, в этом он чертовски силен. Даже я не могу не отдать ему в этом должного. Ты, наверно, хотел зайти поболтать? – спросил Райан. Действительно, зачем еще Арни мог позвонить в пятницу утром?

– Ну… да. Выходит, я не так уж ловок.

– Ты же знаешь – в моем доме тебе всегда рады.

– Как насчет вторника? К обеду? – вполголоса предложила Кэти.

– Как насчет того, чтобы пообедать с нами во вторник? – спросил Джек. – Можно будет остаться на ночь. Я предупрежу Андреа, что ты приедешь.

– Да уж, пожалуйста. Я всегда немножко побаиваюсь, как бы меня не застрелила женщина, а уж когда имеешь дело с такой мастерицей, раной в мякоть не отделаешься. Значит, увидимся около десяти.

– Отлично, Арни. До встречи.

Джек положил трубку и поднялся, чтобы проводить Кэти в гараж. Кэти прибавила в классе. Теперь она ездила на двухместном спортивном «Мерседесе», хотя недавно призналась, что соскучилась по вертолету, который доставлял ее в больницу Хопкинса. С другой стороны, ей нравилось играть в автогонщицу, пока прикрепленный к ней агент Секретной службы Рой Олтман, в прошлом капитан 82-го авиадесантного полка, дрожал за свою жизнь на пассажирском сиденье. Серьезный парень. Он стоял возле машины, из-под расстегнутого пиджака виднелась большая кобура.

– Доброе утро, доктор Райан, – приветствовал он свою подопечную.

– Привет, Рой. Как ребятишки?

– Отлично, мэм, спасибо. – Он распахнул дверцу с водительской стороны.

– Успехов в работе, Джек. – И обычный утренний поцелуй.

Кэти устроилась на сиденье, пристегнула ремень безопасности и разбудила двенадцатицилиндрового зверя, скрывавшегося под капотом. Потом она помахала и задним ходом выехала из гаража. Райан проводил взглядом машину, устремившуюся по выездной дороге, где ее поджидали две машины сопровождения – передовая и замыкающая, – и повернулся к кухонной двери.

– Доброе утро, миссис О’Дей.

– И вас с добрым утром, мистер президент, – ответила специальный агент Андреа Прайс О’Дей, начальница охраны. У нее был двухлетний сын по имени Конор – не по возрасту бедовый мальчишка. Отцом Конора был Патрик О’Дей, старший инспектор по особо важным делам при директоре ФБР Дэне Мюррее – еще одной ключевой креатуре Джека, – которому Килти пока что не смог серьезно испортить жизнь, поскольку ФБР не принимало участия в политическом футболе (по крайней мере, считалось, что не должно принимать).

– Как малыш?

– Прекрасно. Правда, у него никак не складываются отношения с горшком. Как увидит – в слезы.

– Джек вел себя точно так же, – сообщил, рассмеявшись, Райан. – Во вторник к нам приедет Арни. Часов в десять утра. Будет обедать и останется ночевать.

– Что ж, думаю, с ним обойдемся без тщательной проверки, – ответила Андреа. И все равно они проверят его номер социального страхования по национальной базе данных о преступности – на всякий случай. Секретная служба мало кому доверяет, даже и своим коллегам. Особенно после случая с Арефом Раманом[6]. Тогда в Службе начался самый настоящий переполох. Но ее муж успешно справился с ситуацией, а Раману предстояло отбыть долгий, очень долгий срок в федеральной тюрьме во Флоренсе, в Колорадо. Тюрьма Флоренс считалась самым страшным из всех федеральных мест заключения, охранялась лучше любой другой тюрьмы строгого режима. Подобным слухам способствовало то, что она была построена на твердых скалах и в значительной части уходила под них. Постояльцы Флоренс видели солнце разве что на экранах черно-белых телевизоров.

Райан вошел в кухню. Он мог бы задать еще много вопросов. Секретной службе было ведомо немало тайн. Он мог бы даже получить ответы, потому что ему тоже довелось быть на посту президента, но он просто не хотел этого делать.

К тому же у него была работа, которой следовало заняться. Он налил себе еще чашку кофе и отправился в библиотеку заканчивать 2-й раздел 48 главы «Джордж Уинстон и налоговая система». Эта самая система отлично работала до тех пор, пока Килти не решил, что не все вносят в нее «должный и подобающий вклад». О том, какой вклад нужно считать «подобающим», естественно, мог судить один лишь Килти.

Этим утром в ПССВР оказалось перехваченное зашифрованное сообщение, к которому Кампус имел ключ. И, судя по совершенно безобидному содержанию, шифровка была многоступенчатой. У чьего-то кузена родилась девочка. Несомненно, текстовый код. «Стул стоит у стены» – такой фразой во время Второй мировой войны французскому Сопротивлению сообщали о том, что предстоит какая-нибудь операция против оккупировавшей страну немецкой армии. «У Джина длинные усы» – было предупреждением о предстоящем «дне Д» – высадке союзников в Нормандии, а строка Верлена «Вялостью той ранит мне душу» – уточняла дату этого события.

Так что же значило это сообщение? – спрашивал себя Джек. Может быть, и впрямь у кого-то родился младенец, девочка, что в арабском мире было весьма незначительным событием. А может быть, речь шла о большом (или маленьком) банковском переводе, одном из тех, по которым они пытались отслеживать и локализовывать деятельность противника. Тех, кто осуществлял подобные трансакции, Кампус устранял. Одного из них звали Уда бен Мали, он умер в Лондоне от укола той самой авторучкой, которую потом, в Риме, Джек использовал против MoHa, который, как выяснилось, был очень плохим парнем.

Тут Джек заметил кое-что еще. Ха! В списке рассылки электронного письма содержалось необычно много французских адресов. «Неужели там что-то заваривается?» – подумал он.

– Снова хватаешься за соломинку? – спросил через десять минут у Джека Рик Белл. Как и у Джека, на лице главного аналитика Кампуса застыло скептическое выражение – слишком уж неопределенным было это сообщение о рождении девочки для того, чтобы радоваться его расшифровке.