— Не знаю. Материалы, попадающие в мой отдел, где собираются необычные тексты… все они, скажем так, представляют ценность. К данной единице хранения это на первый взгляд не относится. Даже папка самая обыкновенная. Быть может, именно поэтому она сейчас и находится в новом здании библиотеки, на улице Тольбиак, хотя большинство моих текстов не покидало здания, расположенного на улице Ришелье. Все они поделены на две группы. Первая — это так называемые западные тексты, другие документы принято называть восточными текстами. Мне неизвестно, кто принял решение поместить эту папку в «отдел игрек» при ее поступлении в библиотеку, но подобный материал никак не должен был попасть в отдел редких рукописей. Как я и говорила, все это крайне подозрительно.

— Хватит нести чепуху.

— Дай мне договорить!

Тут Пьер вскинул обе руки и поспешно извинился.

— Есть еще одно примечательное обстоятельство, касающееся этих бумаженций. — Это слово Мадлен произнесла с легким презрением. — После того как они в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году поступили в библиотеку, кто-то в них хорошенько порылся.

— Как это?

— В определенный момент чья-то неизвестная рука удаляла, добавляла и перекладывала документы, а также делала выписки. Впечатление такое, что некто изменил содержимое папки по своему вкусу.

— Откуда ты знаешь?

— Двадцать лет назад с этих бумаг был снят микрофильм.

— Ну и?..

— Во время последней ревизии я обнаружила, что нынешнее содержимое папки существенно отличается от того, что когда-то было заснято на микрофильм.

— Да, странно. — Журналист впервые проявил интерес к рассказу своей подруги.

— Но и это еще не все. Папка носит примечательное имя: «Le Serpent Rouge». Все указывает на то, что кто-то сознательно нагнетает таинственную атмосферу вокруг малозначительных документов.

— Действительно странно.

Теперь Пьер слушал Мадлен очень внимательно.

— Меня беспокоит кое-что еще.

— Что же?

— На папке указано имя автора — Луи Шардоне. Однако по бумагам выходит, что это псевдоним, под которым истинный автор скрыл свое имя. Это некто Гастон де Мариньяк. Теперь готовься, наступает ключевой момент.

Мадлен пришлось прервать свой рассказ. Появился официант с foie de canard и корзинкой свежеиспеченных булочек, накрытых салфеткой.

Когда официант удалился, она продолжила:

— Я несколько недель искала следы этого Гастона де Мариньяка. В результате не только не смогла с ним встретиться, но и вообще не нашла никаких сведений о нем. Поиски вывели меня на библиотекаря по имени Андреас Лахос, который был тесно связан с де Мариньяком, а затем погиб при загадочных обстоятельствах. С большим трудом мне удалось отыскать его дочь, которая сейчас проживает в Лондоне. Поначалу она держалась очень холодно, вообще не хотела разговаривать, но стала чуть любезнее, когда я сообщила ей, какова моя профессия, и рассказала, что нашла кое-что, имеющее отношение к работе ее отца. Дочь Лахоса рассказала, что он умер в восемьдесят шестом году, никогда не проявлял интереса к генеалогии и всему, что связано с этой наукой.

— Почему она так сказала?

— Потому что по причинам, ей неведомым, многие люди считали ее отца специалистом в этой области. После его смерти было много звонков с просьбами о консультации. По ее словам, дочь библиотекаря буквально засыпали письмами и телефонными звонками люди, которые не знали, что Лахос умер, и желали обсудить с ним вопросы, в которых, как заверяла меня она, ее отец абсолютно не разбирался.

— Как странно! — в третий раз повторил Пьер.

— Да уж.

Мадлен подцепила кончиком ножа немного паштета, намазала его на булочку и не торопясь отведала.

— Очень вкусно, хотя все еще жестковато. Этот деликатес совсем недавно достали из холодильника.

— Ты упомянула, что этот библиотекарь погиб при загадочных обстоятельствах. Что с ним произошло?

— Его обнаружили мертвым в метро. Кто-то мог его подтолкнуть, и Лахос упал на рельсы, прямо под колеса поезда. Это произошло при многочисленных свидетелях, однако убийце удалось ускользнуть. Я узнала, что он держал в руке портфель, который не был обнаружен на месте трагедии. За несколько дней до смерти Лахос ездил в Германскую Демократическую Республику, которая тогда еще существовала.

— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил Бланшар.

— У меня сложилось впечатление, что та же рука, которая столкнула Андреаса Лахоса на рельсы, порылась и в нашей папке. Я обсудила со своими коллегами по библиотеке этот странный для меня вопрос: как могли бумаги подобного содержания попасть в наш отдел? — но объяснения так и не получила. Стоит об этом заговорить, как мне отвечают: «Очень странно!» — или пораженно замолкают. Кажется, дело тут нечисто. Я тщательнейшим образом изучила содержание некоторых… документов. — Это слово далось Мадлен не без труда. — Речь в них идет о некой загадочной организации или секте — не знаю, как лучше выразиться, — под названием «Братство змеи», также известной как «Общество змееносца». В этих бумагах утверждается, что общество было связано с орденом тамплиеров. Среди них есть списки самых влиятельных членов братства и великих магистров ордена.

— Это одни и те же имена?

— Нет, они не совпадают, но ты просто обалдеешь, когда увидишь имена членов «Братства змеи».

— Неужели?

— Это вообще невероятно!

— Какие же там имена?

Мадлен сделала вид, что не расслышала вопроса, и снова принялась за паштет.

— Мне кажется, что серьезное исследование этих текстов поможет тебе состряпать хороший репортаж. Уверяю, тут все окутано завесой настоящей тайны. Слишком многое не находит объяснения. Еще раз повторюсь: не вижу причин, по которым эти бумаженции оказались в отделе, где хранятся только инкунабулы, старинные грамоты и рукописи. Все это плюс еще тот факт, что кто-то изменил содержимое папки, наводит на размышления.

Пьер, внимательно следивший за рассказом подруги, надолго погрузился в молчание. Он попробовал паштет и убедился в том, что вкус его действительно не так уж и хорош.

— Почему ты сказала, что список руководителей «Братства змеи» — это что-то невероятное?

— Потому что в него входят слишком известные имена. Представь себе — Леонардо да Винчи, Исаак Ньютон!

Журналист в задумчивости почесал подбородок.

— Мне бы надо ознакомиться с этой папкой. Как, ты говоришь, она называется?

— На обложке значится «Le Serpent Rouge».

Мадлен угостилась очередным кусочком паштета, вытерла руки салфеткой и достала из сумки маленький плотный конверт.

— Я принесла тебе диск, на котором записаны первый микрофильм и недавняя цифровая копия. Сам увидишь, чем они отличаются.

— Мадлен, ты просто чудо! — Пьер положил конверт в карман пиджака.

— Мне кажется, что за ужин придется расплачиваться тебе, — усмехнулась библиотекарша.

— Конечно! Но этого недостаточно.

— Шутка. Мы договорились, что приглашаю я.

— Ни в коем случае! Это я с утра шутил по телефону, Мадлен. Могу ли я получить доступ к самим документам?

— Зачем это тебе?

— От оригиналов куда больше пользы.

— Предупреждаю, ничего оригинального ты там не найдешь, но если тебе угодно… Когда ты хочешь их посмотреть?

— Завтра, с утра пораньше.

— Вижу, ты не намерен терять ни минуты.

— Такие штуки нужно хватать на лету.

— Ладно, как насчет встречи в половине девятого, в кафе на Книжной башне?

Появился официант с salade crottin и andouille grillée. Долго же им пришлось его ждать!

Ни одно из заказанных блюд не оправдало ожиданий, вдобавок и вино оказалось слишком кислым. Сумма, указанная в счете, заметно превосходила качество оказанных услуг, и Пьер, все-таки взявший расходы на себя, решил больше никогда не приходить в это заведение — по крайней мере, по собственной инициативе.

Когда Мадлен и Бланшар вышли из «Ле Вьё бистро», была уже глубокая ночь. Заметно похолодало. Вокруг не было ни души. Строительные леса, тянувшиеся вдоль стены собора Парижской Богоматери, сузили улицу, превратив ее в темный коридор.