Алиса поняла сразу, что Пьетро наделен умом выше среднего, даже не выясняя уровня его IQ.

Сегодня она решила не ограничивать время «облегченной коммуникации». У Пьетро весь день был расписан, и это помогало ему осознаннее относиться к миру, находить с ним точки соприкосновения. Но сейчас, с помощью компьютера, Пьетро мог погрузиться в свой мир и раскрыть душу без всегдашних усилий, сведенных на «нет». Алиса ограничилась тем, что предложила ему тему, которая, как она надеялась, прорвет плотину:

— Пьетро, твоя мама показала мне рисунок, который ты нарисовал сегодня утром. Хочешь поговорить о нем?

Пьетро инстинктивно поднес руки к лицу и начал тереть его со всей силы. Он до сих пор чувствовал разъедающую силу плевка. Алиса вытащила из папки рисунок, переданный ей матерью Пьетро несколько минут назад, и положила его на стол рядом с компьютером, потом дотронулась до шеи Пьетро кончиками пальцев — жест «облегчения». Пьетро принимал его с удовольствием, потому что это касание не требовало от него проявления чувств и не влекло за собой какого-либо эмоционального столкновения, а просто и конкретно означало: пиши. Поэтому Пьетро устроился на стуле, поднял голову, слегка коснулся клавиатуры пальцами левой руки и…

Тук. Тук. Тук.

Начал писать.

«Пьетро не знает».

— Что ты не знаешь, Пьетро?

«Вчера один мальчик обидел Пьетро, и Пьетро не знает зачем. Он плюнул в Пьетро, и два раза сильно ударил в живот, и сказал, что мама дрочит мне, и я не знаю, почему другие смеялись, а мой брат плакал, и ничего не делал, и привел меня к ним. Мой брат злой».

— Твой брат очень сожалеет о том, что случилось. Помнишь, ты видел, как он плакал? Ты помнишь, что человек плачет потому, что ему грустно? Твой брат не хотел, чтобы другие ребята обижали тебя. Он не знал, что так случится.

«Не хочу, чтобы это еще раз случилось».

— Такого больше никогда не произойдет, Пьетро. Сколько было ребят?

«Столько же, сколько на рисунке. Алиса?»

— Я слушаю, Пьетро.

«Зачем он так делал?»

Пьетро взял рисунок и показал пальцем на пенис Луки. Алиса подумала, что не будет ничего плохого, если у него в голове уложится еще и этот момент.

— Это способ доставить себе удовольствие, это… физическое ощущение. А мальчик неправильно делал это перед тобой таким образом, это… интимная вещь. Этим занимаются, когда рядом никого нет. Как… как ходят в туалет.

Алиса не считала свое объяснение блестящим, но все-таки немаловажно, чтобы Пьетро не мастурбировал у всех на виду. Многие аутисты привыкают заниматься этим с подросткового возраста и продолжают до гробовой доски, потому что никто никогда не объяснял им значимости личного пространства. Говорят только, чтобы они этого не делали. Как будто сексуальность — это прерогатива людей со средним уровнем интеллекта.

— Почему он меня обидел? Почему он меня обидел, поче…

Пьетро с силой тер лицо руками. Воспоминание о плевке Филиппо все еще жгло ему кожу сильнее ударов.

Он ненавидел контактировать с другими людьми. Это было настоящим осквернением его права изолироваться от мира. И то, что он сейчас не мог свободно поговорить на такую важную тему, било по его самолюбию сверх всякой меры. Его голова работала как компьютер, в котором разные программы беспрерывно то открываются, то закрываются, не давая времени процессору обработать данные. В него точно бес вселился. Тело начало раскачиваться, руки полетели вверх-вниз, и даже его глупая голова принялась кивать. Чем больше он пытался остановить ее, тем больше она не слушалась, будто посмеиваясь.

В такие моменты Пьетро становился жестоким по отношению к себе.

Алиса резко схватила его за запястья. Она знала, как Пьетро ненавидел диктат, но руки не отпускала.

— Пьетро, перестань, хватит, ударишься. Ты мог бы говорить, сам знаешь, а если очень сердишься и у тебя не получается, можно написать. В любом случае ты можешь объяснить мне все, что хочешь, и я тебя пойму, и все будет хорошо.

Если бы она так схватила его за запястья год назад, у Пьетро точно случился бы припадок, скорее всего эпилептический криз. Но его состояние улучшилось. Алиса глубоко вдохнула и выдохнула, напоминая ему, как надо насытить легкие кислородом.

— Я устал.

Пьетро смотрел в одну точку на потолке. Раскачивался.

— Я знаю, Пьетро. Но ты же такой молодец! Ты много чему научился.

— Не хочу быть отсталым.

У нее сжалось сердце. Пьетро было четырнадцать. Когда он вырастет, наверняка станет самостоятельным почти во всем, в его случае ему на редкость повезло. Но аутизм — болезнь непроходящая. Аутизм — это аутизм. Он есть… до конца.

— Ты необычный и умный мальчик, Пьетро. Но если хочешь научиться всему, надо приложить усилия. Тебе еще встретится много наглых и глупых людей, которые оскорбят тебя своей глупостью, так же как эти мальчишки. — Она взяла листок и поставила прямо у него перед глазами. — Но тебе встретятся и другие люди, которые тебя оценят и полюбят.

Пьетро вгляделся в листок, словно ища там душу. Смотрел сквозь него. Дальше, в другие, недоступные, неподвижные миры. Но слушал и понимал. Он глубоко вздохнул, и его ясный и внятный голос вытолкнул наружу вопрос:

— Кто этот человек? — Он показал на старика за серебристой листвой.

— Он все время стоял там, Пьетро?

— Да.

Алиса кивнула. У нее возникла та же мысль, что раньше мелькнула в голове комиссара Марци: «Еще один педофил хренов».

— Если ребенок попал в беду, взрослые должны ему… — Пьетро замолк и снова заволновался.

Алиса успокоила его, закончив фразу:

— Должны ему помогать, верно. Но не всегда так бывает. Ты прав, Пьетро.

Алиса еще раз внимательно посмотрела на рисунок, оглядела фигуру старика за листвой, нахмурила брови, сжала губы. Почувствовала холод и ощутила себя глупо.

— Пьетро, если ты еще раз увидишь этого человека, скажи мне. Пожалуйста. Выключай компьютер. Как видишь, он тебе больше не нужен. Это всего лишь маленькая дополнительная помощь, когда возникают трудности, хорошо?

Пьетро кивнул, на этом можно было закончить. Еще один бесценный мостик был возведен между их мирами.

Вечер наступил быстро и неизбежно. Все попрятались в своих квартирах, как муравьи, уже загруженные заботами о завтрашнем дне: опоздания, страхи, планы, обязательные телефонные звонки, квитанции, взаимоотношения, одиночество. Иво так накачался, что чуть не лопнул. Жена с трудом дотащила его до дивана в гостиной — спать с ним она не захотела. Она не проронила ни слезинки: если сдержала слезы — значит еще умела врать. Но внутри ее раздирали противоречия, расцарапывая душу, словно бешеные стеклянные осколки.

Между тем четырьмя кварталами южнее, в уютной современной гостиной, родители Франческо поцеловали сына: мать в щечку, отец в лоб. И Франческо уверенно направился в свою комнату, закрыл дверь, забрался под одеяло и уставился на постер «Red Hot Chili Peppers» невидящим взглядом. Думал, что ему делать, если его разоблачат. Решил, ничего. Он ничего не станет делать. Только когда шум в родительской ванной прекратился, он скинул одеяло. Снял пижаму, в которой ужинал, вытащил из шкафа протертые черные джинсы, знававшие крутые деньки, схватил свою зеленую флисовую толстовку-милитари с капюшоном, надел серые кеды «All Star», ветровку и бесшумно открыл окно.

Жить на первом этаже — счастье для воров и крутых парней, подумал он. И тут же оказался на улице. Ночь была прозрачная и светлая, с луной на небе. Обычно думаешь, если ночь темная, то вокруг сплошная чернота, но Франческо впервые осознал, что это не так. Бесконечность зеленых тонов: от блестящих до матовых; бесчисленные гаммы серого цвета и буйство синего, будто мир погрузился на дно моря. Был даже белый — мерцающий и бледный. Ночь теперь не казалась ему такой черной. Он решил пойти через парк. Он мог, конечно, идти и по улице, но лучше не рисковать: вне всякого сомнения, соседи — это божье наказание, для того они и созданы. Ему вспомнилась синьора Буда, которая жила напротив, на другой стороне улицы, и каждый раз приставала к нему: «Знаешь, а ведь ты становишься симпатичным человечком! У тебя есть девочка?» Вдруг ей придет в голову полить засохшую герань именно в десять вечера? Или вдруг на нее нападет «скатертное вдохновение»? Франческо представил себе, как она, толстая и некрасивая, похожая на свиную колбасу, в халате, ворочается в постели с мыслью: «А хорошо ли я вытряхнула скатерть? Ну как еще одна крошка осталась? Пойду-ка еще разок ее стряхну!» И тут же подумал: «Кто знает, когда синьора Буда в последний раз сама тряслась под кем-нибудь. Она, например, видит меня и говорит, что я симпатичный человечек, спрашивает, есть ли у меня девочка, я отвечаю „нет“, и тогда она обвивается вокруг меня, как дикий плющ. Боже! А если я отвечу „да, у меня есть девочка“, пусть даже совру, она наверняка и не услышит».