— Да ты дрожишь. — Нагиб подошел к Омару и взял его за руку. Но тот вырвал руку.

— Тебе не нужно стесняться, — проворчал Нагиб, — это не стыд, когда волнуешься из-за женщины. Ты ее очень любишь?

Омар не реагировал, но Нагиб и не ждал ответа.

Омар не мог заснуть в ту ночь в Каире, последнюю, как он думал. Молодого человека мучили навязчивые мысли о том, что ему придется покинуть страну насовсем. Никогда больше не почувствует он дыхания горячего хамсина, несущего песок и пыль, и вечного пресного запаха, который распространяется от берегов Нила. Никогда больше не увидит звезд южного неба, сверкающих, словно драгоценные камни. Омар с трудом представлял, как будет жить в чужой стране, говорить на иностранном языке, одеваться по-европейски. Омар любил Египет, любил свой народ, хотя мог бы и ненавидеть, что было бы неудивительно. В этой стране было всего два сорта людей — те, которые в тени, и те, которые на виду. Омар до сих пор жил в тени. Человек скорее привыкает к темноте, чем к свету.

Но одна мысль о том, что он может вместе с Халимой начать новую жизнь, вселяла в него мужество. На его губах неожиданно просияла улыбка, больше от неуверенности, чем от предвкушения радости завтрашнего дня.

На следующее утро в знак благодарности Омар оставил в конверте пятифунтовую банкноту и короткое письмо для хозяина ковровой лавки и отправился на базар к маленьким бесчисленным вещевым магазинчикам, где можно было купить поношенную одежду на любой вкус и любой кошелек. Во время побега они договорились переодеться в европейскую одежду, чтобы вызывать как можно меньше подозрений. Омар решил купить светлое белье, слегка расклешенные брюки и костюм с невероятно потертыми рукавами, дешевый и неброский, в котором он абсолютно не будет выделяться в толпе. У Омара также была британская парусиновая сумка цвета хаки, которая сохранилась у него еще со времен строительства железной дороги. В нее он сложил свои пожитки, надеясь, что она поможет скрыть его истинное происхождение.

После утомительного путешествия он добрался до Александрии. Как только Омар вышел из здания вокзала, он обратил внимание на то, что город выглядел абсолютно по-европейски и был не менее оживленным, чем Каир. Улицы производили приятное впечатление, ибо казались не такими запутанными, как безымянные переулки столицы.

Нагиб был уже на месте и очень волновался, потому что Георгиос, работник порта, после долгих уговоров согласился действовать лишь за двойной бакшиш. Нужный им корабль отправлялся в Англию через пять дней, и Нагиб не был уверен, сможет ли Георгиос помочь. На следующее утро из Александрии отплывал корабль в Неаполь, но команда находилась под постоянным наблюдением, потому что подозревали, что на этом корабле в Италию может бежать разыскиваемый националист. По крайней мере, такая неприятная статья была в газете.

Но этой ночью порт покидал «Кенигсберг», корабль балтийского общества морского страхования и судоходства, капитан которого по многим причинам был обязан Георгиосу. Короче говоря, на борту была свободна одна каюта на нижней палубе, капитан даже пообещал сделать им необходимые документы, так что беглецы смогли бы беспрепятственно сойти в Гамбурге.

Германия? Эта новость оглушила Омара: он надеялся, что они поплывут в Англию, где он, по крайней мере, сможет хоть как-то общаться. Но Германия?.. Нагиб, который долгое время провел в Берлине, смотрел на дело иначе. Конечно, у него были не лучшие воспоминания о Берлине, он перебивался в столице Германии случайными заработками и жил на полулегальном положении, но за свою жизнь там бояться не стоило. Поставленный перед выбором — еще сегодня спастись от всех преследований или в страхе ждать подходящей возможности, — Омар согласился. Но куда же запропастилась Халима? Омар внимательно осматривал мол, тщетно пытаясь отыскать ее в толпе. Но Халимы не было. От вида шумной жизни у Омара начался приступ меланхолии, которая постепенно смешалась со страхом: возможно, побег Халимы раскрыли, ведь кто-то из прислуги мог ее выдать, и аль-Хусейн теперь преследует их по пятам. Омар вдруг почувствовал себя жалким. В тот момент он даже не смог бы убежать, так сильно его сковал страх.

Нагиб, от которого не укрылось состояние Омара, успокаивающе сказал:

— Выше голову, она обязательно придет! — Он потащил друга к высокому парапету набережной, где в лучах заходящего солнца они могли наслаждаться видом на бухту со стоящими на рейде кораблями.

— Судьба все-таки справедлива, — начал Нагиб и смачно плюнул в морские волны. — Если Халима придет, значит, на то, что вы будете вместе, воля Аллаха. А если не придет, то ты должен поступать по своему разумению.

Омар молча кивнул, хотя эта мысль была ему как кинжал в животе. Египтянин не знает сострадания к себе. Он уверен: все, что с ним случается, происходит по воле Аллаха.

— Мы еще подождем до назначенного часа, — заметил Омар и с опаской взглянул на Нагиба, надеясь, что в этом желании товарищ ему не откажет. — В противном случае мы поедем одни.

— Договорились, — ответил Нагиб, — но только до полуночи. Иначе наш пароход отправится без нас.

Перед Омаром не было ничего, кроме мрачной пустоты. Его жизнь никогда еще не казалась такой бессмысленной, как в этот момент. Стремление, неописуемое желание убежать в далекие страны вместе с Халимой, начать новую счастливую жизнь в один момент улетучилось. Теперь, когда Омар был один и цели перед ним никакой не стояло, вопрос о будущем выглядел совсем иначе. Почему он вообще хотел сбежать, почему, зачем? В страхе время тянулось бесконечно, Омар не знал, как долго он смотрел на воду. В какой-то момент он вдруг почувствовал, как рука Нагиба легла на плечо, и подумал, что товарищ хочет отвлечь его от мрачных мыслей. Омар взглянул на него, и Нагиб кивнул в сторону: чуть поодаль от них небольшими шажками ходила взад-вперед состоятельная, по-европейски одетая дама. На ней был облегающий, не очень длинный дорожный костюм и дерзкая шляпка по последнему слову моды, в руках — чемодан. Халима? Это она или всего лишь мираж? Нет, точно, состоятельной дамой была Халима.

Нерешительно, словно боясь, что может ошибиться, Омар подошел к даме. Ей тоже потребовалось несколько секунд, чтобы узнать Омара.

— Халима!

— Омар!

Нагиб поторопил их, напомнив о том, чтобы они не слишком привлекали к себе внимание.

В одноэтажном здании портового управления с огромным количеством дверей, на которых было приклеено множество разных объявлений, их ждал Георгиос. Он заметно волновался, но не из-за своих намерений, а из-за предвкушения получить приличный бакшиш.

Ни для кого не было секретом, что египетский служащий не мог прожить на свое жалованье. В те дни должность чиновника фактически означала прощение всяких коррупционных дел, и Георгиос, которому нужно было содержать жену и четверых детей, без этой материальной поддержки вообще не смог бы просуществовать. Он часто проводил на иностранные суда нелегалов и людей, у которых появились проблемы с законом, которым просто нужно было исчезнуть, не оставив следа.

Обычно за свои услуги Георгиос брал двадцать фунтов, что равнялось его месячному окладу. Но Георгиос заботился о людях, с которыми имел дело, он очень внимательно осматривал своих протеже и назначал цену в зависимости от того, сколько у них имелось денег. От этой троицы он попросил плату почти в два раза больше обычной. Они, конечно, могли бы попробовать договориться в другом месте, если цена была запредельной.

Нагиб едва не потерял самообладание, услышав запрошенную Георгиосом цену, во всяком случае, он выглядел так, словно в любую секунду был готов наброситься на чиновника и притащить в ближайший полицейский участок для дачи показаний. Но кому от этого было бы лучше? Разумеется, работник порта начнет все отрицать, и им придется назвать в полиции свои фамилии, что будет намного хуже. Этого не мог допустить никто из них. Поэтому Халима дала Георгиосу сто фунтов, и он уладил с капитаном «Кенигсберга» все необходимые формальности, включая даже фальшивые документы, так что они при наступлении темноты «вполне легально» поднялись на борт.