Сейчас же займусь, — пообещал Исикава, наклоняясь к экрану; лицо его заняло большую часть видеоокошка в углу экрана. — Все?

Черт, если бы я знала! — отозвалась Хэнли и выключила компьютер.

Ди отправилась отдохнуть. Хэнли задумалась о болотном газе: «Богата ли арктическая пустыня миражами, как калифорнийская? Что вызывает миражи: разве не жара? Неужели у кого-то из погибших начались галлюцинации?..» В поисках ответов на эти вопросы Хэнли пошла к Неду Гибсону, штатному психологу станции.

Записка на двери кабинета Гибсона извещала, что психолог находится в «Прихоти Маккензи». Сунув руки в карманы и ссутулившись, Хэнли побрела в оздоровительный комплекс. Миновав корт для сквоша, бледно-желтый зал для аэробики, фитнес-центр с набором всевозможных тренажеров, она оказалась в овальном атриуме бассейна. Здесь пахло морем.

На деревянной скамье лежала обнаженная женщина. Хэнли узнала по записи аутопсии: доктор Крюгер, хирург. Подобно большинству европейцев, немка, похоже, не страдала стеснительностью. «Впрочем, — подумала Хэнли, — если бы я так выглядела, то, наверное, тоже без стыда щеголяла перед посторонними в таком виде».

Ингрид Крюгер отличалась безупречным сложением. Под равномерно загорелой кожей угадывались плавные изгибы мышц. На лобке поблескивали волоски. Единственными светлыми пятнышками на теле были ступни ног, ладони и глазные впадины, которые она явно защищала от ультрафиолетового излучения.

Доктор Крюгер открыла глаза, но не двинулась с места. Заслонив лицо от льющегося сверху света, она посмотрела на Хэнли. Прямые темные волосы, заплетенные в косу, римский нос, а глаза!.. Изумительные, выдающие то, чего нет и намека в остальных чертах лица. Редчайшее сочетание скрытности и простодушия.

— Если я вас шокирую, — произнесла она с едва уловимым акцентом, — можете не смотреть.

Хэнли выдавила улыбку:

— Простите. Не хотела вам мешать. — Она отвернулась.

Доктор Крюгер плавно встала и легко прыгнула в бассейн, на поверхности мелькнуло отражение тела — и разбилось вдребезги.

В это время мужчина, также обнаженный, преодолевал поворот на второй дорожке. Мастерски оттолкнувшись от стенки, он под водой устремился в обратном направлении и вынырнул прямо перед Хэнли.

— Здравствуйте!

Незнакомец выбрался из бассейна и левой рукой подхватил полотенце, правую он протянул для приветствия. Хэнли на миг заколебалась: раньше ей не приходилось обмениваться рукопожатием с совершенно голым мужчиной. Преодолев смущение, она завершила акт знакомства.

— Нед Гибсон. О, прошу прощения! — Он предложил Хэнли уголок полотенца, чтобы она вытерла руку.

— Нет-нет, — запротестовала Хэнли, — это… ах! — И она вытерла руку о брюки. — Очень рада познакомиться.

Ингрид Крюгер начала быстрый заплыв на спине. Члены ее двигались удивительно слаженно. Она была отличной спортсменкой.

— Ладно, — сказал Нед Гибсон, — я сейчас.

Хэнли постояла, глядя на воду, ожидая, пока Гибсон вытрет полотенцем рыжие волосы и облачится в банный халат.

— Сожалею, что нам не пришлось пообщаться раньше. — Он промокнул глаза широким рукавом.

— Доктор Гибсон…

— Просто Нед.

— Нед, нужна ваша помощь.

— Конечно. Что, уже началась кабинная лихорадка? — Гибсон обеспокоенно склонился к Хэнли. От него слегка веяло сладким аперитивом.

— Вполне возможно, — сказала Хэнли. — Но я хочу поговорить с вами о другом. Мне необходима информация о людях, погибших во льдах. Каково было их психическое состояние?

Гибсон уставился на свои голые ноги.

— Понимаете, здесь есть этическая сторона. Конфиденциальность бесед.

— Да, я понимаю.

В атриуме появилась молодая пара. Сбросив одежду, юноша и девушка присели на бортик бассейна, чтобы осторожно погрузиться в воду. Их обнаженная бледность составляла резкий контраст с изумрудной глубиной. Доктор Крюгер перешла на брасс; каштановая коса тянулась за головой, как беличий хвост.

— Давайте обсудим все у меня в комнате, — предложил психолог.

Голос Гибсона звучал из маленькой туалетной комнаты:

— Работа в Арктике поразительно сплачивает. Люди чрезвычайно привязываются друг к другу. Рабочий коллектив превращается в клан. Для многих это возможность выбрать спутника жизни.

В комнату он вернулся, облаченный в пижаму и тонкую японскую рубашку.

— Острова Арктического архипелага всегда диктовали жесткие условия работы. Никакой уединенности. Люди ссорились, впадали в депрессию, порой теряли рассудок… Именно поэтому мы так много внимания уделяем здесь удовлетворению потребностей и созданию комфорта. И все же зима — трудное время. Одиночество. Ни дождей, ни солнечного света. Нарушенное чувство времени.

— Понимаю, — подтвердила Хэнли, — кажется, я с этим уже столкнулась.

— Да. Я с некоторых пор наблюдаю за вашим расписанием.

Хэнли опешила. Она не привыкла быть предметом пристального изучения со стороны кого бы то ни было, исключая бывшего мужа.

— Мак попросил меня за вами приглядывать.

Хэнли широко зевнула, не в силах проигнорировать сигнал утомленного организма.

— Простите. Со дня приезда я не очень-то много сплю.

— Вы и еще половина сотрудников станции, — поведал Гибсон.

— Что вполне понятно, принимая во внимание случившееся.

— Не в том дело. Просто такой режим обычен для жизни в Арктике. Некоторые сотрудники не спят месяцами! В лучшем случае им удается придавить пару часов в сутки. Смерть наших сослуживцев усугубила положение. Вам снятся цветные сны?

— Да, — ответила Хэнли, — и зрелищные. Откуда вы знаете?

— Это симптом. Вы зацикливаетесь.

— То есть?

— То есть вы погружаетесь в сон всякий раз в разное время. Вы перестраиваетесь на тридцатипятичасовые сутки.

— Понятно, — сказала Хэнли.

— Какой сегодня день недели, Джесси?

Она покачала головой:

— Не знаю.

— Сегодня вторник. Вы провели у нас восемь суток, а уже теряете точку опоры. Отчасти это происходит из-за специфики вашей миссии, но в основном оттого, что вы входите в циркадный ритм. По натуре вы предпочитаете уединенность, что замечательно, однако не до такой же степени. Вам необходим хотя бы минимальный социальный контакт.

— Не думаю, что люди обрадуются, увидев меня прыгающей в бассейн, когда я должна думать над тем, как защитить их. Они беспокоятся. — Она заговорила более бодрым тоном: — Слушайте, я в норме. У меня всегда сбивается распорядок дня, когда я на полевых работах. И я всегда мало сплю. А еще каждый день я двадцать минут медитирую.

Хэнли гадала про себя, поймет ли Гибсон, что она его обманывает. На самом деле ей ни разу с момента прилета не удалось расслабиться настолько, чтобы заняться медитацией. «Хватит, — решила она. — Пусть лучше он отвечает на мои вопросы».

— У людей в Арктике часто случаются галлюцинации?

— Иногда бывает. Не то чтобы это типично для Арктики, но и не невидаль.

— А что типично для Арктики?

— Полярная станция — непростое место. Взять хотя бы малый «Трюдо». В одной комнате жила дюжина человек, удобства на виду. В малом «Трюдо» у меня появилось несколько настоящих друзей, но хватало и сплетников, и параноиков. Особенно тяжело было зимой. Маленькие недоразумения раздувались до неимоверных скандалов. Злословие, бурлящая ненависть, открытая вражда, драки.

— Вы не опасались, что начнутся самоубийства?

— Постоянно. Частота самоубийств за Полярным кругом в тридцать раз выше, чем в остальном мире. Сезонная депрессия — это данность. Эскимосы называют ее «перлерорнек» — «зимняя грусть». Часто встречается клаустрофобия. Нас окружают просторы — и все же мы, в сущности, находимся в заточении. Теперь, когда люди боятся покидать станцию, это особенно чувствуется.

— И как вы боретесь с «зимней грустью»?

— Во-первых, стараемся быть максимально терпимыми: не обращаем внимания на грубость и навязчивость, не порицаем тех, кто ведет образ жизни, отличный от нашего. Во-вторых, приветствуем занятия спортом и медитацией, проводим дискуссии по самым разным вопросам. Организуем кружки по интересам, устраиваем вечера талантов, «открытые микрофоны». Несколько зим просуществовало театральное общество. Каждую неделю у нас какое-нибудь мероприятие. Конечно, все это смахивает на развлечения во время круиза на корабле и попахивает домом престарелых, но что поделать! Людям это необходимо. Недаром они участвуют в таких мероприятиях, от которых в привычном мире держались бы подальше.