— Большое спасибо, — ответил Чарли. — Я бы с удовольствием, но, к сожалению, у меня накопились кое-какие дела, которые никак нельзя откладывать.

— Ну смотри, — сказал мистер Гидри. — Ты и не представляешь, от чего отказываешься.

Чарли проследил взглядом, как мистер Гидри залезает в свой «бьюик» золотистого цвета и медленно выруливает с парковки на неширокую двухполосную дорогу. Потом он взглянул на часы. Было двенадцать минут седьмого. До заката оставалось ровно тринадцать минут. Тяжелые железные створки ворот закрылись с пронзительным скрипом. Петли давно пора было смазать, но в то же время в этом знакомом звуке присутствовало какое-то очарование и ощущение постоянства и неизменности хотя бы чего-то в бренной земной жизни.

Чарли повернул большой ключ, похожий на вынутую из скелета кость. Уотерсайдское кладбище было закрыто на ночь — до восьми утра. Он вернулся к трактору и взобрался на сиденье. Все шло как обычно: на кладбище ни души, над газонами повисла завеса водяной пыли из поливалок-разбрызгивателей.

Разлившееся вокруг спокойствие было почти осязаемо. Теперь этот рай на земле принадлежал лишь ему одному; четырнадцать часов до тех пор, пока окружающий мир не вернется. Для Чарли это были самые восхитительные моменты. Время для него одного. Время быть. Время думать. Но в первую очередь — время, чтобы делать самое важное дело — там, в глубине примыкающей к кладбищу рощи.

Роща Теней оставалась последним неиспользуемым участком на Уотерсайдском холме и представляла собой двадцать акров густых зарослей дуба, вяза и орешника. Это был очень лакомый кусок с точки зрения вложения денег в недвижимость. До Чарли регулярно доносились слухи, что тот или другой инвестор собирается прибрать к рукам рощу, дабы построить на холме квартал примыкающих друг к другу коттеджей-кондоминиумов. Впрочем, энтузиазм по поводу продажи рощи поутих после того, как агент по недвижимости, проводивший так и не состоявшуюся сделку, скончался таинственным образом, а предприимчивого покупателя хватил удар.

С тех пор люди стали поговаривать, будто роща не иначе как заколдована.

У Чарли на этот счет было свое мнение. Для него роща была лучшим местом на всем кладбище.

Здесь он чувствовал себя в безопасности и был уверен, что никто не сунется в эту чащу, особенно в темноте. В тот вечер он подрулил на тракторе к опушке и остановил его у знакомой голубой ели. Над головой раздался гогот стаи канадских диких гусей. Солнце стояло низко и подсвечивало подлесок; вершины деревьев были в тени. Чарли оглянулся, чтобы проверить, все ли в порядке. Никому и в голову бы не пришло подсматривать здесь за ним, но он хотел быть уверен. Абсолютно уверен.

Потом он быстро сменил свою униформу на старую футболку и джинсы. Вместо сапог переобулся в кроссовки. Он достал из-под сиденья бейсбольную перчатку и мяч и шагнул в чащу леса. Никто со стороны не догадался бы, что от толстого поваленного полугнилого дерева вглубь рощи уходит едва заметная тропинка. Ее начало было хорошо замаскировано лежащим на земле стволом, а дальше, в глубине леса, она становилась все шире и заметнее — как-никак, Чарли протаптывал ее ежедневно в течение тринадцати лет. Тропинка сбегала по склону невысокого холма, вилась между кленами и наконец обрывалась перед маленьким водопадом с журчащим ручейком.

Чарли знал на этой тропинке каждый изгиб, каждую неровность почвы, каждый корень дерева под ногами. Он смог бы пробежать по этому маршруту в полной темноте или с закрытыми глазами. Перепрыгнув через ручей, Чарли обогнул несколько стоявших вплотную друг к другу кипарисов и наконец вышел на поляну в самом центре рощи. Это был величайший секрет Уотерсайдского кладбища: особое место, которое он создал собственными руками много лет назад. Тогда он решил воссоздать во всех подробностях двор их дома на Клаутменс-лейн. Идеально ровная лужайка протянулась на девяносто футов в длину, с одного ее края была устроена площадка подающего, а с другого — сектор для питчера.

Чарли подошел к качелям и присел на деревянную перекладину. Оттолкнувшись от земли, он стал раскачиваться — сильнее и сильнее. Когда ноги его отрывались от земли, Чарли казалось, что он летит. В какой-то момент он спрыгнул с сиденья и, нагнувшись, подхватил с земли перчатку. Мощный бросок — и мяч взвился в темнеющее небо. На миг зависнув в воздухе, он устремился обратно к земле. Поймав мяч на лету, Чарли снова запустил его вертикально вверх.

В тот самый момент, когда Чарли собирался поймать его своей перчаткой-ловушкой, ветер внезапно пробежал по поляне, мяч изменил траекторию и улетел к дальнему краю поляны, прокатился по траве и остановился у края опушки. И тут произошло чудо — то самое чудо, которое случалось здесь каждый вечер на закате солнца.

Сэм Сент-Клауд вышел на поляну из сумрака лесных зарослей и лихо перехватил мяч. За все эти годы он ничуть не изменился, ему все еще было двенадцать лет, на голове у него вились непокорные кудри, а под мышкой он сжимал перчатку фирмы «Роулингз». На нем были бейсболка команды «Ред Сокс», свитер, широковатые шорты и черные ботинки. Вслед за Сэмом на поляну выскочил Оскар с весело задранным хвостом. Судя по его ласковым глазам и задорному лаю, он тоже остался прежним. Пес ткнулся носом в исцарапанные колени Сэма, а затем приветственно тявкнул в сторону Чарли.

— Ну что, большой брат, — с сияющей улыбкой сказал Сэм, — поиграем?

Тридцатифутовая стена воды легко ворвалась в рубку, выбила башмаки Тесс из фиксаторов и швырнула девушку о переборку так, что она чуть не потеряла сознание. Обратным потоком ее бы вынесло за борт, но страховочный линь выдержал рывок, а спасательный костюм смягчил удар. Буквально за несколько секунд до атаки огромной волны Тесс, почувствовав неладное, облачилась в обновку — ярко-оранжевый спасательный костюм, фактически представлявший собой одноместный плотик, специально сконструированный для того, чтобы спасти жизнь человеку, оказавшемуся в штормовом море. Согласно инструкциям и сертификатам Тесс, случись с ее шлюпом самое худшее, смогла бы продержаться в этом костюме в океанской воде едва ли не неделю и не замерзнуть.

Тесс прокашлялась, сплюнула попавшую в рот морскую воду и, перебирая руками страховочный линь, подтянулась к штурвалу. «Керенсия» под голой мачтой прорывалась сквозь ревущую тьму. Паруса были убраны: главный скатан и прижат к рее, а боковые сняты полностью.

Огромные волны накатывались на шлюп с интервалом в двадцать секунд. Они молотом били в корпус судна, вздымая вокруг него фонтаны брызг. В черном небе то и дело вспыхивало фосфоресцирующее сияние. В эти мгновения океан, казалось, целиком состоял из бесконечных водных хребтов и утесов. Эти горы неслись навстречу Тесс со скоростью сорок миль в час. Гигантские скалы обрушивались с водяных вершин, как во время землетрясения.

Тесс не слишком беспокоилась по поводу пронизывающего ураганного ветра, не пугали ее и сильные волны, не раздражала и соленая вода, щипавшая глаза. Руки ее немели, бок ныл после очередного падения, но тревожило ее не это. Даже радар, бесстрастно фиксировавший впереди по курсу область еще более низкого давления, не вызывал у нее каких-либо отрицательных эмоций. В данный момент Тесс куда больше волновала одна небольшая, но весьма досадная неприятность: в ее новых, с иголочки, непромокаемых и нескользящих сапогах хлюпала морская вода. «Твою мать! — разносился над океаном ее голос. — Пятьсот баксов за эту хрень, и она, видите ли, еще протекает».

Девушка бросила взгляд на показания приборов в нактоузе. Анемометр, еще недавно показывавший силу ветра в сорок узлов, перескочил уже на сорок пять. Когда «Керенсия» неслась вниз по крутому склону волны, спидометр едва ли не зашкаливало. В мгновения подъема, когда судно карабкалось к очередному водяному гребню, обманутый прибор утверждал, что скорость шлюпа чуть ли не нулевая. Затем все начиналось снова.