Маршалл повернулся к Салли:

– И ты это подписал?

Салли пожал плечами:

– Либо так, либо никакой экспедиции вообще. Кто же мог знать, как все повернется?

Маршалл не ответил, внезапно почувствовав, что вот-вот лишится сил. Не говоря больше ни слова, он сложил контракт и вернул его Вольфу.

Четверть часа спустя разношерстная людская толпа побрела вверх к пещере. Кроме ученых, самого Конти и небольшого эскорта из его помощников, в нее входили Экберг, двое операторов и звуковик. За ними следовали, кто пешком, кто на вездеходе, коренастые парни в кожаных куртках. Дюжина пар крепких рук. Кузов «Барса» был вмиг загружен чем-то громоздким, лежащим на деревянных поддонах. В составе съемочной группы ребята в кожанках официально не числились: их наняли сравнительно неподалеку, в Анкоридже, на несколько дней для особых работ. Экберг уже объясняла Маршаллу, что главное – это поскорее отснять все, что можно, вживую, поскольку продюсер на месте, звезда в пути, декорации пока сносные, а деньги быстро сгорают.

Обычно подъем к леднику Фир занимал минут двадцать, но на этот раз восхождение затянулось. Конти постоянно останавливался, чтобы операторы могли снять гору, долину, раскинувшийся внизу лагерь и саму группу, поднимающуюся по склону. Один раз он задержался на целых десять минут, задумчиво разглядывая ледник, а потом велел операторам взять крупным планом в кадр Экберг. С различных ракурсов, но не захватывая лицо.

– Почему так? – спросил Маршалл после пятого дубля.

Экберг откинула капюшон:

– Я изображаю Эшли.

Маршалл понимающе кивнул. Эшли Дэвис, ведущая, должна была появиться лишь через два дня, но это нисколько не мешало Конти ее снимать.

– Неудивительно. Время решает все.

– Верно. – Она посмотрела на него через плечо. – Послушайте, мне очень жаль, что все так получилось. Извините, что я вас не предупредила, но у меня на этот счет имелись строгие распоряжения. Исходившие прямо от Вольфа.

– Значит, он тут главный? А я думал – Конти.

– Эмилио отвечает за весь творческий процесс – съемки, освещение, режиссуру, окончательный монтаж. Но деньги выделяет телекомпания, и последнее слово за ней. А здесь, на вершине мира, телекомпанию представляет Вольф.

Маршалл обернулся. Вольф не пошел вместе с ними, но далеко внизу можно было различить его призрачно-крошечную фигурку. Он стоял неподвижно за внешним ограждением базы, наблюдая за группой.

Вздохнув, Маршалл снова повернулся к Экберг:

– Это у вас в порядке вещей? Все время тормозить, озираться, искать лучший план?

– Не совсем. Конти сейчас тратит пленки втрое больше обычного.

– Почему?

– Потому что он хочет, чтобы этот фильм стал шедевром. Чем-то вроде его «Моны Лизы». И слишком многое ставит на карту.

– Тогда с чего же великий творец карабкается по кручам вместе с прочим немытым сбродом? Разве его место не в вездеходе?

– Ему необходимо «помелькать на площадке», как это у нас говорится. Для последующего фильма о фильме, куда в конечном счете войдут и дополнительные цифровые материалы.

Маршалл недоверчиво покачал головой, глядя на цирк, в который начинала превращаться реальность.

Едва подъем продолжился, к ним приблизился Конти.

– Есть что-нибудь, что нам следовало бы знать? – спросил он Маршалла с уже привычным для того итальянским акцентом.

– О чем?

Продюсер взмахнул рукой:

– Обо всем. Об этих местах, о погоде, о местной фауне… о любой изюминке, которая могла бы украсить проект.

– Таких вещей много. Это удивительный геологический регион.

Продюсер с некоторым сомнением кивнул:

– Я возьму у вас интервью, когда мы вернемся.

Салли, слышавший их разговор, тут же встрял в него:

– Как глава экспедиции, буду рад оказать любую необходимую помощь.

Конти снова с отсутствующим видом кивнул, уставившись на ледник.

Маршалл призадумался, стоит ли рассказать режиссеру о живущих поблизости аборигенах. Вероятно, они идеально подошли бы на роль той «изюминки», которую искал Конти. Однако он тут же выбросил из головы эту мысль. Вряд ли туниты захотели бы – и уж точно совсем не заслуживали, – чтобы шумная беспардонная киногруппа ворвалась в их селение. Легко догадаться, в какой бы они пришли ужас, если бы вдруг увидели, что творится теперь на горе Фир.

Он покосился на Конти. Составить какое-то впечатление о режиссере было не так-то легко. Несмотря на внешний образ художника, отрешенного от всего мирского, в нем явственно чувствовались и непреклонность, и прагматизм. Этакая невообразимая смесь Трумена Капоте[2] с Дэвидом Лином.[3] Тут кто угодно встал бы в тупик.

Впереди показалась пещера. Ее темный провал загораживали с виду весьма неуклюжие механизмы – подъемный кран на надувных шинах и еще одна машина, предназначение которой оставалось неясным. Выкрашенные в ярко-желтый цвет, они отчетливо выделялись на фоне белого снежного наста и голубого льда. Пока операторы меняли объективы и звуковик настраивал переносной микшер, вокруг машин рассыпалась команда в кожанках. Двое парней забрались в кабины, остальные начали снимать с «Барса» груз и стаскивать его к крану. Присмотревшись внимательнее, Маршалл увидел, что из холщовых мешков выглядывают тяжелые стальные опоры с гидравлической регулировкой подъема.

Барбур наблюдала за их работой, сузив глаза, с карманным компьютером на толстой перчатке в одной руке и цифровым диктофоном в другой. К съемочной группе она относилась с еще большим подозрением, чем Маршалл.

– Зачем нужен этот чертов кран, я еще могу догадаться, – пробормотала она. – Но для чего другая хреновина, а?

Маршалл посмотрел на вторую машину, ощетинившуюся оборудованием, напоминавшим средневековые копья.

– Понятия не имею.

– Запишите, – говорил Конти внимательно слушавшей его Экберг. – Мне нужны лишь четыре цвета – белый для снега, лазурный для неба, голубой для ледника, черный для пещеры. Ноктюрн в голубых тонах. Потребуется специальная обработка в лаборатории. – Он бросил взгляд на операторов. – Готовы?

– Готовы, – ответил Фортнем, главный оператор.

– Готовы, мистер Конти, – сказал Туссен, его помощник.

– Вам надо действовать с чрезвычайнейшей осторожностью, – предупредил Маршалл. – Пол пещеры – чистый лед, очень скользкий. И как я уже говорил, лавовые туннели крайне хрупки. Вся ваша затея – безумный риск. Одно неверное движение, и вы обрушите своды.

– Благодарим, доктор Маршалл. – Конти снова повернулся к операторам. – Фортнем, Туссен! Если услышите треск, быстро пройдитесь камерой по всем лицам. Выберите самые испуганные и дайте крупный план.

Операторы тревожно переглянулись, затем кивнули.

Осмотревшись вокруг в последний раз, Конти кивнул Туссену.

– Тишина на площадке! – рявкнул оператор.

Разговоры тут же затихли.

Конти поднял взгляд на пещеру:

– Мотор!

Щелкнула хлопушка, и камеры заработали. Одновременно взревев, двинулись в сторону черного жерла машины. Следом за ними шагали Конти и его свита. Операторы держались позади, стараясь ничего не упустить из поля зрения камер. Маршалл неохотно последовал за процессией, охваченный мрачным предчувствием, что тщеславие исполнительного продюсера станет для всех роковым.

У входа в пещеру машины остановились, и рабочие сняли с платформы крана несколько холщовых мешков. Затем над желтыми кабинами вспыхнули мощные прожектора, выдвинулись захваты, и машины вновь покатились вперед, на этот раз медленнее, исчезая в дыре. Маршалл и остальные побрели следом. Холодный сухой воздух туннеля смешался с выхлопными парами. Стены пещеры ощутимо вибрировали, рев двигателей оглушал. Обернувшись, Маршалл заметил, что, следуя указаниям Крила, широкоплечего бригадира подсобников, парни в кожанках высвобождают из снимаемых с крана мешков опорные стойки и подпирают ими своды подземного хода. Впрочем, особого оптимизма это не добавляло.