После ухода Мэри я принялся расхаживать по конюшенному двору, невольно вспоминая медицинское заключение о телесных повреждениях Агнес Плакроуз, сделанное мистером Генри Уитмором, врачом и аптекарем с Солбат-сквер, Клеркенуэлл. Кипя гневом, я вышел со двора в оглушенном состоянии и стремительно зашагал в темноте куда глаза глядят.

Рассказ Мэри о несчастной сестре, соблазненной жестоким негодяем, тронул меня гораздо сильнее, чем я мог представить. Но мысли мои занимал не один только Плакроуз, а еще и Феб Даунт — опять он! Казалось, он подстерегал меня за каждым поворотом — неблагозвучный, отвратительный для слуха basso continuo, [185]сопровождающий мою жизнь. Факт близкого знакомства двух столь разных людей озадачил меня сверх всякой меры. «Какие общие интересы, — недоумевал я, — могут связывать безжалостного убийцу и сына эвенвудского пастора?»

Около часа я бесцельно бродил по парку в таком вот смятении чувств и наконец вышел на тропу, которая вилась вверх по крутому склону к Храму Ветров. Пока еще не испытывая желания возвращаться во вдовий особняк, я поднялся на вершину искусственного холма, где стоял Храм, и взошел по нескольким ступеням на террасу. Здесь я повернулся и устремил взгляд через парк на мерцающие огни усадьбы.

Я уже собирался спуститься с террасы, когда вдруг заметил, что дверь северного портика открыта. Поддавшись порыву, я решил заглянуть внутрь.

Здание — построенное по образцу виллы «Ротонда» Палладио, как и более знаменитое подобие последней, сооруженное в Касл-Ховард, — представляло собой увенчанный куполом куб с четырьмя портиками, ориентированными по сторонам света. [186]Даже в густых сумерках я разглядел, что зал украшен великолепной алебастровой лепниной. В ноздри ударил запах сырости и запустения, а когда я вошел, то почувствовал, что ступаю по кускам штукатурки, осыпавшейся с потолка. В центре помещения стояли круглый стол с мраморной столешницей и два кованых кресла. Третье кресло, опрокинутое на спинку, лежало поодаль. На столе стоял подсвечник с огарком свечи.

Положив шляпу и трость на стол, я достал из жилетного кармана шведскую спичку и зажег сперва огарок, а потом сигару, чтобы поднять настроение. В неверном свете трепещущего язычка пламени я получше рассмотрел роскошное внутреннее убранство Храма. Однако представлялось очевидным, что здание обветшало уже много лет назад: несколько стекол в двери северного портика были выбиты, грязные осколки все еще валялись на полу; свисавшие со стен и потолка пыльные клочья паутины, похожие на изорванные истлелые саваны, легко колыхались в сыром воздухе.

Оставив свечу на столе, я подошел к опрокинутому креслу и поставил его на ножки. На полу рядом я заметил небольшой черный предмет, едва различимый среди зыбких теней, порожденных свечным пламенем. Подстрекаемый любопытством, я опустился на колени.

Это оказался дрозд — видимо, бедняга залетел в открытую дверь и разбился о зеркало в позолоченной раме, треснутое и испещренное пятнами, что висело на стене прямо над ним. Крылья мертвой птицы были раскинуты, словно в полете. Из одного открытого, но незрячего глаза вытекала струйка вязкой черной жидкости, собравшейся в крохотную лужицу на пыльном полу, а второй глаз был смежен мирным смертным сном.

Почему-то меня задело за живое, что несчастный дрозд лежит на виду посреди мрачного заброшенного храма, вдали от теплых объятий земли. Я осторожно поднял птицу за кончик крыла, намереваясь найти для нее подобающее место упокоения за пределами Храма, и в следующий миг обнаружил нечто интересное.

На грязном полу я увидел кусочек потертой бурой кожи, прежде скрытый под расправленным крылом, — квадратик примерно три на три дюйма, с пробитой в одном углу дыркой. Я отнес находку к свече, уже почти догоревшей, и только тогда понял, что это такое: ярлык с именем «Дж. Эрл», вытисненным поблекшими золотыми буквами.

Имя казалось знакомым, но я не сразу вспомнил, где и в каких обстоятельствах я его слышал. Однако оно настойчиво вертелось в уме, и я с минуту стоял в легком замешательстве, роясь в памяти в поисках связанных с ним воспоминаний.

Наконец я словно услышал голос миссис Роуторн, домоправительницы мистера Картерета. В разговоре со мной она упомянула о каком-то пустяшном факте, который я пропустил мимо ушей, а потом и вовсе забыл. Но человек ничего не забывает напрочь, и постепенно склепы памяти начали открываться один за другим и выпускать своих мертвецов.

«…я нашла старую кожаную сумку мистера Эрла, бывшего егеря его светлости, — она вот уж два года висела на чуланной двери, с внутренней стороны…»

Квадратный кусочек кожи, что я сейчас держал в руке, был прикреплен к сумке мистера Картерета. Вне всяких сомнений. Из этого умозаключения вытекал вывод: сама сумка недавно находилась здесь, в Храме Ветров. Но далее возникал вопрос: а находился ли здесь и мистер Картерет тоже? Маловероятно. Из показаний людей, нашедших несчастного, со всей определенностью следовало, что он подвергся нападению вскоре после того, как въехал в парк через Западные ворота. Нет, мистер Картерет не появлялся в Храме, но вот его сумка точно здесь побывала.

Оглядевшись по сторонам, я нарисовал в уме возможную картину произошедшего. Кто-то перевернул кресло и случайно или нарочно оторвал кожаный ярлык от сумки. А потом — вероятно, на следующий день — в Храм залетел дрозд, в смятении и страхе принял мутное отражение внешнего мира за путь в вольное небо, разбился о зеркало и упал на пол, прямо на валявшийся там кусочек кожи. Здесь птица и скрытый под ней предмет пролежали бы многие недели или месяцы, или даже годы, когда бы я, взбешенный рассказом Мэри о жестоком убийце Плакроузе, не свернул по случайной прихоти на тропу к Храму Ветров.

Да нет, случайная прихоть тут совершенно ни при чем. Несомненно, Великий Кузнец, управляющий моей жизнью, умышленно привел меня сюда, чтобы я нашел этот предмет. Но что он означает? Я сел за стол, бросил дымящийся окурок сигары на пол и обхватил голову руками.

Одно я знал наверное: мистер Картерет погиб из-за бумаг, находившихся в сумке. Я не сомневался также, что он собирался предъявить их мне при следующей нашей встрече и что на него напал в одиночку некий человек, знавший ценность и значение документов.

Я задался вопросом, зачем было приносить сумку в Храм после нападения. Или убийца мистера Картерета был ип homme de main, [187]выполнявшим чей-то приказ? Видимо, он принес сюда сумку по распоряжению своего нанимателя, желавшего ознакомиться с ее содержимым. А маленький кожаный ярлычок каким-то образом от нее оторвался.

Все это казалось правдоподобным, даже вполне вероятным, но дальше я не мог продвинуться ни на шаг. Характер документов, лежавших в сумке мистера Картерета, а равно личности убийцы и его нанимателя оставались тайнами, разгадать которые я — в настоящее время — не имел возможности. Покуда у меня не появятся новые данные, способные пролить свет на дело, мне придется брести ощупью в потемках.

Я сунул кожаный ярлычок в карман сюртука и встал из-за стола, собираясь вынести наружу мертвую птицу, а потом вернуться во вдовий особняк. В следующий миг оплывший огарок наконец с шипеньем погас, и во внезапно наступившей темноте я увидел в дверном проеме женскую фигуру, черный силуэт на фоне ясного звездного неба.

Она не промолвила ни слова, но медленно двинулась ко мне, держа маленький фонарь в левой руке, и подошла так близко, что я почувствовал на лице ее теплое дыхание.

— Добрый вечер, мистер Глэпторн. Что привело вас сюда в такой час, скажите на милость?

В ее голосе звучали чарующие теплые нотки, от которых желание взыграло в моей крови, но бесстрастный пристальный взгляд говорил совсем другое. Пытаясь вырваться из-под колдовской власти этого немигающего взора, я посмотрел ей прямо в глаза, но сразу понял, что пропал, пропал навеки. Огромная железная дверь захлопнулась за мной, отрезав меня от прежней жизни. Отныне, понял я, мое сердце будет принадлежать ей, на радость или на беду.