— Все это выдумки! Бабушкины сказки!

— Возможно. — Пальцы кардинала пробежались по изумрудам, украшавшим его нагрудный крест. — Но это дало бы нам в руки объяснение столь неожиданной кончины.

Кончики губ его высокопреосвященства кардинала де Суизи чуть растянулись в улыбке.

— А ведь это неплохая идея, Ландульфо. Совсем неплохая.

Подготовительные работы для публичного прощания с телом Папы шли целый день. В пять часов вечера двери храма, в котором стоял катафалк, открылись, и народ смог воздать Клименту последние почести.

Понтифик, мужчина с изможденным лицом и острым носом, покоился в гробу, обитом алым шелком, в окружении искрящих свечей. Не менее дюжины священников суетились вокруг катафалка, приводя в порядок последние детали убранства. Некоторые из них размахивали кадильницами. Облака благовонного дыма поднимались под церковные своды. Атмосфера вокруг тела понтифика сгущалась в буквальном смысле слова.

К тому моменту, когда горожане выстроились в длинную очередь, чтобы увидеть Папу в последний раз, по всему Авиньону уже гуляли сплетни о проклятии тамплиеров. Люди утверждали, что Жак де Моле перед смертью проклял короля Франции и покойного Папу. Он обещал, что оба они предстанут перед высшим судией раньше чем через год.

Один из ответчиков поразительно быстро явился на эту встречу. Прошло всего тридцать три дня с тех пор, как магистр тамплиеров был сожжен на острове, находящемся посреди Сены, обвиненный в том, что вторично впал в ересь.

В длинном ряду людей, собравшихся, чтобы проститься с Папой, стояли представители самых разных профессий и сословий. Тут были лавочники, цеховые ткачи, плотники, валяльщики, красильщики, кожевники, бессчетное количество монахов и священников. Женщины тоже приходили во множестве.

Люди болтали о чем угодно, но одна тема обсуждалась оживленнее прочих. Воздух был буквально пронизан разговорами о проклятии тамплиеров.

Посреди толпы, медленно вливавшейся в церковь, молча шагали шестеро мужчин в одежде солдат-кондотьеров.

Тот из них, кто держался в центре и был прикрыт своими товарищами, прошептал возле самого гроба:

— Проклинаю тебя, Бертран де Го, как это сделал и мой магистр. Чтобы тебе во веки вечные жариться на адском огне!

Утро предвещало непогоду на весь день. Серое облачное небо грозило пролиться дождем. Солнце еще не поднялось из-за горизонта, и парижане понимали, что зимние морозы уже таятся за ближайшим углом.

В таких обстоятельствах было не очень-то приятно выбираться из города, однако Филипп Четвертый упорно желал отправиться на охоту, пока погода вконец не испортилась. Вскоре начнутся снегопады, тогда будет почти что невозможно предаваться занятию, которое с юношеских лет являлось любимой забавой короля.

С раннего утра в дворцовых псарнях и конюшнях поднялась суматоха. Начинался день большой охоты. Конюшие в последний раз расчесывали лошадей и проверяли сбрую, королевские псари науськивали собачьи своры. Их лай разносился по всей округе.

В гостевых покоях дворца прислуга тоже сбивалась с ног, приготовляя завтрак для дам, придворных и священнослужителей, приглашенных его величеством. Первые гости уже явились во дворец. Их принимали в соответствии с рангом и знатностью рода. На лицах некоторых приглашенных читалось раздражение из-за того, что им пришлось так рано вставать. В такой денек куда лучше было бы оставаться в теплой постельке, в объятиях щедрой на ласки подруги, нежели отправляться в промозглую даль.

— Погодка сегодня не для охоты. Облака долго не рассеются, если солнцу вообще удастся их разогнать, — ворчал Бернар де Понтиньи, снимая плащ и толстые перчатки, предохранявшие его от утреннего заморозка.

— Вижу, вы с утра не в духе, мой господин, — заметил дородный кардинал, поминутно потягивавший янтарный ликер из чаши, которая утопала в его широких ладонях.

— Полагаю, карета у подъезда принадлежит вашему преосвященству? — бесцеремонно поинтересовался канцлер.

— Да, дражайший Понтиньи.

— Так я и думал.

— Почему же?

— Потому что сегодня, как вижу, ваше преосвященство пребывает в необычайно милосердном расположении духа. Вы решили избавить вашу лошадь от тяжкого наказания. Ей не придется влачить на себе столько плоти, сколько скрывается под вашими просторными одеяниями.

Кардинал покончил с ликером, прищелкнул языком и укорил де Понтиньи:

— Полагаю, что канцлеру Франции прежде всего надо заботиться не о конюшнях своих ближних, а о своей собственной.

Таким ответом клирик язвительно намекал на всем известные слухи о том, что супруга Бернара де Понтиньи входила в число королевских любовниц.

Понемногу нижний дворцовый зал заполнялся приглашенными. Мажордом распорядился расставить здесь вдоль стен длинные столы, ломившиеся от яств, чтобы оказать охотникам достойный прием.

Слуги сновали от стола к столу, исполняя заказы, которые порою граничили с причудами. Минуты шли, обстановка постепенно разряжалась. Об этом можно было судить по частым взрывам смеха, вызванного каким-нибудь чересчур громким или неуместно веселым замечанием. Присутствие дам оживляло беседы.

Сквозь окна в зал проникал гомон, которым уже наполнился двор. Оттуда доносился нестройный лай собачьих свор, звон подков и скрип повозок. Их оси трещали под немалым грузом всякого скарба, без которого королевская охота попросту немыслима. Здесь были передвижные кухни, походные шатры и все необходимое для того, чтобы охота походила на праздник, на котором олени и кабаны являлись бы лишь одним из пунктов разнообразной программы.

Первоначальное недовольство знатных особ явно пошло на спад. Дамы теперь болтали от души. Для них день, проведенный на охоте, означал освобождение от каждодневной рутины их жизни, а кроме того — возможность неожиданного приключения. С не меньшим интересом ожидали подобных событий и кавалеры, по крайней мере те, которые могли питать какие-либо надежды на то, что им удастся завести интрижку.

Король появился чуть позже часа, назначенного для выезда. Разговоры в зале сразу прекратились, а шум во дворах, напротив, стал еще интенсивнее. Филипп приветствовал рыцарей и расточал улыбки дамам, которые низко склонялись перед его величеством, демонстрируя белизну грудей и стараясь предстать перед королем в самом выгодном ракурсе.

В свои сорок шесть лет Филипп Четвертый не утратил величественной осанки. Его красивое лицо было, как и в молодости, обрамлено черными волосами. Судя по взгляду больших печальных глаз, этот человек не отличался властным, жестким или же коварным характером.

Люди, знавшие короля, отмечали его мужскую притягательность, а еще малую ценность, которую он придавал своим словам. Филипп был способен бегать по лезвию бритвы и радостно приветствовать человека, которого уже приговорил к смерти от удара кинжала. Для Филиппа, получившего прозвище Красивый, предательство являлось политическим инструментом. Он прибегал к нему часто, без малейшего зазрения совести.

Сейчас монарх был одет в панталоны и охотничью куртку толстого светло-зеленого сукна. Такого же цвета был и его берет. Талию Филиппа стягивал широкий расшитый пояс, с которого свисал клинок дамасской стали.

Лес Руврэ, расположенный в нескольких лигах от парижских стен, представлял собой огромный, густой и труднопроходимый массив. Обычным людям доступ туда был заказан. Это место было предназначено для королевской охоты.

Больше века назад король Филипп Второй Август выкупил лес у аббатства Сен-Дени. С нарушителями границ этого участка расправлялись неукоснительно. Если кто-то проникал сюда в поисках богатой охотничьей добычи, дров для очага или даже грибов, спаржи и прочих даров природы, то такого наглеца, изловленного в лесу, могли и повесить. Хотя в большинстве случаев таких бедолаг пороли на одной из самых многолюдных парижских площадей, а затем на несколько часов запирали в колодки и оставляли на глумление горожанам.