Услышав, как его сын Эдвард прошептал что-то на ухо одному из его вассалов, Брюс обернулся и ожег его яростным взглядом, призывая к молчанию. Утром, узнав о том, что Роберт отбыл в неизвестном направлении по поручению короля, Брюс пришел в ярость. Он долго и с пристрастием расспрашивал Эдварда, но или сын его оказался лучшим лгуном, чем он предполагал, или же действительно не знал, почему старший брат исчез безо всяких объяснений. Но с тех пор ярость лорда сменилась холодным гневом, и он даже почувствовал некоторое облегчение.

С самого начала войны и своего союза с королем Англии он ни разу открыто не признал, что именно его сыну принадлежит право на трон, но в глубине души он сознавал это, и эта правда разъедала его изнутри. Обуреваемый страхом, что Роберт может предъявить претензии на престол, он постарался максимально отдалить от себя сына, и так ощущавшего себя лишним, чем лишь усугубил существовавшее между ними отчуждение. Брюс позволил себе надеяться, что отсутствие Роберта в столь важный момент кампании, которую уже много лет вела их семья, означало, что он решил отказаться от борьбы. Лорд Аннандейл искренне рассчитывал, что так оно и есть, потому как сам он расставаться с мечтой о троне не собирался. Отец обошел его наследством, чтобы унизить. Но отныне он сумеет исправить причиненное ему зло. И еще он надеялся, что старый лорд сейчас переворачивается в могиле.

Когда Брюс перевел взгляд на платформу, то увидел, что Баллиол уже добрался до самого верха и шел к ее центру, где его ждал тесть, Джон де Варенн, со свитком пергамента в руках. За спиной графа Суррея толпились судейские, стряпчие и королевские чиновники, в числе которых был и епископ Энтони Бек. Они стояли по обе стороны трона, на котором восседал король Эдуард. С такого расстояния лицо короля виднелось Брюсу размытым пятном, зрение у него было уже не то, что прежде, но он не сомневался, что Эдуард не сводит взгляда с Баллиола. Зазвучал хриплый и мрачный голос графа Суррея, когда он развернул документ и стал зачитывать обвинения против Баллиола, чьи изменнические действия в качестве вассала короля Англии привели к конфискации его владений. И теперь акт его безоговорочной капитуляции предусматривал, что он передает королевство и символы власти своему сюзерену.

Закончив чтение, Джон де Варенн отступил назад, глядя куда-то поверх головы своего опозоренного зятя. На мгновение Баллиол остался один. Он неуверенно огляделся по сторонам, а затем болезненно поморщился, когда к нему шагнули два рыцаря из личной свиты короля. Каждый из них держал в руках кинжал. Кое-кто из шотландских вельмож, стоявших внизу, начал было протестовать, но люди короля не намеревались причинять низложенному монарху физического вреда. Вместо этого они принялись срезать золотые нити, которыми к накидке Баллиола был пришит свирепый красный лев, вставший на задние лапы. Отрешенное выражение на лице Баллиола показывало, что он знал о том, что ему предстоит. Когда голова вышитого льва была отпорота от накидки, один из рыцарей передал свой кинжал товарищу и взялся обеими руками за кусок материи. Одним сильным рывком он сорвал королевский герб с мантии. Толпа нестройно захлопала в ладоши, раздались радостные выкрики, которые, впрочем, быстро стихли. Баллиол покачнулся и едва не упал, но рыцари подхватили его под руки, и он остался стоять перед ассамблеей в золотой накидке, из которой торчали красные нити.

Король Эдуард сделал Джона Баллиола королем Шотландии. Теперь он низложил его. Брюсу даже показалось, что в золотых лучах рассвета он заметил слезы на испещренном оспинами лице Баллиола.

Когда Баллиола свели вниз по ступеням с помоста, чтобы препроводить в Тауэр вместе с остальными шотландскими вельможами, король Эдуард поднялся на ноги. Видя, что тот намеревается сойти с платформы, окруженный своими приближенными, Брюс принялся поспешно протискиваться сквозь толпу. Ему так и не удалось добиться аудиенции у короля Англии, который пригласил его стать свидетелем столь значимого события. Нетерпение подталкивало лорда Аннандейла к действию.

— Милорд король!

Брюс не обращал внимания на возмущенные выкрики и жалобы, вызванные тем, что он буквально ломился сквозь толпу, пытаясь привлечь внимание короля. Он уже почти догнал Эдуарда, который двигался по лагерю в сопровождении Джона де Варенна и своих главных советников, когда путь ему преградили два рыцаря из личной свиты короля. Видя, что они настроены чрезвычайно решительно, Брюс упавшим голосом окликнул короля, глядя в его удаляющуюся спину.

— Милорд, умоляю вас. Я должен поговорить с вами!

Эдуард обернулся, вперив свой взгляд в Брюса, который стоял меж двух рыцарей с лицом, раскрасневшимся от усилий, когда он пробивался сквозь толпу. Сановники Эдуарда обернулись вместе с ним, желая увидеть, кто это осмелился надоедать монарху.

— Милорд, — начал Брюс и сделал паузу, чтобы перевести дыхание и вернуть себе некое подобие достоинства. — Я хотел поговорить с вами о деле чрезвычайной важности. — Видя, что Эдуард продолжает молча смотреть на него, словно предлагая изложить свое дело здесь и сейчас, Брюс добавил: — Наедине.

Взгляд Эдуарда не дрогнул и не утратил холодности.

— Сейчас у меня очень мало времени. Я приму своих вассалов в следующем месяце в Бервике, когда завершу марш на север. Там я приму клятву верности от своих шотландских подданных. Тогда вы и сможете поговорить со мной, сэр Роберт Аннандейл. — И он повернулся, собираясь двинуться дальше.

Видя, что то, чего он так добивался, тот желанный приз, который он так жаждал заполучить и который был так близко, ускользает от него, лорд Аннандейл забылся и потерял голову.

— Я настаиваю, милорд! — крикнул он в спину королю, и голос его громко прозвучал в мертвой тишине.

Словно по команде, на лицах сановников отобразилось ошеломленное недоумение, а королевские рыцари положили ладони на рукояти мечей, явно намереваясь обнажить их, вздумай он сделать хоть шаг вперед.

Эдуард медленно повернулся, и солнце высветило каменную твердость жестких черт его лица. Серые глаза короля опасно сузились, и он пронзил Брюса ледяным взором, в котором сквозили сила и власть.

Поняв, что переборщил, Брюс поспешил отказаться от своих слов.

— Я всего лишь хотел сказать, милорд, что дело это не терпит отлагательства. — Не обращая внимания на надменные взоры сановников, он продолжал: — Теперь, когда король Джон лишен своего титула, трон Шотландии опустел. Мой отец имел право занять престол после Баллиола, как и было определено вами во время слушаний, но с его смертью в минувшем году это право перешло ко мне. Вы сами изволили признать это, когда назначали меня губернатором Карлайла.

Долгое время король Эдуард хранил молчание. А когда заговорил, в его ледяном тоне прозвучала язвительная насмешка.

— Значит, вы полагаете, сэр Роберт, что мне более нечем заняться, чем завоевывать для вас королевства?

Когда король двинулся прочь в сопровождении сановников, рыцари развернулись и последовали за ним, оставив лорда Аннандейла одного, оглушенного и растерянного, в гуще замершей толпы.

Выехав из Монтроза, рыцари помчались во весь опор, останавливаясь ненадолго, чтобы дать возможность лошадям передохнуть, когда те более просто не могли скакать дальше. Шел уже третий день пути, солнце клонилось к горизонту, подступали сумерки, и, когда они спустились с холма, Роберт вдруг понял, что видит вдалеке обнесенный стенами городок Перт, раскинувшийся на берегах могучей реки Тей. А совсем близко, в миле или около того, находился королевский город Скоун, где они с дедом поднимались на холм Мут-Хилл и старый лорд рассказывал ему о битве при Льюисе и причинах своей ненависти к Коминам.

Когда они подъехали к окраине Скоуна и кони затрусили по разбитой дороге, а крытая повозка загромыхала позади них, Хэмфри жестом показал, чтобы они двигались помедленнее. После недолгого колебания он свернул направо, на узкую тропинку, уводившую в редкий лесок. Колеса повозки со скрипом переваливались через ухабы и рытвины, с хрустом перемалывая упавшие сучки. Лес вокруг кишел своей невидимой жизнью, деревья перешептывались, ветви их сплетались, образуя редкую паутину, сквозь которую было видно пурпурное небо и высыпавшие на нем первые звезды. Вскоре они выехали на поляну. Хэмфри огляделся и, очевидно вполне удовлетворенный, подал знак остановиться.