— Что случилось? — Стефано подошел к ней, улыбка сошла с лица.

— Мы смеялись над ним все, а смотри, как он жил…

— Давай уйдем. Здесь нечего искать.

Вдруг шорох. Стефано сжал палку.

— Что это? — Алиса все еще дрожала.

— Ш-ш… — Стефано оглянулся вокруг. Дом снова замолчал. — Ничего, уходим. — Он обнял ее за плечи, и они стали выбираться.

Алиса вскрикнула.

Канализационная крыса адски черного цвета загораживала им выход — мокрая щетинистая шерсть, острые резцы выставлены напоказ, как в оскале.

Старшая сестра предыдущей.

Крысы кусаются. Крысы заражают. Крысы нападают.

Юноша и девушка застыли, вытаращив глаза. Крыса резко прыгнула вперед. И Стефано не воспользовался палкой. Стефано пнул. Со всей силы, какая только была у него. Звук тот же, что у спелого граната, брошенного со злостью в бетонную стену. Крыса разбилась об угол, упала, взорвалась. На полу — теплые, зловонные внутренности и плевок мозга.

Сапог измазался. Стефано задрожал от омерзения. Алиса сдержала рвотный спазм.

— Пойдем, прошу тебя.

Они быстрым шагом прошли по коридору. Дом наблюдал за ними молча.

И ничего не случилось.

Пьетро рисовал. Рядом с ним, в больничной палате, синьора Монти смотрела телевизор. Диктор с преувеличенной риторической выразительностью произносил: «Следственные органы нашли на траве явные знаки борьбы, но не обнаружили ни следов крови, ни каких-либо других органических жидкостей. Предполагается похищение. Одежда маленького Дарио Мон…»

Синьора Монти тут же переключила на другой канал.

«…Ее обнаружили на берегу Мареккьи несколько часов спустя после исчезновения. Надежда найти маленького Дарио живым от часа к часу рассеивается. Филиппо Суччи, Лука Амадори, Франческо Дзанголи и Дарио Монти стали юными и невинными жертвами некоего жестокого маньяка, продолжающего разгуливать на свободе и, что еще хуже, не оставляющего следов. В настоящее время единственным очевидцем происшедшего, вероятно, является брат маленького Дарио, мальчик, больной аутизмом и, очевидно, находящийся в шоке…»

Дэнни закричал.

Он, как и все остальные, сидел за прямоугольным столом в столовой.

Больные повернулись в его сторону, кто-то засмеялся, другие заволновались, застучав ладонями по столу, некоторые лишь вытаращили глаза в поисках санитаров. В это время дежурили четверо. Франко по прозвищу Мертвец — когда он не моргая на что-то смотрел, то действительно походил на мертвеца и без костюма санитара легко мог сойти за пациента, причем одного из тех, за которым требуется хороший уход. Роза по прозвищу Баржа — и эта кличка не нуждалась в объяснении. Баржа рука об руку работала с Кристиной, прозванной Мисс Порно; ходили слухи, будто бедная Мисс Порно однажды ночью попала в неотложку, потому что у нее якобы застряла болонка там, куда не доходят лучи солнца, но доказательств не имелось. С того дня, однако, для всех она — Мисс Порно. Последним из компашки был Серджо по прозвищу Святой. Он единственный никогда не жаловался и работал за всех — короче говоря, служил козлом отпущения всей братии. Естественно, никто из фантастической четверки не подозревал о существовании прозвищ.

В общем, Дэнни кричал. И бил своими кровоточащими лоскутами по столу.

Его рот производил неизгладимое впечатление. Разинутый, как у младенцев, когда они кричат, когда просят о помощи, в безысходном плаче, который никто не в силах успокоить. У взрослого человека такой рот вызывает страх.

А главное, с Дэнни никогда ничего подобного не случалось, большую часть времени он существовал в состоянии шизофренического ступора, смотрел в окно, терзал руки, разговаривал сам с собой. Всегда в рифму. Никто ему не мешал. И он никому не мешал. Вот и все.

Но в тот день Дэнни открыл рот, как новорожденный. Никогда больше уже не будет как прежде. Он выразил всю свою тревогу и ужас, тревога и ужас отразились на сетчатках глаз всех больных и санитаров. Дэнни поднял занавес в театре своей жизни. И сцена оказалась заполнена только кровью и хаосом, страхом и беспомощностью.

Но он не ограничился этим. Показал пальцем на телевизор. В ушах больных и санитаров все еще стояла свежая новость о мертвых детях. Потом пронзительно закричал, тараторя:

— Он! Это был он! Мой брат вернулся, вернулся всем на горе! Он не слушает меня, потому что мы в ссоре! Он детей убивает, он — детоубийца, он — король, король-кровопийца!

Мертвец наблюдал за его выступлением со стеклянными глазами, чуть более выпученными, чем обычно. Мисс Порно обеспокоенно вскрикнула и начала оглядываться по сторонам, пытаясь понять, что ей делать. Баржа, колыхаясь, подрулила к столу и при виде выражения лица Дэнни, опять же колыхаясь, отрулила обратно, выкрикивая имя единственного человека, который в состоянии был справиться:

— Серджо!

Но и Святого этот припадок застал врасплох.

Снова прибегли к помощи шприца. Пока океаны забвения утаскивали его на дно, Дэнни прокричал еще одну леденящую кровь рифму:

— Не понимаете, вы должны его остановить, выключите мой мозг, чтобы он больше никого не смог убить…

Его затащили на носилки и отнесли в комнату.

Алиса постучала в палату номер двадцать семь. Никто не ответил. Она сама позволила себе войти.

Синьора Монти спала, Пьетро неотрывно глядел в угол потолка.

Алиса молча подошла к краю кровати. Пьетро крепко держал лист в руках, и, что бы он ни написал или ни нарисовал на нем, сейчас он прижимал его лицевой стороной к животу. Пустая оборотная сторона смотрела на мир.

«Совсем как он…» — подумала Алиса.

— Привет, Пьетро.

Пьетро сжал листок еще сильнее. Взгляд не отрывался от потолка.

— Пьетро… я хочу верить тебе. Мне бы очень хотелось, чтобы и ты доверял мне.

Синьора Монти вздрогнула.

— Извините меня, пожалуйста. Я не хотела вас будить.

— Алиса… нет-нет, ну что ты. Я не отдыхаю, даже когда сплю. Мне все время снится мой… А что случилось? Если ты пришла подменить меня, не нужно, правда.

Синьора Монти говорила быстро, будто, ускорив слова, можно было замедлить мысли.

— Как пожелаете. Я хотела только поздороваться с Пьетро, постараться поговорить с ним немного.

Синьора Монти поерзала в кресле — рука на лбу.

— Алиса… Пьетро больше не считают за свидетеля.

— Но…

— Алиса, рисунок, который Пьетро держит в руках, положил конец слову «достоверность». И в любом случае завтра нас выписывают. Хотя я предпочла бы остаться здесь, чем возвращаться домой.

И она снова точно провалилась куда-то, на этот раз не закрывая глаз, поскольку синьора Монти не спала. Синьора Монти лишь ушла в себя. Мать и сын. Похожи друг на друга, как никогда.

Алиса подошла к Пьетро:

— Пьетро, я верю тебе. Я все еще верю и буду верить всегда. Покажи мне рисунок, пожалуйста.

Даже не шелохнулся.

— Я хочу помочь тебе, Пьетро. Мне нужно понять. И ты единственный, кто может помочь мне, прошу тебя.

Казалось, ничего не изменилось, взгляд прикован к потолку, листок зажат в руках. Вот… руки. Руки больше не сжимали. Не подавали, не предлагали — но перестали сжимать. Алиса внимательно проследила, чтобы не дотронуться до них. Ей хотелось погладить его. Но Пьетро отдернулся бы, Пьетро бы весь сжался. Алиса осторожно взяла листок.

Алиса посмотрела на рисунок.

Опять он. Он — который засасывает и пожирает, опустошает и исчезает. Алиса опять увидела лицо Лукреции за изображением старика. Увидела, как ужасающая и злобная ухмылка обезображивает ее лицо. Это был он, тот же человек. Тот же старик, то же «нечто». Только теперь Пьетро добавил одну деталь: надпись. В правом углу листа Пьетро подписал: «Человек-Призрак». Алиса зашаталась. Человек-Призрак. Надпись разодрала ей мозг, принялась рыться в нем, как роют землю когтистые лапы зверя. В надписи была та же сила, что и в лице старика.