Теплоход «Кенигсберг», пассажирско-грузовое судно водоизмещением в 3800 брутто-тонн, совершал один раз в месяц рейс между Гамбургом и Александрией, причем количество багажа и пассажиров было значительно выше нормы. Конечно, на пассажирском корабле путешествовать было намного комфортнее, но в данном случае морской переход до Неаполя и дальнейший переезд на поезде сокращали поездку на треть.

Поздним пассажирам указали путь к каюте, расположенной на нижней палубе, где проживали в основном слуги и лица, сопровождающие зажиточных господ, каюты которых находились на верхних палубах. Нагиб был единственным, кто до этого плавал по морю. Он нашел состояние каюты без иллюминаторов никудышным, но заметил, что здесь они будут привлекать к себе минимум внимания других пассажиров.

За час до полуночи судно начало отчаливать, и Омар, Халима, Нагиб и другие пассажиры выстроились у поручней.

Омар обнимал Халиму за плечи, наблюдая вместе с ней за тем, как огни Александрии становятся все меньше и меньше. Халима тихо плакала. Омар крепко прижимал ее к себе, и молодая женщина не заметила, что Омар тоже дрожал всем телом.

Хотя никто не говорил ни слова, оба чувствовали одно и то же. Они радовались, что им удалось сбежать, и боялись надвигающегося будущего. Иншаллах.

Решение бежать в Европу должно было избавить их от проклятия прошлого. Они надеялись на новую жизнь, не отягощенную страхом преследования. Для этого они покинули Египет и отправились в неизвестное будущее. Но человеку не убежать от настоящего, как и не спастись бегством от прошлого.

Когда Омар, Халима и Нагиб после двухнедельного плавания сошли с корабля в Гамбурге, они не знали, что делать дальше. Но тут к ним подошел одетый в дорогой серый костюм мужчина. На нем были шоферская фуражка и перчатки. Его руки двигались жестко и размеренно, как часовые маятники. Он неожиданно предстал перед троицей и с привычной скромностью произнес:

— Господа прибыли из Египта?

Нагиб, единственный, кто понимал этот язык, утвердительно кивнул и спросил в ответ, почему этот человек интересуется ими.

Мужчина в сером костюме раздраженно глянул на него и продолжил:

— Господа, вас зовут Омар Мусса и Нагиб эк-Кассар?

Когда Омар услышал свое имя из уст незнакомца, его охватил панический страх. Он сжал руку Халимы и уже готов был броситься прочь, чтобы затеряться в толпе. В отличие от него Нагиб, сохраняя внешнее спокойствие, полюбопытствовал, откуда мужчине известны их имена. При этом он крепко взял Омара за рукав и прошипел:

— Не дергайся. Подожди минуту.

Потом он снова обратился к незнакомцу и сказал:

— Это, несомненно, египетские имена, но что вам нужно от этих людей? Их разыскивает полиция?

Этот вопрос лишь вызвал улыбку у мужчины. Он предвидел тактику Нагиба и попытался завоевать доверие новоприбывших путешественников иначе.

— Позвольте представиться, — произнес он, слегка наклонив голову. Его тело при этом оставалось прямым, как швабра. — Меня зовут Ганс Калафке, но меня называют просто Жан. Я — секретарь, шофер и слуга барона Густава-Георга фон Ностиц-Валльница, если вам о чем-нибудь говорит это имя.

Еще бы! Это имя говорило о многом! Нагиб сглотнул слюну. Ностиц-Валльниц был одним из самых богатых людей в Германии, он владел двумя дюжинами фирм в тяжелой индустрии, и, кроме того, у него имелся собственный банк. Его называли «серым кардиналом» немецкой центристской партии. Каждый ребенок знал его прозвище — «стальной барон». Йа салам! Что нужно было «стальному барону» от них? Омар заметил удивление и растерянность на лице Нагиба и вопросительно уставился на него.

— Господин барон хотел бы с вами поговорить, — сказал Калафке, чтобы избежать лишних вопросов, — мне велено доставить вас в Берлин. Могу я вас попросить следовать за мной?

Не дожидаясь ответной реакции, шофер взял багаж Халимы, Омара и Нагиба и отправился в сторону припаркованного у набережной автомобиля марки «штёвер».

Нагиб отчаянно пытался объяснить ситуацию Омару и Халиме. Молодая женщина вцепилась в Омара, а тот принялся доказывать Нагибу, что все это — грязные трюки полиции, их просто хотят отправить ближайшим кораблем обратно в Египет. Подойдя к машине, Нагиб попросил у шофера немного времени, чтобы кое-что обговорить с друзьями. Слуга, привыкший повиноваться, сел за руль черного лимузина и с подчеркнутым безучастием стал смотреть вперед.

— С каких это пор полиция высылает за иммигрантами лимузин с шофером? — спросил Нагиб, кивнув в сторону Ганса Калафке.

Омар пожал плечами. Он должен был признать, что Нагиб прав. На трюк полиции все это действительно не было похоже.

— Но откуда ему известны наши имена? Как он узнал, откуда мы прибыли?

— И, прежде всего, что этот человек от нас хочет? — вмешалась Халима в спор, взволнованно оглядываясь по сторонам в поисках притаившегося отряда полиции.

Дискуссия явно затянулась, и Калафке, заметив нерешительность египтян, вышел из автомобиля. Приблизившись к Нагибу, он сказал:

— Я понимаю ваше недоверие, господин, но будьте покойны, у барона фон Ностица наилучшие намерения!

— Вам известно, о чем пойдет речь? — поинтересовался Нагиб.

— Господин! — Это обращение к египтянам Калафке давалось явно с трудом, но он продолжил: — Я не привык вмешиваться в дела своего господина. Но даже если бы мне были известны планы барона, я посчитал бы своим долгом не разглашать их. Однако будьте уверены, барон фон Ностиц — человек чести.

Нагиб перевел слова Калафке, и Омар с Халимой беспомощно переглянулись.

— А что значит «человек чести»? — поинтересовалась Халима.

— Человек чести? Такого понятия в нашем языке нет. Это значит, что он очень порядочный человек, которому можно доверять.

— И ты веришь этому извозчику?

Нагиб пожал плечами. Наконец он подошел к шоферу, который опять уселся за руль.

— А если мы откажемся поехать вместе с вами? — спросил он, уперев руки в бока.

— Господин, я не смею вас заставлять. Это всего лишь мое задание. Мне нужно только передать вам пожелание господина барона. Собственно, барон фон Ностиц не привык, когда ему отказывают. Я не представляю, как он отреагирует на это.

— Вы хотите сказать, что мы можем сейчас отправиться своей дорогой и с нами ничего не произойдет?

— Я не могу вам в этом помешать.

После этих слов своенравного шофера троица решила все же принять приглашение барона и села в лимузин к Калафке.

Между Жандарменмаркт и гостиницей «Урания» на Фридрихштрассе находился дом-дворец «стального барона». Хотя у барона фон Ностиц-Валльница была еще вилла в Грюневальде, где он в основном занимался своим излюбленным делом — разведением почтовых голубей, он вот уже несколько лет не выезжал в провинцию, предпочитая городскую суету. Это продолжалось с тех пор, как умерла его жена Эдинья, которую он называл Эдди.

Берлин напоминал пороховую бочку. Правые экстремисты убили министра иностранных дел Вальтера Ратенау. Покушения на политических деятелей стали нормой жизни. Вследствие репараций, которые потребовали выплатить страны-победительницы, неукротимо росла инфляция.

Средний класс Германии нищал, но некоторые люди умножили свои богатства до невообразимых размеров. К таким относился и барон фон Ностиц-Валльниц.

Дворец на Фридрихштрассе, величественное здание охряного цвета периода грюндерства, с высокими блестящими окнами и жалюзи, был обнесен черной железной оградой, а у массивных ворот круглые сутки дежурили вооруженные охранники. Из-за этого остроумные берлинцы прозвали его «Кафе Рейхсвер» [12].