Он решительно взлетел на мост, но, дойдя примерно до середины его, остановился и огляделся. Звон колоколов разливался над улицами, однако с какой колокольни, он сказать не мог. За спиной его послышался голос:

— Вы, случаем, не заблудились? Заблудившиеся люди выглядят здесь, в большинстве своем, точь-в-точь как вы.

Мы сбиваемся с пути и блуждаем, подобно овцам пропавшим, подумал Пауэрскорт. Священник, весь в черном, в весьма изящной берете на голове, пришел на помощь заблудшему.

— Боюсь, что заблудился. Мне необходимо через полчаса быть во «Флорианс», — исповедался Пауэрскорт.

— «Флорианс» на площади Святого Марка? Я сам туда направляюсь. Мы могли бы пройтись вместе.

Священник, как сказал он Пауэрскорту, был на самом-то деле англичанином, служившим на Фармстрит, в церкви иезуитов, что в лондонском Мейфэре [73]. Возможно, Пауэрскорту она известна? Известна. Деньги, грустно сказал священник, там так много денег. И Пауэрскорт стал прикидывать, какие грехи могут оказаться соизмеримыми со столь большими богатствами.

Выяснилось, что оба они питают интерес к живописи. Священник, отец Гилби, был ревностным поклонником семьи Беллини. Побывал ли уже Пауэрскорт на Мурано, чтобы посмотреть тамошних Беллини? Многие туристы их пропускают.

Пауэрскорт пообещал совершить паломничество туда, прежде чем он покинет Венецию. Они расстались среди голубей площади, на которой музыканты уже продирались сквозь заздравную песню из «Травиаты».

— Надеюсь, вы сможете найти то, что ищете, лорд Пауэрскорт. По-моему, вы что-то ищете. Да благословит вас Бог.

Пауэрскорт поспешил к «Флорианс», снедаемый страшной мыслью. Лорд Эдуард Грешем, прежде чем присоединиться к римской католической церкви, получал наставления в новой вере. В Центральных графствах он этого сделать не мог, на сей счет Пауэрскорт был уверен. Уж не на Фарм-стрит ли он их и получал — у отца Гилби?

Не приехал ли Грешем в Италию в обществе своего собственного отца-исповедника? И пока великий инквизитор сидит, ожидая, в отеле «Даниэли» или склоняется над блюдом с дарами моря во «Флорианс», эти двое укладывают чемоданы, чтобы добраться до вокзала имени леди Люси и продолжить путешествие в Рим?

В этот день Грешема найти не удалось.

Не удалось и на следующий.

Пауэрскорт слонялся по городу, заглядывал в церкви, обходил дозором музеи, бесконечно прохаживался по берегу — до моста Риальто и обратно, к площади Святого Марка. Он написал леди Люси. Его уже хорошо знали здесь — официанты «Флорианс» и голуби на площади: официанты, когда он входил, печально покачивали головами, голуби строй за строем взлетали перед ним под звуки арии из «Аиды». Пауэрскорт подумывал, не заказать ли ему в Лондоне какие-нибудь ноты — для расширения здешнего репертуара. Джонни Фицджеральд доставил бы их сюда за пару дней. Он снова написал леди Люси.

Синьор Панноне, управляющий «Даниэли», был встревожен. Он ощущал нараставшие в Пауэрскорте беспокойство и возбужденность. Он тоже, думал Панноне, наблюдая, как лишившийся сна Пауэрскорт расхаживает взад-вперед по темно-красным коридорам отеля, подхватил американскую болезнь, неспособность усидеть на одном месте.

Синьор Липпи, метрдотель «Флорианс», пришел на совещание, состоявшееся в расположенном на втором этаже кабинете Панноне, из которого открывался вид на лагуну и остров Сан-Джорджо Маджоре. Синьор Липпи был человеком худым и высоким, на пальцах его мерцала целая коллекция серебряных колец.

— Ничего не понимаю, лорд Пауэрскорт, — сказал Панноне, горестно озирая родной город. — Мы ищем его каждый день. Каждый день мы можем сказать, где побывали вы. Еще до того, как вы вернетесь. Мы знаем все. Но где же лорд Грешем?

— Возможно, он, как и думает лорд, уехал, — синьор Липпи прижимал к груди кипу своих заново отпечатанных меню.

Он воскресает, думал Пауэрскорт. И в третий день воскреснет и будет судить живых и мертвых.

— Я не думаю, что он уехал. Не знаю почему. Вот вы, лорд Пауэрскорт, прежде думали, что он уехал. Теперь вы не уверены. Это так?

— Это так, — печально ответил Пауэрскорт.

Официант, войдя, вручил Панноне стопку бумажных листков.

— Видите, лорд Пауэрскорт. Видите, у нас новые донесения. Мы получаем их каждые несколько часов. Каждый раз просматриваем их. Всегда просматриваем. И никогда ничего. Ничего, — Панноне перебирал листки в поисках хоть чего-то обнадеживающего. — Он на Бурано, говорится в одном, прогуливается вдоль моря. Он в церкви Санта-Мария Формоза. Он в Академии, осматривает картины. Он завтракает на Лидо. Он повсюду. И нигде.

— Вот еще. Он на острове Сан-Джорджо, гуляет со священником у маленьких маяков. Это было лишь час назад.

— Со священником, говорите? — Пауэрскорт с вновь пробудившимся интересом наклонился вперед.

— Да, со священником. И что с того? В Венеции, как и в Италии, полным-полно священников.

Пауэрскорт рассказал им о знакомстве с отцом Гилби и его загадочных прощальных словах.

— Вы думаете, он приехал сюда с лордом Грешемом? Отец-исповедник? — синьор Панноне поднялся из кресла и подошел к окну, выходящему на построенную Палладио церковь Сан-Джорджо Маджоре.

— Думаю, это возможно. Но постойте, джентльмены, постойте, — Пауэрскорт говорил медленно, стараясь придержать пустившиеся вскачь мысли. — Возможно ли остановиться в Венеции, не останавливаясь при этом в отеле? Вы можете, конечно, поселиться в чьем-то доме или палаццо, однако я не уверен, что у Грешема есть в Венеции близкие друзья.

Но предположим, что вы священник. Разве не селитесь вы в семинарии или в монастыре? Привозя с собой, в обстоятельствах исключительных, и гостя? И кормитесь вы в этом случае в трапезной монастыря или где-то еще. Такой визитер не посещает кафе, отели, рестораны. Ни один официант его не видит. И ваша великолепная служба разведки попросту не работает. Никаких новостей вы при этом получить не можете.

Наступило короткое молчание. Теперь уже все трое стояли у окна, глядя на постройки острова.

— На Сан-Джорджо есть монастырь, — негромко сказал синьор Липпи, — прославленный. Дома, трапезная, библиотека — все построил Палладио. Однако желающих осмотреть эти шедевры туда не пускают, даже американцев.

Мысль о том, что существуют места, в которые не пускают американцев, явно утешила синьора Панноне.

— Все это правда, — сказал он, — все правда. Значит, нам следует выяснить, кто присутствует на острове. И кто, возможно, гостит. Как нам это сделать, синьор Липпи?

И эти двое быстро затараторили по-итальянски, резко подчеркивая каждое слово взмахами рук. Время от времени Пауэрскорт гадал, не дойдет ли у них дело до драки, настолько ожесточенным выглядел их разговор.

—  Bene. Bene.Итак, лорд Пауэрскорт, вот что мы предлагаем. — Точно так, подумал Пауэрскорт, предлагает вам меню официант во Франции. — План, возможно, несовершенный, но мы думаем, он сработает. Да? — Панноне бросил быстрый взгляд на синьора Липпи, и тот с силой закивал. — Время у нас еще есть. Сейчас четверть восьмого, это не слишком поздно, чтобы заглянуть в монастырь, пока там не начали молиться на ночь или чем они еще занимаются.

Наш управляющий поставками, здесь, в «Даниэли», — он широко повел рукой, охватив этим жестом и свой кабинет, и ту часть Венеции, какая виднелась в окне, как будто и она была частью его отеля, — он ведет дела и с монахами Сан-Джорджо. — Не с монахами, прошу прощения, а с их экономкой. Она проработала там долгое время. И знает все. Знает всех. Очень много говорит. Возможно, потому, что монахи все больше молчат и с ней не разговаривают. Видит Бог, женщины не могут не говорить. — Он покачал головой, вспомнив, возможно, о болтливости собственных женщин. Пауэрскорт подумал, что, кроме жены, у него, пожалуй, имеются и дочери. — Я сейчас же переговорю с ним. Мы пошлем его на остров. Он побеседует с этой женщиной, с экономкой — или, возможно, просто послушает ее. А после вернется сюда и все нам расскажет.