— В каком университете ты учился?

— В Йеле. Изучал историю религий и выбрал своей специальностью раннее христианство. Получив диплом, несколько лет прожил в Дамаске, где освоил арамейский и коптский.

— Черт возьми, не бедные же у тебя родственники! — сказала Афдера и одним духом выпила второй бокал.

— Почему ты так говоришь?

— Йель требует больших расходов. Там учится только белая кость вроде тебя.

— Или тебя. Впрочем, ты права. У моей семьи есть деньги, и немалые. По линии отца у меня сплошь католические священники. Так продолжается уже несколько столетий. Дядя Ульрих — один из ближайших советников Святого Отца. Родственники со стороны матери торгуют сталью с начала девятнадцатого века.

— Откуда ты родом?

— Из католической Баварии. Отец родился в Ингольштадте, мать — в Берлине, а я — в Аугсбурге, в тридцать девятом, через несколько дней после начала войны. У родителей был дом в этом городе.

— Что они делали во время войны?

— Если честно, они поддерживали идеи Гитлера насчет великой Германии, но со временем эти иллюзии рассеялись. Многие их друзья были брошены в концлагерь Дахау из-за несогласия с тем, что творилось в стране. В конце концов собственность материнского семейства была конфискована. Родители решили искать убежища в Ватикане. Благодаря дяде Ульриху отец получил разрешение обосноваться там вместе со всей семьей.

— После войны они вернулись в Германию?

— Да. Родители прошли денацификацию и попытались вернуться к мирной жизни, но это было нелегко. Страна до самых основ была потрясена безумием гитлеровского режима и бомбардировками союзников. Мы возвратились в Мюнхен и жили там до конца пятидесятых годов. Потом я поступил в семинарию.

— У тебя есть братья или сестры? — поинтересовалась Афдера и подозвала официанта, чтобы заказать третий мартини.

— Две сестры в Германии. У них множество детей.

— Так почему же ты не сказал раньше, что принял сан? Я бы отнеслась к этому с пониманием.

— Что-то необъяснимое мешало мне. Может быть, страх тебя потерять.

— Нельзя потерять то, чем не обладаешь.

— Это так. Но я боялся, что больше не увижу тебя. Мне нравится быть с тобой, разговаривать. Хочу с тобой видеться. Пожалуй, это эгоистично с моей стороны. Ты собираешься вычеркнуть меня из своей жизни?

— Мне надо подумать. Сначала поеду в Берн, чтобы закончить все дела с книгой. После этого, если хочешь, можно будет поговорить в спокойной обстановке. А пока что постараюсь думать о тебе как можно хладнокровнее.

— Когда ты окажешься в Венеции?

— Не знаю. Сперва мне нужно в Берн.

— Ну что, закажем ужин?

— Да, отец Макс.

— А ты не такая уж злобная, — подмигнул он Афдере. — Значит, будем ужинать.

Утро выдалось холодным, почти зимним. По улицам гулял ледяной ветер. Сэмпсон Хэмилтон сидел в черном «мерседесе». Адвокат славился своей пунктуальностью, на десять у него была назначена встреча с Агиларом.

Машина остановилась у внешнего поста охраны. Один охранник взял пропуск, протянутый шофером, другой крепко придерживал на поводке немецкую овчарку не самого дружелюбного вида. Первый нажал кнопку, и стальная дверь открылась. По белой гравиевой дороге машина проехала сквозь густую рощу и остановилась на полянке, за холмом, скрывавшим от любопытных глаз белое стеклянное здание.

«Похоже на штаб-квартиру ЦРУ», — подумал Сэмпсон.

Над входом красовалась большая эмблема фонда Хельсинга.

— Господин Хэмилтон? — обратилась к нему молоденькая секретарша.

— Да.

— Пойдемте за мной. Вас ждут в конференц-зале.

По пути адвокат разглядывал предметы искусства, расположенные по обеим сторонам коридора. Греческие барельефы, этрусские могильные плиты и римские изваяния перемежались с картинами Роя Лихтенштейна, Марка Ротко, Тициана.

Большая дверь в конце коридора отворилась. Хэмилтон ожидал увидеть за ней не меньше десятка адвокатов в дорогих костюмах, но в помещении был только Ренар Агилар.

— Добрый день. Я ожидал встретить здесь с дюжину швейцарских адвокатов, готовых обсуждать каждую деталь договора.

— Что вы! Мы здесь стараемся как можно меньше контактировать с адвокатами. Надеюсь, я вас не обидел?

— Ничего страшного. Мне тоже не по душе адвокаты, хотя я и один из них, — заверил его Сэмпсон с деланой улыбкой. — Перейдем к нашему делу. Я привез три экземпляра договора о передаче книги в собственность вашего миллионера через посредничество фонда Хельсинга.

— Я хотел бы спокойно изучить договор, если вы не против.

— Нисколько. Вам хватит часа?

— Более чем. Моя секретарша проводит вас в комнату, где вы сможете подождать. Если вам что-то нужно, не стесняйтесь спрашивать ее.

Ровно через шестьдесят минут секретарша вошла к Хэмилтону, читавшему свежие газеты.

— Господин Хэмилтон, прошу вас.

Адвокат вновь оказался в том же зале. Агилар встал и пошел ему навстречу.

— Я внимательно прочел документ и могу сказать, что согласен со всеми его пунктами, о чем сообщу покупателю. Поскольку у обеих сторон нет возражений, я подписываю документ от имени покупателя, а вы — от имени продавца. После этого я сообщу покупателю о том, что он стал законным владельцем книги, что автоматически влечет за собой перечисление на счет, указанный в договоре, восьми миллионов долларов. Копии книги и материалов, связанных с реставрацией, будут храниться в архивах фонда Хельсинга. Еще одна будет послана госпоже Афдере Брукс в Венецию. Ни фонд Хельсинга, ни госпожа Брукс не смогут свободно использовать этот материал без письменного разрешения нового владельца книги. Все спорные вопросы должны разрешаться в судах Швейцарии, США и Великобритании.

— Превосходно. Если нет никаких неясностей, то мы можем подписать договор.

Оба достали из кармана по громадной ручке «Монблан» и поставили подписи на каждой из двадцати страниц договора.

— Предлагаю выпить за успешно завершенную сделку, — сказал Агилар и достал бутылку лучшего французского шампанского.

— Сожалею, но я не пью. Надеюсь, что и таинственный покупатель, и фонд в вашем лице сдержат свое слово. Честно говоря, мне не хотелось бы участвовать в судебном разбирательстве.

— Даже не думайте об этом. Покупатель выполнит все свои обязательства. Что вы делаете сегодня? Может быть, поужинаете со мной?

— Сожалею, но ранним утром я лечу в Соединенные Штаты, если уж быть совсем точным — в Колорадо, по делам моей клиентки.

— Прекрасные места, особенно если есть время покататься на горных лыжах.

— Это рабочая поездка. Вряд ли у меня окажется много времени. Но спасибо за совет. Попробую им воспользоваться. — Адвокат поднялся, поблагодарил Агилара и добавил: — Кстати, моя клиентка, госпожа Брукс, намерена приехать в Берн, чтобы лично поблагодарить всех, кто принимал участие в реставрации книги. Как вы полагаете, когда они покинут Швейцарию?

— У госпожи Брукс есть в запасе как минимум неделя.

— Хорошо, я передам ей.

Агилар проводил гостя до дверей, велел своей секретарше, чтобы никто его не беспокоил, в том числе и по телефону, положил в рот мятную карамельку и стал набирать гонконгский номер.

— Слушаю вас.

— Добрый день. Я хотел бы поговорить с господином By.

— Кто его спрашивает?

— Ренар Агилар из фонда Хельсинга. Скажите господину By, что у меня есть то, о чем он просил. Он поймет.

Беседа с миллиардером была недолгой.

Теперь директору фонда осталось сделать самое трудное — поговорить с секретарем могущественного кардинала. Ватиканская телефонистка соединила его с монсеньором Мэхони. Голос епископа, который никогда не нравился Агилару, показался ему суровым.

«Почти как у Льенара», — подумал он.

— Что вам угодно, господин Агилар?

— Добрый день, монсеньор. Хочу лишь сообщить вам, что мы намерены вскоре завершить переговоры с адвокатом госпожи Брукс. Когда все будет готово, позвоню, чтобы вы прислали кого-нибудь за книгой. Я полностью согласен с его преосвященством в том, что она должна находиться в руках нашей святой матери-церкви.