Он быстро шагал вдоль высоких металлических шкафов, поглядывая на этикетки. Практически сразу стало понятно, что материалы расположены в хронологическом порядке, а затем делятся по принадлежности к воинским группировкам. Ему потребовалось десять минут, чтобы найти 1944 год, и еще пять, чтобы выявить документы, относящиеся к Пятой армии. Еще через минуту он нашел шкаф с досье итальянского театра военных действий и, углядев надпись «Кассино», до упора выдвинул соответствующий ящик, в котором лежала стопка папок толщиной фута в три. Все они запылились и сильно поблекли, но в остальном выглядели нетронутыми. Быстро пробежав взглядом по заголовкам, он нашел толстую папку с этикеткой: «Форт Диавилус: тактика и стратегия».

Логан взглянул на стоявшего рядом Ханта, который смотрел на него с видом недовольного ментора.

– Здесь найдется какой-нибудь стол?

Хант моргнул и фыркнул.

– Дальше по коридору, за щитовой, есть конторка, – сказал он. – Я вас провожу.

Логан вытащил папку и уже собирался закрыть ящик, но замер. Под папкой, извлеченной им из ячейки, обнаружилась другая, почти столь же выцветшая. На ее этикетке значилось лишь одно слово: «Фир».

Логан машинально протянул руку и взял папку, оказавшуюся очень тонкой. Под ней лежала еще одна, точно такая же, с тем же словом на этикетке.

Две копии секретного документа, хранящиеся в одном и том же месте? Что-то тут явно не так.

Он покосился на Ханта. Тот уже шел по проходу между возвышающимися шкафами. Снова заглянув в ящик, Логан открыл первую из двух одинаковых папок и пробежал глазами по титульному листу.

Свойственное Логану чутье исследователя паранормальных явлений вмиг обострилось до чрезвычайности. Ему представлялась уникальнейшая возможность, какой нельзя было пренебречь. Стараясь действовать неслышно и быстро, он открыл портфель, бросил поверх остальных бумаг одну из двух тонких папок, после чего снова закрыл жесткий клапан, придавив его папкой с этикеткой «Кастелло-Диавилус». Затем, задвинув ящик и придав лицу непроницаемое выражение, ученый повернулся и двинулся следом за Хантом к ближнему выходу из гулкого помещения.

За пять дней база «Фир» изменилась до неузнаваемости. Три акра каменной ровной площадки между ограждением и воротами превратились в подлинный муравейник. Вертолеты и маленькие транспортные самолеты прибывали денно и нощно, выгружая рабочих, снаряжение, провизию, топливо и всевозможное экзотическое оборудование. Тихие, тускло освещенные коридоры центральной части уходящего вглубь строения стали напоминать оживленные городские бульвары, полнясь гомоном голосов, щелканьем клавиш, гудением разных машин. Повсюду змеились силовые кабели, предательски валя с ног зазевавшихся торопыг. Генераторы базы, до сей поры выдававшие минимальную мощность, перевели в половинный режим, и их рев оглашал арктическую тишину. Сержанта Гонсалеса и троих его подчиненных сперва ошеломило, а затем начало откровенно раздражать внезапное вторжение штатских, не только превративших их сонное царство в улей, но и постоянно чего-то требующих от них. Небольшая воинская команда теперь неустанно трудилась, сращивая порванную проводку, заделывая щели и обеспечивая подачу тепла в десятилетиями пустовавшие помещения.

Эван Маршалл шагал вниз по склону, неся на плече заполненный образцами бачок. На полпути к цели он ненадолго остановился, чтобы отдохнуть и окинуть взглядом маленький городок, освещенный полуденным солнцем. Хотя съемочную группу расселили на базе – рабочих, осветителей, журналистов и ассистентов на уровне «В», а в чуть более комфортабельных комнатах уровня «С» всех главных шишек, – близ ограждения было разбросано множество сборных амбарчиков и прочих подсобных сооружений. Все эти временные домишки словно бы жались к громадному «Снежному барсу» – вездеходу на массивных танковых гусеницах, преграждавшему доступ к топливному хранилищу, которым могло бы гордиться любое армейское подразделение. А еще дальше покоился таинственный металлический куб. Зачем он нужен, не знал никто из любителей посудачить, а кто знал, тот молчал.

Но настоящая кутерьма началась после утреннего прибытия Эмилио Конти, исполнительного продюсера и генерального движителя проекта. По его распоряжению странные механизмы перегородили верхушку ледника, весьма осложнив жизнь ученым. А до того битый час продюсер ходил по базе и окружавшей ее промороженной тундре со своей операторской свитой, изучая, как падает свет на снег, лаву и лед, и разглядывая все, что только возможно, с десятка различных позиций в широкоугольный объектив, болтавшийся у него на груди. Кари Экберг все это время находилась при нем, видимо давая необходимые пояснения и записывая распоряжения на будущее, явно обещавшее принести много сюрпризов.

Маршалл снова поднял бачок с образцами, закинул его на другое плечо и двинулся дальше. Он чувствовал себя крайне уставшим. Ночью ему, как всегда, не спалось, а несшиеся отовсюду шумы только усугубляли бессонную маету.

Трудно было поверить, что со времени обнаружения смилодона прошла лишь неделя. Лично ему порой хотелось, чтобы замерзшее существо так и оставалось безвестным. Его отнюдь не радовала лихорадочная активность, столь противоречащая методике вдумчивого подхода к находке, могущей взбудоражить весь научный мир. Его раздражала таинственность, которой съемочная группа окружала свой драгоценный проект. И уже просто злило множество путавшихся под ногами людей. А время, удобное для изысканий, стремительно уходило. «Единственный положительный момент этой идиотической суеты, – подумал он, – заключается в том, что чем быстрее все тут раскрутится, тем быстрее они уберутся».

Обогнув вездеход, он направился к базе. Мимо пронесся какой-то киношник, таща длинную металлическую стойку. Маршаллу пришлось пригнуть голову, чтобы уберечь ее от удара. У ворот спиной к нему стояла группа сотрудников «Терра-Прайм», и, когда он, поставив термос на землю, принялся проверять состояние образцов, до него донеслись недовольные голоса.

– Худшее место из всех, где я вкалывал, – говорил кто-то. – Тут даже негде опрокинуть стаканчик. А я уж думал, что навидался дерьма.

– У меня задница онемела, – пожаловался второй голос. – В буквальном смысле. Кажется, я ее отморозил.

– О чем только думает Конти? Загнал нас в эту хренову глушь из-за какой-то там дохлой кошки.

– Да еще всякие олухи всюду болтаются, мешают работать.

«Оказывается, это мы им мешаем», – невесело улыбнувшись, подумал Маршалл.

– Кстати, насчет тех, кто здесь болтается. Слыхали о белых медведях? Их тут просто прорва. Если мы не замерзнем, они нас сожрут.

– А ведь за риск нам не платят.

– А также за вонь. Здесь воняет. И вода еле течет. И жратва – хуже нету. Я привык ко всему свежему – ананасы там, бутербродики, суши. А тут харч как в тюрьме: бобы, сосиски, замороженная капуста.

С дальнего конца лагеря неожиданно донесся взрыв веселого гомона и – мгновение спустя – снова. Закрыв термос, Маршалл отправился посмотреть, что там происходит.

Под металлическим кубом собралось около десятка человек. Они поздравляли друг друга, пожимали соседям руки и обнимались. Неподалеку от них стоял Конти – невысокий темноволосый крепыш с аккуратно подстриженной козлиной бородкой. Он наблюдал за всеобщим восторгом, скрестив на груди руки. Рядом топтался представитель руководства телеканала по фамилии Вольф, возле него маячили операторы: один с большой камерой на плече, второй с маленькой, обыкновенной. Чуть дальше расположился еще один тип – тот, который несколько минут назад едва не оглоушил Маршалла. Он контролировал микрофон, закрепленный на длинной удочке, опиравшейся на треногу. Провода от камер уходили в прикрепленную к его поясу сумку.